"Адольф Гитлер пришел… в такое сильное возбуждение, в каком я его еще никогда не видел. Когда я вознамерился выйти из кабинета, он в резких выражениях бросил мне упрек, что, постоянно противореча ему, я совершаю преступление, ибо этим подрываю его здоровье. Он выкрикнул это обвинение с таким ожесточением, что оно глубоко потрясло меня и заставило в тот момент опасаться, как бы с ним не случилось какого-нибудь припадка". Заметим, что мотив "угрозы здоровью" тоже очень характерен для рассматриваемой патологии.
Психиатры связывают агрессивность и ярость с подсознательным страхом крушения хрупкой конструкции "грандиозность – неполноценность", лежащей в основе нарциссизма. Поэтому у нарциссических личностей ярость часто является реакцией на критику. Хотя никому в Третьем рейхе не позволялось критиковать фюрера, известно, что Гитлер до своего прихода к власти был весьма чувствителен к критике со стороны немецкой прессы, а до начала войны – прессы зарубежной. Очень остро реагировал он и на несогласие со стороны сподвижников, которое расценивал как предательство. Так, в 1933 году, когда недавний "соратник по борьбе" Штрассер отказался поддерживать Гитлера, у последнего это вызвало дикую вспышку гнева. По некоторым свидетельствам, глава НСДАП в ярости катался по полу и грыз ковер. Рассказывают, что Геринг по этому поводу заметил: "Все мы знаем, что Адольф – вегетарианец, но никогда не думали, что в его меню входят ковры". Впрочем, возможно, это – всего лишь еще один миф.
Еще один признак нарциссизма – это отсутствие эмпатии, то есть способности к сопереживанию. Гитлер в течение всей жизни избегал нормального человеческого сближения с кем-либо, его личная сфера оставалась совершенно закрытой даже для ближайших соратников.
"За все годы… сотрудничества я в человеческом плане не сблизился с ним в большей мере, чем в первый день нашего знакомства, хотя мной пережито вместе с ним так много. Во всем его существе было что-то такое, что невольно отстраняло от личного сближения с ним", – вспоминал впоследствии Риббентроп. Гудериан в своих мемуарах писал примерно то же самое: "…Была у него и роковая черта в характере – замкнутость, самоуединение. У него не было ни одного настоящего друга. Даже его старые партийные коллеги были всего лишь его сподвижниками, но отнюдь не друзьями. Насколько мне известно, Гитлер ни с кем не поддерживал дружественных отношений. Никому он не рассказывал о своих сокровенных мыслях, ни с одним человеком не беседовал откровенно. Как не мог он найти себе друзей, так не мог он иметь способностей страстно и серьезно любить женщину… Одиноко шел он по миру, помешанный на своих гигантских планах". По поводу женщин в судьбе Гитлера мы уже говорили, а вот друзей – по крайней мере, в период общения с Гудерианом – у него действительно не было. Единственным возможным исключением можно считать Геринга. Впрочем, и это под большим вопросом. "Мне неизвестно о его дружбе с кем-либо. Он был очень замкнутым человеком", – вспоминала Иоганна Вольф, личный секретарь Гитлера с 1929 года.
Переживание собственной сверхзначимости проявляется у нарциссических личностей в отрицании обязательности для них этических норм, которые якобы писаны только для "обычных людей". Нарциссические личности живут по принципу "цель оправдывает средства", они считают для себя вполне приемлемыми ложь и нарушение общеобязательных правил. В отношении Гитлера это вполне справедливо. К примеру, после победы над Францией "нарциссизм Гитлера достиг небывалой высоты. В разговоре с одним из партийных функционеров он… заявил, что первым и единственным из смертных вознесся в "статус сверхчеловека", в связи с чем его следует рассматривать как "не столько человеческое, сколько божественное" существо, которое стоит "над законом" и к которому "неприменимы условности человеческой морали".
Статс-секретарь геббельсовского министерства пропаганды Отто Дитрих после войны писал: "При выборе средств… у него полностью отсутствовало чувство добра и зла, отсутствовал моральный императив". А в конце войны, по воспоминаниям Шпеера, Гитлер "умышленно хотел, чтобы люди гибли вместе с ним. Для него уже не существовало моральных границ. Конец собственной жизни означал для него конец всего".
Нарциссические лица в случае серьезных неудач при осуществлении своих планов могут впадать в кратковременную депрессию. Однако эта депрессия, как правило, длится недолго и быстро проходит, как только возникают благоприятные условия для продолжения деятельности.
Гитлер неоднократно проявлял депрессивные реакции, вплоть до суицидальных попыток (в 1923 году после провала Мюнхенского путча и в 1931 году в связи с самоубийством его племянницы Гели Раубаль). В этом же ряду можно рассматривать и двухнедельный отказ от пищи после заключения в крепость Ландсберг, и суицидальное настроение после неудачи НСДАП на выборах 6 ноября 1932 года, совпавшее по времени с попыткой самоубийства Евы Браун. Но все эти депрессии носили достаточно кратковременный характер, и Гитлер неизменно возвращался к активной политической деятельности.
Гитлеру был свойственен страх за собственное здоровье, который, вероятно, имел свое основание в многочисленных психосоматических симптомах – известно, что фюрер жаловался на желудочные колики, обильное потовыделение, тремор конечностей. Желудочные колики мучили фюрера при любых психических перегрузках – как в радостные (аншлюс Австрии), так и в тревожные моменты (оккупация Рейнской области, оккупация Чехословакии). В последнем случае боли были так сильны, что Гитлер приступил к составлению завещания. Эти боли, однако, мгновенно прекратились, как только ситуация получила благоприятное для Гитлера развитие.
Боли в желудке Гитлер считал предвестниками рака. Ипохондрия также выражалась в преувеличенном страхе заболеть сифилисом или вообще какой-нибудь заразной болезнью Здесь можно усмотреть некоторую параллель с отношением Гитлера к евреям. Как только Гитлер начинал говорить о евреях, сразу начинали мелькать "паразиты", "черви", "бациллы", "чума", "вирус", "туберкулезный народ" и т. п.
Впрочем, страх перед болезнью можно скорее отнести на счет второго психического отклонения, которым, очевидно, страдал глава Третьего рейха – паранойи. Посмотрим, насколько обоснованным выглядит этот второй диагноз.
Как известно, основными симптомами параноидного личностного расстройства являются: сверхценные и бредовые идеи, подозрительность, недоверчивость, упрямство. Всего этого у Гитлера было в избытке.
Политику, проводимую Гитлером, определяли четыре взаимосвязанные сверхценные идеи: величие Германии, борьба с евреями, уничтожение большевизма и завоевание "жизненного пространства" на Востоке. При этом "борьба с евреями" носила характер, скорее, не сверхценной, а бредовой идеи, поскольку предполагала существование всемирного еврейского заговора. То же можно сказать и о "борьбе с большевизмом".
Фюрер был абсолютно уверен, что СССР (или "Азия", как он порой выражался) планирует "порабощение" Европы (да что там мелочиться – всего мира), и на этом основании зачастую отвергал любые объективные доводы о политическом и военном положении. "Борьба с большевизацией Европы" стала важнейшей частью "мессианской программы" Гитлера. Из-за этого он вмешался в гражданскую войну в Испании, хотя это привело к обострению отношений с Англией, с которой Гитлер всегда желал "вечной дружбы". Из-за этого был заключен Антикоминтерновский пакт с Японией, что вызвало недоумение немцев по поводу "расовых аспектов" этого союза. Из-за этого во время войны Гитлер принципиально отказывался от переговоров со Сталиным: "В борьбе против большевизма никакому компромиссу места нет… Исход этой войны дипломатическими средствами решен быть не может!" – вспоминал слова Гитлера Риббентроп.
Понятно, что "мировоззренческая" антикоммунистическая политика Германии вызывала недоумение в европейских странах, придерживавшихся традиционной "реальной политики". Тот же Риббентроп писал в своих воспоминаниях: "В намерения Гитлера входило подтолкнуть к участию в антикоммунистическом фронте также и Британскую империю… Когда я в январе 1937 г., после подписания Италией Антикоминтерновского пакта, вернулся из Рима в Лондон, у меня состоялась беседа по этому поводу с английским министром иностранных дел Иденом. Я хотел доказать ему значение этого идеологического сплочения для всего культурного мира. Когда Иден заявил мне, что в Англии подписание Антикоминтерновского пакта… воспринято с неудовольствием, я со всей откровенностью растолковал ему смысл и цель пакта и его значение для всего некоммунистического мира, а тем самым и для Британской империи. Я указал на то, что этот пакт не направлен ни против кого другого, кроме мирового коммунизма, и что он открыт для вступления в него и Британии. Но я натолкнулся на полное непонимание со стороны Идена, и даже позже мне никогда не доводилось услышать от английского правительства хоть что-то насчет этой инициативы. В Англии не хотели видеть коммунистической опасности".
Другой "принципиальный мировоззренческий вопрос" – бескомпромиссная политика Гитлера в отношении евреев – создал для Германии, по словам Риббентропа, "дополнительное внешнеполитическое бремя, равнозначное по своей тяжести вражде какой-либо великой державы".
Патологическая ненависть к евреям одолевала Гитлера на протяжении всей его политической карьеры. В 1922 году он обещал, что после прихода к власти "прикажет поставить на площади Мариенплац в Мюнхене столько виселиц, сколько поместится, лишь бы не мешать проезду транспорта, и прикажет вешать евреев, одного за другим, и висеть они будут столько, сколько позволят элементарные нормы гигиены. И как только снимут одних, сразу же будут повешены следующие, пока в Мюнхене не останется ни одного еврея". В "Mein Kampf" Гитлер определил политику в отношении евреев – уничтожение: "Я уверен, что действую вполне в духе Творца всемогущего: борясь за уничтожение еврейства, я борюсь за дело Божие".
Согласно непреклонному убеждению Гитлера, межгосударственный еврейский центр с филиалами в Москве, Париже, Лондоне и Нью-Йорке вел планомерную скоординированную работу по большевизации всего мира. Гитлер на полном серьезе полагал, что Сталин находился под еврейским влиянием. Риббентроп, который, в отличие от большинства верхушки Третьего рейха (Гитлер, Гиммлер, Борман и Геббельс были адептами "теории заговора"; Геринг антисемитом не был), во всемирный еврейский заговор не верил, потратил массу усилий на то, чтобы повернуть германскую внешнюю политику в рациональное русло. Одно время (в 1939–1940 гг., после подписания мирного договора с СССР) ему даже казалось, что фюрер эволюционирует в нужном направлении. Однако "в дальнейшем ходе войны фюрер все сильнее возвращался к мысли о действенности интернационального еврейского заговора против Германии… Переубедить Адольфа Гитлера было невозможно, и он постоянно повторял мне, что в этом вопросе я ничего не смыслю… В 1944 г. высказывания Гитлера все больше концентрировались на столкновениях с еврейством. В конце концов им овладел тупой фанатизм".
Следующая "фирменная черта" параноиков – недоверчивость и подозрительность. Как считают медики, подозрительность параноических личностей "носит всеохватывающий характер, поскольку болезненная подозрительность порождается не определенными внешними обстоятельствами, а коренится в психике самой личности".
Недоверчивость отмечалась многими современниками как основополагающая черта характера Гитлера. Верховный комиссар Данцига от Лиги Наций швейцарец Карл Бургхардт в начале 1930-х годов писал: "Он не доверяет никому и ничему, подозревает каждого в контакте с врагом или даже в готовности перебежать на сторону врага". "Был ли вообще хотя бы один генерал, которому доверял Гитлер?.. На этот вопрос можно ответить только отрицательно", – писал Гудериан. Как мы уже выяснили в одной из предыдущих глав, оснований не доверять своим генералам – по крайней мере, не испытывать к ним слепого и всепоглощающего доверия – у фюрера было предостаточно. Ту же черту своего шефа подмечает и Риббентроп: Гитлер "мог быть непостижимо недоверчивым… К министерству иностранных дел и его чиновникам Гитлер относился с недоверием". Учитывая дипломатические "таланты" Риббентропа, это тоже вряд ли можно считать ненормальным. Шпеер говорил, что недоверчивость была "жизненной стихией" Гитлера.
В качестве одного из примеров гитлеровской паранойи часто приводят "Ночь длинных ножей" 1934 года, когда фюрер физически ликвидировал своих недавних сподвижников – верхушку штурмовых отрядов (СА). Официально было объявлено о том, что ликвидирован опаснейший заговор против государства. Верил ли сам Гитлер в наличие такого заговора? Возможно, он опасался "Второй революции", о которой постоянно твердил глава штурмовиков Рем и которая угрожала положению Гитлера, которого он добился с таким трудом? Или правы те, кто видит в расправе со штурмовиками сигнал, данный Гитлером представителям армии и крупного капитала – "Второй революции" не будет, масштабных потрясений тоже, с нацизмом можно успешно сотрудничать? Именно эта точка зрения представляется наиболее обоснованной.
Еще одна характерная черта параноиков – абсолютно иррациональное упрямство. Упрямство Гитлера, его несговорчивость, нетерпимость к возражениям, доходящие до полного игнорирования реальности и разумных аргументов, отмечались многими современниками. "Скорее можно было сдвинуть с места Монблан, чем добиться от фюрера отказа от однажды принятого им решения", – писал Риббентроп.
Болезни Гитлера, если можно так выразиться, не стояли на месте, они прогрессировали. Это касается и физических, и душевных недугов. Многие отмечали, что фюрер заметно деградировал после каждого серьезного провала. Первым таким ударом стал Сталинград. "Когда я увидел Гитлера после катастрофы под Сталинградом (я не встречался с ним 14 месяцев), я заметил, что он сильно изменился. Левая рука тряслась, сам он сгорбился, глаза навыкате смотрели застывшим, потухшим взглядом; щеки были покрыты красными пятнами. Он стал еще более раздражительным, терял в гневе равновесие, не отдавал себе никакого отчета в том, что он говорил и какие решения принимал", – писал Гудериан.
Покушение 20 июля 1944 года привело к развитию "второй стадии". "Его душевное равновесие было навсегда нарушено. Выступили наружу все злые духи, которые жили в его душе. Его действия ничем не были обузданы… Свойственное его характеру глубоко укоренившееся недоверие к людям вообще, и к генеральному штабу и генералам в частности, превратилось теперь в ненависть… Грубость превратилась в жестокость, склонность к блефу – в лживость. Он часто говорил неправду, сам не замечая этого, и заранее предполагал, что люди его обманывают. Он никому не верил… Он часто терял самообладание и не давал себе отчета в своих выражениях… Он постоянно стремился к тому, чтобы ввести себя и окружающих в заблуждение относительно истинного положения вещей, пытаясь сохранить хотя бы видимость крепости своего государственного здания".
Геббельс, всегда избегавший каких-либо критических замечаний в адрес фюрера, тоже сетовал в 1945 году:
"Похоже, что счастливая звезда фюрера его покинула! Если бы теперь его увидел человек, не встречавшийся с ним два или три года, он был бы потрясен его видом. Он не только постарел, но и утратил инициативу и уже не может принимать молниеносные решения, полагаясь на интуицию, которая явно его оставила".
Должны ли мы сделать вывод о том, что Гитлер был душевнобольным? Нет. Нарциссизм и паранойя – это не обязательно симптомы шизофрении. Однако Гитлер не был и "нормальным". У него – как, впрочем, и у многих других людей – наличествовали выраженные личностные расстройства. Поэтому любой серьезный анализ деятельности Гитлера обязан принимать их во внимание.
Но поставим вопрос иначе: мог ли абсолютно нормальный человек, лишенный каких-либо психических отклонений, сделать столь головокружительную карьеру, как это удалось Гитлеру? История, конечно, не знает сослагательного наклонения, но ответ, скорее всего, будет отрицательным. Например, если бы Гитлер не был столь слепо уверен в собственной избранности, он вряд ли смог бы с таким упорством идти к цели.
Сказывались ли нарциссизм и паранойя на образе его мышления и принимаемых решениях? Конечно же, да. Но говорить на этом основании, что "Германией управлял безумец", было бы явным преувеличением. По крайней мере, если мы употребляем слово "безумец" в медицинском, а не морально-этическом плане.
Миф № 9
"СЛАВЯНСКИЙ ШАНС" ГИТЛЕРА
Среди рассказов о том, как Гитлер упустил шанс выиграть мировую войну, особое место занимает история об иррационально негативном отношении фюрера к славянам. Именно это якобы вызвало ответную ненависть русских, которые устали от сталинского террора и первоначально встречали германские войска с цветами и песнями, как освободителей. Следствием стало сплочение русского народа вокруг ненавидимого им Сталина и поражение Третьего рейха. Если бы Гитлер изначально гуманно отнесся к русским, многие встали бы на его сторону, и советский режим быстро потерпел бы поражение.
Если сказка о "Гитлере-освободителе" циркулирует разве что в самых маргинальных неонацистских кругах да в прессе маленьких и гордых прибалтийских государств, то миф об "ошибке Гитлера в обращении со славянами" встречается сплошь и рядом – начиная с мемуаров генералов вермахта и заканчивая газетой "Вашингтон Пост", которая в одной из своих статей в 2005 году написала не допускающим возражений тоном: "Гитлер считал русский народ врагом, с которым надо обращаться соответственно. Жестокость нацистов обратила ненависть русских к Сталину против оккупантов". Статья, между прочим, называлась "Учиться на ошибках Гитлера".
В этой главе я намеренно обхожу вопрос о том, могло ли более "мягкое обхождение" со стороны немецких войск привести к массовому коллаборационизму. На мой взгляд, отношение русского народа к захватчикам было многократно продемонстрировано его историей, а предатели, сотрудничающие с врагом, встречаются в любой стране и в любые времена. Поскольку книга моя посвящена мифам о Гитлере, более актуальными представляются другие вопросы: было ли отношение Гитлера к славянам чем-то иррациональным, нетипичным для немцев? И существовала ли значительная разница в отношении к населению Советского Союза между Гитлером и его армией?
Итак, начнем. Первый тезис, который, возможно, удивит кое-кого из моих читателей: Гитлер вовсе не испытывал к славянам такую лютую ненависть, как, например, к евреям. Евреи были для него средоточием мирового зла, самой страшной угрозой для германского народа, целенаправленно стремящейся погубить арийскую расу. Славяне, и русские в частности, – всего лишь один из множества неполноценных народов, не хуже и не лучше китайцев или негров. Об этом свидетельствует, например, "Майн Кампф": если евреям там посвящено множество страниц, то о России и русских сказано сравнительно немного. Основная мысль такова: