Узнали очень неприятную новость - Кузьма Федорович уходит в бригаду. Голожинский пошел на повышение. У нас временно будет М.Я., она сейчас болеет, лежит вместе со мной в санчасти. Все очень переживают. Мы просим, если можно, ставить начальником Антонину Александровну. Это золотой человек. Ее заботу обо мне я никогда не забуду. Я так привязалась к ней за последнее время, что вот сейчас она уехала со второй ротой, и я очень тоскую по ней, жду хоть какой-нибудь весточки от нее. Мне предлагают остаться в санчасти совсем, но я хочу в роту. Капитан наш лучше всех командиров в батальоне, и я по доброй воле никогда не уйду от него.
Ушел Кузьма Федорович, и я ушла из санчасти, никому ничего не сказав. Сказала капитану, что буду работать и в санчасть больше не пойду. Вызывал майор Цветков и запретил мне работать. Поругалась с М.Я. и с Тамарой. М.Я. очень неприятный человек и мерзкая женщина, и это при всем том, что в батальоне служит ее муж. Тамаре я объявила войну, терпеть ее фокусы больше не буду. Ведь в том, что я заболела, виновата она. На мосту я была и дни, и ночи без смены, спала, сидя у бочки, а она занималась амурными делами. Да еще нажаловалась на меня Кузьме Федоровичу, и он сказал мне, что разлучит нас. Я сообщила капитану, и он ответил, что никуда меня не отпустит, пусть берут ее. А если все-таки останемся вместе в роте, черт с ней, я буду плевать на нее.
Погода отвратительная, мои дела не лучше, все время держится высокая температура. Приезжал майор Безрук, забрал с собой, отвез на склад, и там меня утеплили - ватные брюки, меховую телогрейку и т. д. Капитан подарил мне замечательные меховые рукавички. Я еле передвигаюсь, и все равно знобит. Алешу избегаю, стараюсь его не видеть и не говорить с ним. Ему, наверное, это кажется странным, а может, он и внимания не обращает. А у меня для такого поведения есть достаточно веские основания, и никому я о них сказать не могу.
Мы уезжаем в Запорожскую область. Я еду со вторым взводом, Вера с третьим. Если посмотреть на мое поведение со стороны по отношению к Алеше, то это поведение иначе как идиотским не назовешь. Он в недоумении, но не могу же я ему сказать, что я его просто боюсь, боюсь, что это и будет самая настоящая любовь не в облаках, а на земле, без всякого номера. Боюсь, что свою первую любовь - такую мимолетную - я просто придумала (есть у меня склонность к идеализации). Она нужна была мне как защита от этой страшной войны, она согревала душу, она помогала быть сильной. Да и Сашу ведь я совсем не знаю, я видела его мгновение. Одно только знаю точно, что он умница и за чужую спину прятаться не будет. Он пишет очень часто, иной день по несколько писем. 15 февраля ему исполняется 21 год, он командует стрелковым батальоном. Совсем недавно письмо было из Пятихатки. Мне кажется, что ему не чужды такие понятия, как тщеславие, честолюбие. Может быть, я даю не совсем точное определение, но в письмах проскальзывает такое, что мне не нравится. Саша Шустов тоже пишет часто, он получил майора, командует по-прежнему своим отдельным минометным батальоном, награжден ордером Александра Невского. Прекрасный он парень, так хочется, чтобы судьба послала ему достойную подругу, уж он-то это заслужил. А самое главное - пусть будут живы.
Война все спишет - четвертый год многие живут под этим девизом. Мне говорят, что я ничего не понимаю, не знаю жизни. У каждого свои понятия об этом. Говорят, что на войне, случается, и гибнут. Но ведь может случиться, что и жить останешься, и даже больше того - когда-то замуж выходить придется. Как же тогда посмотришь в глаза своему мужу? Что ему скажешь? Я очень хорошо понимаю, что четвертый год война стала бытом. Но должно же быть хоть малейшее представление о чести, совести, долге! Вера - жена, мать, педагог, и не какие-нибудь там пестики и тычинки, историю преподавала, мировоззрение у людей воспитывала - пытается оправдаться тем, что нет никаких известий о муже. Но может быть, что он и не погиб. А если и погиб, так быстро предать память о нем! А избранники кто? Был Скоков, помстаршины, снабжал продуктами (да я бы подавилась ими!). А теперь еще лучше - Ванька Авдюшкин (это даже окружающим кажется нелепостью; Алеша мне говорит, что, мол, до чего у нас дошли - пустили такую сплетню, что у Веры связь с Авдюшкиным). Я у нее спросила, как же она может? Она мне ответила, что закроет глаза и думает, что это Павел - ее муж.
Вот, оказывается, как нужно жить - с закрытыми глазами. Тамара ничем не отличается в этом плане от Веры. Мое счастье, что я очень устаю и сплю как убитая, не являюсь свидетелем всего этого. А недавно и в свидетели попала. Вечером у Тарасова был приступ малярии, t° + 40. Рано утром, еще не рассвело, пошла посмотреть больных, чтобы доложить капитану. Прихожу к Тарасову и ничего не могу понять - на том месте, где он лежал, лежит какая-то ужасно толстая тетка чуть ли не в костюме Евы. Я только хотела открыть рот и вдруг увидела, что здесь же на кровати у стены присутствует Тарасов, он съежился весь и по сравнению с теткой выглядел каким-то жалким щенком. Я пулей вылетела из этой хаты, мне было так стыдно, будто бы я совершила преступление. Сказала капитану, что обходить больных офицеров больше не буду, пусть являются ко мне.
Зачем я все это пишу? Неужели потом интересно читать будет? Тошнит от всего этого.
Не теряю времени. Солдаты мне приволокли учебники за медучилище, освоила фармакологию, хирургию, терапию и т. д. Гинекологию терпеть не могу. Фармакология затруднений никаких не вызвала - немецкий сходен с латынью. Теперь свободно выписываю любой рецепт. Двум солдатам поставила d-s пневмония, направила в госпиталь - подтвердился.
Ехала со вторым взводом, а направили с первым в Пологи. Пологи сильно разбиты, там скопилось большое количество немецкой техники, и наши с воздуха так размолотили, что смотреть страшно, особенно станцию и прилегающий к ней район. Не меньше десятка искореженных, разбросанных взрывами эшелонов.
Взвод будет нести караульную службу - охранять громадный склад трофейной взрывчатки. Жить негде, взвод живет в землянке такой ужасной - как нора. Мне пришлось пересилить себя и пойти на квартиру к Тарасову. Я все еще с высокой температурой и в землянке совсем дойду. Тарасов взялся меня лечить сам. Заставляет выпить 4 таблетки акрихина и 0,6–5 ст. самогонки. После этого наваливает на меня шинели, телогрейки и т. д. После трех сеансов температура упала. И еще он обеспечил прекрасное питание. Поскольку взвод несет только караульную службу, он взялся восстанавливать молзавод. Продукция пошла очень быстро - сливки, масло. Вместо воды мы пьем сливки. Пойду снимать пробу - все буквально плавает в масле, все довольны, а то на третьей норме совсем затосковали. Солдат не обидел, и сам нажился - хозяйка продавала масло, а цены на него фантастические.
Погода отвратительная - метель метет беспрерывно, очень холодно. Ходить по улице невозможно - утопаешь в снегу. Сначала я ужасно тосковала, безделье убивало. Потом решила заняться просветительской деятельностью - стала читать стихи солдатам, слушали с удовольствием, просили еще и еще. Прочитала "Русские женщины" Некрасова, пришлось рассказывать о декабристах, они и понятия ни о чем не имели. И еще отоспалась за всю войну. Тарасов развлекает игрой на гитаре. И даже в любви объяснился. Господи! Да что он в этом понимает?
Когда-то я читала письмо Инессы Арманд дочери, и там она писала о любви, я согласна была с нею на 100 %. Она писала, что есть люди, которые чувствуют себя в любви как дикари. Вступают в брак или развратничают, но любят или любили очень немногие. И таких дикарей большинство. А уж Тарасов - совершеннейший дикарь. Развратничает, не раздумывая и не пытаясь это как-то опоэтизировать. В эти дни вроде бы остепенился, никуда не ходит, за исключением проверки часовых. Стал, как он говорит, глядя на меня, идеальным человеком. Свежо предание, да верится с трудом. Хозяин наш таки замечательно играет на гитаре, а я за серьезный инструмент ее не принимала.
Вчера чуть не подралась с Тарасовым. Никого не было в комнате, я писала дневник, увлеклась и не заметила, как он подкрался и выхватил его у меня. Отнять в комнате не удалось, он выбежал на улицу. Надо было видеть, как я вцепилась в его гимнастерку, упала, и он волочил меня по снегу целый двор. А дневник все-таки не отдал, убежал куда-то раздетый и там прочитал его. Теперь целыми днями острит по этому поводу. Я не страдаю, что он прочитал о себе - пусть знает, а вот о других не хотелось бы. И еще вздумал ревновать меня, как будто бы я имею к нему какое-то отношение. Уж для него-то я всегда буду только санинструктором, и не больше! Да и сообщения ординарца Тарасова не уступят знаменитому Лепорелло. Только вот насчет наций и рангов возможности ограничены.
Сегодня приезжали капитан и Тамара, которая чуть ли не на задних лапах ходит передо мной. С чего бы это? Говорит, что со всеми перессорилась в роте. Не разговаривает с Белянкиным и Зайцевым. Она мне сказала, что Алеша ждет моего приезда, что он говорит: Лена - настоящая советская девушка, и еще что-то в этом духе. Капитан пригласил на 8 Марта в роту, а мне не хочется снова вместе быть с подружками. Тарасов не хочет меня отпускать, говорит, что я поеду к Сергееву. А этот дурак совсем обалдел, шлет послания, объяснения в любви. Новочеркасск-Донбасс - все чувства были для вас. Я ему уже десять раз говорила, чтобы он оставил меня в покое.
Писать не хочется, боюсь, что задним числом краснеть придется, читая эти заметочки. Была в роте, встретили очень хорошо, Вера была искренне рада моему приезду. Снова жалобы на Тамару. Испекли два замечательных "Наполеона". Тамара продолжает дружбу со старшиной, Вера - с Ванькой Авдюшкиным. Они мне почему-то без всяких объяснений запретили разговаривать с Алешей. Мне плевать, конечно, на все их запреты, но меня убивает это нахальство - нашлись опекунши. Алешу я увидела на мосту, он был очень рад встрече. Он мне сказал, что нам необходимо поговорить наедине. Но поговорить не пришлось, помешали. Вечером танцевала с ним, но неудобно было спросить - что же он хотел сказать. Тамара ведет себя просто нагло, тащила Алешу танцевать, он не хотел. Испортила мне окончательно настроение и ушла. Не знаю, чем все это объяснить, может быть, завистью. Ночью со связным Комосой я уехала в Пологи.
Недаром Алеша сказал днем, когда я говорила ему об идеальности Тарасова, что идеальным он будет, когда в четыре доски ляжет. Теперь-то я уж полностью с ним согласна. Я была готова провалиться сквозь землю. Писать об этом больше не хочу, не желаю больше пачкать страницы.
Я все больше убеждаюсь, что у большинства людей скотские инстинкты берут верх. Я ушла в землянку к солдатам, но долго там не была, меня нашла хозяйка и поселила к своим родственникам. Очень у них тесно, крохотная комнатка, но в тесноте, да не в обиде.
Хозяйка рассказала, что во время оккупации у нее на квартире была женщина, бывшая наша летчица, предательница. В начале войны летала бомбить Берлин, но была сбита, попала в плен и перешла на сторону фашистов, предала Родину и стала служить в СС. В Пологах были захвачены наши парашютисты, она расстреливала их сама. К нашим пленным относилась хуже, чем сами фашисты. У немцев пользовалась успехом во всех отношениях. На прием к ней шли чуть ли не строем. Сбежала вместе с фашистами. А вчера вечером явилась какая-то женщина, очень красивая, но неприятная. Поговорила с девочкой, я не прислушивалась, ушла. Когда вернулась, девочка мне сказала, что это эсэсовка. Я помчалась к капитану Котову, нашему СМЕРШ (он приехал в Пологи), и все рассказала. Ее задержали. Сегодня приводили к хозяйке на очную ставку, она вела себя ужасно нагло, я вышла, не могла видеть эту мразь. Я много видела пленных фрицев в сорок первом году, но она переплюнула всех. Большинство из них ненависть свою при себе держали, а эта тварь истерику устроила.
Позже Котов мне сказал, что ее судил трибунал и расстреляли.
Мы в Николаевской области. Наступает весна, апрель. Погода стоит чудная, все ожило. Как поют соловьи - передать невозможно, нужно услышать. Я лично услышала первый раз в жизни. А сегодня на зеленой лужайке играл наш джаз. Пришли Цветков и Зырянов. Я сидела с Алешей и Белянкиным, слушали музыку. Джаз наш - профессиональные музыканты, играют прекрасно, начинают всегда с "Вальса цветов" из Щелкунчика. Мы провальсировали с Алешей, но явились эти две ведьмы, и джаз уже слушать не хотелось.
Пишу очень редко. Я не перестаю восхищаться нашим капитаном. Не только мои подружки разобрались в обстановке, понял и капитан. Но, в отличие от них, сказал, чтобы мне далеко не ходить, живи со вторым взводом. И вот я теперь в 7 км от роты. Алеша проявил максимум внимания, нашел самую лучшую квартиру и т. д. Я просто удивлена, целый день не отходил от меня. Вечером затащил к себе на ужин и чай, после чего проводил меня домой и у меня еще сидел часа два в обществе моих хозяек. Я не ждала этого. Такие чудесные вечера. Это девятнадцатая весна в моей жизни, но все ее очарование, не передаваемое никакими описаниями, я ощутила впервые. Думаю, что другой такой весны в моей жизни не будет - это неповторимо. Никогда не забуду Белую Криницу.
Пришел Комоса и сказал, что Тамару откомандировали, и капитан вызывает меня в роту. Алеша не хочет отпускать меня, а я не хочу с ним расставаться, но приказ есть приказ.
Я в роте. В роту вернулся Сабир Бикташев. Он добровольно был в партизанском отряде. Ночью на мосту рассказывал, как подрывали эшелоны, брали штаб и т. д. Все, кто мог, слушали с открытыми ртами. Капитан сказал, что он представлен к Герою.
Мы стоим в Твердомедове. Сегодня осталась с Алешей подрывать. Клали стограммовые толовые шашечки пояском поперек балки. Алеша вставлял запал, зажигал шнур, и мы что было силы мчались вниз. Один раз, несмотря на то что я низко скатилась, меня чуть не придавила глыба земли. Подрывали часов до десяти. Очень устали. Домой шли - уже было совсем темно. Алеша еще не был в деревне, а я хоть и была, но завела черт знает куда. Потом все-таки сориентировались и вышли к деревне. На окраине встретили Тарасова, он узнал Алешу и подозвал его. Я подошла вместе с ним. Тарасов, видно, не ожидал увидеть меня с Алешей и стоял, будто громом пораженный. Что выражало лицо его в эту минуту - описывать не буду. Он молчал, потом изрек:
- Елена Васильевна, так вот вы как?!
- Как видите, - ответила я, и мы пошли. Алеша спросил, как я смотрю на это? Я пожала плечами:
- Да никак я не смотрю.
- Неужели ты ничего не заметила? Мне кажется, что он очень близкий твой друг…
Да неужели же с таким, как Тарасов, у меня может быть что-нибудь близкое? Не знает меня Алеша, совсем не знает…
Друг - это слово в войну говорит о многом. Друг на фронте - это самый близкий, самый дорогой на земле человек. Таким человеком стал для меня Алеша. Мне уж теперь и не верится, да как же я могла жить без него раньше?
Алеша просит, чтобы я прекратила переписку с Сашей, но я не могу этого сделать, я считаю, что ему и Саше Шустову должна писать до последнего дня войны. Нет у меня права отказать им в этом, они оба в самом пекле.
Какой замечательный у нас капитан, он знает о нашей дружбе и не подает вида. Вчера вечером мы втроем гуляли - Алеша, Белянкин и я. Подошел капитан - был уже двенадцатый час ночи, - мы долго стояли, шутили, смеялись, ст. л-нт заметил вскользь, что я стесняюсь капитана, и он убежал. Ушел и Белянкин. Долго мы стояли обнявшись молча, слова были не нужны. Мне кажется, что большего счастья быть не может.
Мы почти не расстаемся. Сейчас я пишу вот эти строчки на берегу Ингульца. Красивое место - обрывистый берег, рядом Карнаватская плотина и водопад. Алеша лежит на травке, он, кажется, уснул. Мы мечтали с ним, как будем жить летом, купаться в Ингульце и т. д., у нас полное взаимопонимание. Он говорит мне, что у него какое-то предчувствие, что мы обязательно поженимся, иначе быть не может. Говорит, что не намерен ждать конца войны, называет меня уже Еленой Васильевной Зайцевой. Я посмеиваюсь, а он сердится.
Мне кажется, о женитьбе он думает потому, что верит мне, думает, что я люблю его и буду идеальной женой - верной и честной, как он говорит. А это для него самое главное, он мне очень много говорит об этом, на этот счет у него целая философия. Я и в этом разделяю его взгляды целиком и полностью. Для меня эталоном женщины являются жены декабристов, те одиннадцать, которые поехали за своими мужьями в Сибирь на каторгу. И прав Алеша, жена должна быть вне подозрений не только у Цезаря. Я вспомнила князя Андрея, он говорил о том, что, в принципе, падшую женщину можно простить, но он этого сделать не может. Это не дословно, но что-то в этом духе. Не знаю, как мужчину, но женщину я бы тоже не простила. Женщина ведь еще и мать, поэтому и требования к ней более высокие.
Долго спит Алеша и не видит, что я пишу, он и не подозревает об этом. Пусть потом будет ему сюрпризом. Хоть и не знаю, как он к этому отнесется, у меня нет никаких тайн от него, вот только дневник до сих пор не решаюсь показать.
Недавно мне пришлось совершить марш-бросок в 52 км. Была в бригаде на слете комсоргов подразделений. Закончился слет, прибыла обратно, а за это время рота передислоцировалась в Снигиревку. И пришлось мне совершать передислокацию самой, в единственном числе, совершенно не зная дороги. Когда солнце стало в зените, решила сделать привал. Сняла сапоги (они из плащ-палатки и тесноваты), разложила портянки и прилегла на травку. Успела только взглянуть на бездонное небо и отключилась. Проснулась от каких-то звуков. Невдалеке на бугорке стояли мои сапоги, а по дороге удалялись какие-то солдаты. Хорошо, что совсем не унесли.
Решила больше не отдыхать. Прибыла в Снигиревку, когда было уже совсем темно, подошла к мосту и увидела наших. Алеша бросился ко мне, обнял крепко, прижал к себе: сержантик мой дорогой!
Я так была рада, как будто не видела его целую вечность. Устала ужасно, еле стащили сапоги - портянки были все в крови. Неделю после не могла надеть сапоги. Сидела с перевязанными ногами. Лида Лебедева подарила мне шинель-пальто, ее носят без ремня с поясом, который пришит к ней. Ночью я сижу на мосту, на балках и сплю сидя. Удивляюсь сама, как ни разу не свалилась в воду. Мне снова нет смены. Кругом стук, грохот, а я все равно сплю. Солдаты решили надо мной подшутить - концы незастегнутого пояса прибили гвоздями и рявкнули: ВОЗДУХ!!! Я и не подумала проснуться, когда меня прибивали гвоздями, но на ВОЗДУХ!!! прореагировала мгновенно - попыталась вскочить, но не тут-то было: гвозди держали крепко. Окружающие были в восторге - чуть в воду от хохота не попадали. А мне было не до смеха. На такие шуточки способен только третий взвод - Сережка Шишков, Федорищев. Там таких умников хватает. Но никто не признался.
Путешествовать одной мне приходилось не один раз. Перед Снигиревкой рота ушла ночью, а меня забыли. Капитан приказал ротному Геббельсу Уляшину разбудить меня, и никто не предупредил, что возможен такой вариант.