У третьего соседа, как в добрые старые времена, был гарем, в котором жили уже не крепостные, а простые крестьянские девушки. Помещик вел себя как работодатель: он платил каждой из них по шесть рублей в месяц и всех кормил; за евнуха состояла в гареме его собственная мать, суровая и молчаливая женщина, с непостижимыми для меня нравственными устоями, но при этом казавшаяся религиозной и тщательно следившая за соблюдением церковных обрядов.
Жена Потифара
Однажды я посетил вдову одного из местных помещиков, где вынужден был сыграть чудесную и постыдную роль Иосифа : я бежал, преследуемый картинами моей гибели. Эта вдова была простой украинской женщиной, бывшей крепостной, на которой ее хозяин женился после того, как у нее родился второй ребенок. Она была почти с меня ростом, а я чуть выше двух метров, в два раза меня шире, но тем не менее очень красивая. У нее были кулаки как у борцов-тяжеловесов, о ее огненном темпераменте рассказывали легенды по всему уезду.
Однажды, проезжая мимо ее поместья, я был застигнут грозовым ливнем такой силы, что ехать дальше было невозможно. Я постучался к ней, представился. Она пригласила меня зайти, накормила очень вкусно, угостила вишневкой и сливовицей, и мне было интересно ее слушать. Во время обеда я не мог не заметить, что ногой она пытается подавать мне какие-то знаки. Я насторожился.
На дворе же происходило нечто невообразимое - гремело, лило как из ведра, и я вынужден был остаться ночевать. Предвидя нападение, я закрыл дверь на ключ и начал ждать, что произойдет. Когда в доме все стихло, я услышал звук босых ног, и за ручку моей двери потянули. Слава Богу, она была закрыта. Но, подумал я, если она потянет за ручку сильнее, никакой замок все равно не выдержит.
- Как жаль! - закричал я. - Я не могу открыть дверь. Я подвернул ногу и не могу подойти к двери.
- Зачем же вы закрыли ее на ключ?
- По ошибке! - прокричал я в ответ. - У меня ужасно болит голова, и я очень плохо соображаю, что делаю.
- Ничего, - ответила моя хозяйка. - Я сейчас все исправлю. Ждите, я через минуту буду у вас.
- Как же вы попадете сюда?
- Я открою окно, вот только найду зонт.
Я испугался не на шутку и, как только стих звук босых ног под моей дверью, выпрыгнул в окно, бросился к конюшне, оседлал лошадь и добрался в конце концов домой, мокрый как мышь, но невредимый.
С тех пор я избегал даже приближаться к дороге, которая могла привести меня к ее дому. Мало ли что могло случиться!
Размежевание
Пару слов о наивности наших далеко не простых крестьян. Когда я жил в лесу, я подружился со многими из своих покупателей. Они относились ко мне с доверием, может быть потому, что не причисляли меня к господам, - даже не знали моего имени и называли меня просто Бароновым, думая, что это и есть моя фамилия. Однажды комиссия из двух деревень пришла ко мне с двумя картами. Мужики просили помочь им размежеваться полюбовно. Принесли план. Приступили. Смотрю - план моей дачи.
- Да это, мол, Марьевка, - говорю.
- Она самая и есть в аккурате.
- На что же вам делить чужое добро?
- Царь скоро прикажет всю землю поделить между крестьянами.
- Какой вздор, откуда вы это взяли?
- Верно говорим.
- Кто вам это сказал?
- Тут недавно один студент приезжал. Он сам, говорит, царскую золотую грамоту видел. Велено у господ земли отбирать.
- Ну ладно, - говорю. - Я у тебя, Карпенко, на днях торговал коня, так волоки-ка его ко мне на двор.
- А что, разве дашь двести целковых? А то только полтораста сулил.
- Ничего не дам. Зачем? Ты мое добро берешь, я твое.
- Да за коня-то я денежки платил. Сто рубликов отвалил.
- А я за землю по сорок семь за десятину дал.
- Конь животна. Его нужно вырастить, выходить, а земля, значит, Божья, всем принадлежит.
- Зачем же, коли всем, ты ее хочешь себе взять, а не отдать соседу. Зачем же вы спорите о границе? - Смеются.
- Ну, прощевай.
- Заходите.
Ушли. Сегодня успокоились, завтра за то же возьмутся. Студенты научат .
Государственный деятель
Летом я поехал в Висбаден на свадьбу сестры. По дороге я собирался заехать в Варшаву на свадьбу брата Георгия и княжны Голицыной . Но оказалось, что у деда невесты со стороны матери, знаменитого миллионера и оригинала Фундуклея , по поводу свадьбы были другие идеи. Он потребовал, чтобы свадьба была на английский манер, то есть без гостей. С требованием деда пришлось считаться и в немалой степени потому, что княжна и ее сестра были наследницами всех миллионов Фундуклея. Миллионов было много, и это не считая домов и поместий, из которых одно находилось в Гурзуфе. Фундуклей и его странности были описаны Лесковым (и не им одним), также как и его благотворительная деятельность в Киеве, где он основал школу, за которую киевляне ему навсегда благодарны и о которой рассказывали целые легенды.
В то время много говорили о его известной речи в Государственном совете. Перескажу этот эпизод, так как он дает некоторое предт ставление об этом учреждении.
Иван Иванович Фундуклей, кавалер ордена Святого Андрея Первозванного , был членом Государственного совета много лет, но его голоса никто никогда не слышал. Он всегда соглашался с большинством. На повестке дня был вопрос о сахарных акциях. Вопрос взбудоражил многих, так как у многих членов Государственного совета, и у Фундуклея особенно, были акции сахарных предприятий. Выступали самые красноречивые ораторы, и вдруг все от удивления замолчали. Слова попросил Фундуклей, и внимание всех устремилось к нему. "Ваше Императорское Высочество! Господа члены Государственного совета! Уже двадцать лет я имею честь быть членом этого высокоуважаемого органа. Вы не можете не согласиться, что я никогда не вмешивался ни в какие ваши дела, поэтому сейчас я прошу вас не вмешиваться в частные сахарные дела моих фабрик". И сел.
Жизнь на Юге России
Поездка на свадьбу сестры за границу, хотя и заняла всего десять дней, меня освежила. Пробыть почти два года без перерыва в лесу, вдали от людей было нелегко, по крайней мере трудно было время от времени не испытывать какого-то беспокойства. Новобрачные просили меня остаться с ними подольше, но я торопился к себе. У меня возникли мысли о новом деле. Надо было срочно оплатить некоторые счета, в том числе и небольшую сумму за дом вдове. Делать все это надо было в присутствии свидетелей. Вдова взяла у меня деньги, но расписку дать мне отказалась, говоря, что ее покойный муж бумагу однажды подписал, а потом об этом крайне сожалел. "Я женщина необразованная, как писать - не знаю", - повторяла она. Как ни старался я ее убедить, ничего не помогло. В письменном контракте было вписано условие, по которому не выполнивший обязательств должен был заплатить большой штраф, и мне надо было проехать 40 верст в г. Бахмут к нотариусу, чтобы с этим делом покончить. По дороге в Бахмут мост, через который я проезжал, провалился, и я упал в воду. В то время я еще не знал, что на наших деревенских дорогах мосты надо объезжать и проезжать по ним легкомысленно. На мне сухой нитки не было, когда я добрался до гостиницы, и я заболел. Гостиница в Бахмуте, где мне пришлось отлеживаться, была ужасной. В комнате дуло, слуги со мной не было, городской доктор был в отпуску, я провел в постели две недели в полном одиночестве и потом с трудом добрался домой. Приехав домой, я понял, что спешил напрасно. Реки еще не встали, и о перевозке леса раньше, чем через две недели, невозможно было и думать. Делать мне было нечего. Купленные за границей книги еще не пришли, и от скуки я сходил с ума. Мне пришло в голову, что я мог бы использовать это время, чтобы осмотреть окружающую местность. И я отправился в дорогу.
Во время этой поездки я в первый раз увидел, насколько лучше, благодаря климату и почве, живут крестьяне на юге. Тем не менее их жизнь могла бы быть еще лучше, если бы не лень и общая отсталость.
Земельные участки были нарезаны таким же первобытным способом, как и во времена Владимира Красное Солнышко. Поля не чередовались. Их по-настоящему не вспахивали, но слегка взрыхляли поверхность плугами времен Ноева потопа. Нетрудно было предвидеть, что рано или поздно земля пропадет. В некоторых местах не выращивали даже дынь. Арбузы, столь ценимые украинцами и почитаемые ими совершенно необходимыми для жизни, привозились из других областей.
- Почему вы сами не выращиваете арбузы? - спросил я.
- Мы никогда этим не занимались, не привыкли.
- Но ведь никаких специальных знаний для этого не нужно, и это недорого.
- Точно, что недорого, но Бог знает почему, а мы их не выращиваем.
- Попробуйте.
В ответ на это крестьяне обычно усмехались:
- Над нами люди смеяться будут. Не выращивали никогда.
Еще хуже обстояли дела с помещичьими землями. После отмены крепостного права большинство помещичьих земель пришло в полный упадок. Во многих поместьях вообще ничего не выращивали. Для покрытия ежедневных нужд распродали все, что могли, перестали разводить скот, но делали зато все мыслимое, чтобы по возможности поддерживать прежний образ жизни. Местность эта очень богатая. Под необрабатываемой землей находились залежи угля и минералов, но никто и пальцем не пошевелил, чтобы начать разрабатывать их. Повсеместно слышал я жалобы от дворян, что, мол, это по вине правительства оказались они в таком бедственном положении и поэтому правительство обязано поддерживать дворянство. Свои последние деньги они часто тратили на писание и пересылку разных прошений. Они даже иногда поговаривали, что единственная их надежда на выживание - продать уголь иностранцам, но продавать его они собирались за какие-то баснословные деньги. Поэтому, когда покупатели являлись, цена выставлялась такая, что те только плечами пожимали. При этом надо заметить, что со своей стороны правительство делало все, чтобы подавить любую инициативу. Людей энергичных и деятельных мне довелось встречать немало, но сделать этим людям ничего не удавалось. Любой их шаг требовал такой массы специальных разрешений, был связан с преодолением такого числа формальных препятствий, что, как правило, энергия оказывалась на исходе прежде, чем они добивались разрешения на настоящую деятельность. Еще труднее было создать кооперацию. Чтобы получить на это одобрение правительства, необходимы были средства и поддержка влиятельных людей "наверху". Даже когда в наличии оказывалось и то и другое, это не всегда помогало, но к данной теме я еще вернусь. Одним словом, путешествие это подействовало на меня самым удручающим образом. В России все возможно, но сделать при этом практически ничего нельзя.
Болезнь
В Чугуеве меня ждала телеграмма с требованием немедленно приехать в Харьков. До Харькова я доехал нормально, но, выходя из вагона, вдруг почувствовал резкую боль в ногах и еле добрался до гостиницы. У меня начался острый приступ ревматизма, и на этот раз я провел в постели много месяцев.
Меня перевезли в Петербург, где я лежал неподвижно, не в состоянии даже повернуться без помощи. Боль была ужасной, родных вокруг меня не было, навещали меня только несколько знакомых, но, несмотря на все это, выздоровев, я вспоминал эти месяцы страдания с признательностью. Я много думал и понял, что счастье не во внешних условиях жизни, а в нас самих и что смысл жизни - сама жизнь. Мой дух окреп, и я обрел душевный покой.
Пришла весна, мне наконец разрешили вставать, и я начал, вначале с большим трудом, передвигаться на костылях по своей комнате. Как прекрасно светило солнце! Как прекрасна была жизнь! Выходить на улицу врач по-прежнему не позволял, но все равно было хорошо. А потом в один, как говорят, прекрасный день зашел ко мне один из приятелей, сообщил, что его вызвали на дуэль, и попросил быть его секундантом. Я согласился.
Через два дня, окончив переговоры с секундантами его противника, мы встретились на рассвете на одном из островов в устье реки, где и произошла дуэль, выглядевшая со стороны, вероятно, довольно странно, поскольку один из секундантов сидел на полотняном стуле. Дуэль закончилась относительно благополучно. Противник моего приятеля был ранен, слава Богу, легко, и его увезли домой, приятель мой был цел и невредим, и мы сразу же после дуэли отправились в ресторан завтракать. Пока я отсутствовал, приходил мой врач и ужаснулся, когда ему сказали, что меня нет дома. Зато я с этого дня начал выходить и вскоре почувствовал себя настолько лучше, что через месяц, правда все еще на костылях, смог поехать в санаторий за границу, откуда два месяца спустя вернулся домой более или менее счастливым.
В Харьковскую губернию я решил не возвращаться. Мои финансовые дела находились в относительном порядке, так что работать для заработка необходимости больше не было. Мне хотелось какой-нибудь живой и творческой деятельности, рубка же леса была скорее трудом разрушающим, а не творческим. Помимо этого, моя жизнь в лесу, вдали от нормального человеческого общения, перестала казаться мне привлекательной. Но главная причина заключалась в том, что тяжелая физическая работа, заполнявшая мою жизнь в последние два года, была мне больше не под силу. И так как я не собирался оставаться бездеятельным, то я решил продать мое поместье в Харьковской губернии и поискать себе другое дело.
Мировой судья
Институт мировых судей на Северо-Западе и Юго-Западе России был введен позже, чем в других районах. Помимо этого, мировые судьи там не избирались, а назначались государством. Как-то я услышал от графа Палена , что министерство не могло найти для этой работы подходящих людей. Деятельность мировых судей вызывала у меня вообще большую симпатию, и захотелось попробовать себя в этой роли - если не на всю жизнь, то на время, пока не найду себя в чем-нибудь другом. Я переговорил с Паленом и получил назначение мировым судьей в г. Новоалександровск Ковенской губернии.
Новоалександровск расположен в тридцати верстах от железной дороги и Динабурга . Город в основном был деревянным - деревянные мостовые и маленькие деревянные домишки. Только городская управа, синагога, костел и тюрьма, основное украшение всех русских городов, были построены из камня. Рассказывают, что когда строили эту тюрьму, на строительство приехал посмотреть генерал-губернатор и, указывая на тюрьму, сказал, обращаясь к одному из зажиточных граждан города:
- Видите, какие дворцы мы для вас строим?
- Нет, Ваше Сиятельство, не для нас. Для нас это слишком роскошно. Это скорее для таких важных господ, как вы.
Окружающий Новоалександровск мир был великолепным. Неподалеку от города находились многочисленные озера с крошечными живописными островками, одно озеро прекраснее другого. Вокруг них были роскошные леса и ярко-зеленые поля. На фоне этой роскоши и красоты стоял серый и унылый город, в котором и жили будто не люди, а тени; призраки бродили по этому городу. Как обычно в городках этого края, большую часть населения здесь составляли евреи . Бледные, малокровные, увядшие, одетые в длинные грязные кафтаны, с узкими полосками спускавшихся с висков волос, которые висели ниже ушей, эти несчастные гонимые люди с опаской пробирались по городу, подобострастно снимая шапку перед каждым чиновником или паном. На площади рыли землю свиньи. После дождя из-за грязи по улицам невозможно было ходить; когда сияло солнце, можно было задохнуться от пыли.
Кроме председателя съезда мировых судей Дурново , дворян в городе больше не было. Был там предводитель дворянства, который сам себя назначил на эту должность, и его жена, местная Мессалина , которая очень любила путешествовать, двое врачей, судья и полицейский. Для меня эти люди оказались сущим несчастьем, и я, насколько мог, старался их избегать. Отдыхал я четыре дня в месяц во время съезда, когда приезжали все судьи и прибывал прокурор. Мне очень повезло, потому что уездные судьи, с которыми мне приходилось иметь дело, были людьми хотя и провинциальными, но честными до мозга костей. Но и мировые судьи оказались людьми порядочными. Остальные жители города представляли собой ремесленников и мелких торговцев. Богатым в городе был только один человек по имени Мизрах; он владел городской промышленностью, то есть несколькими небольшими фабриками, ссужал деньги под проценты и обманывал местное население. В городе он пользовался влиянием. Пьянство, всякого рода интриги и доносы процветали, особенно среди тех, у кого была власть, какой бы она ни была.
Иногда я навещал ксендза, что считалось нарушением обычаев и рассматривалось чуть ли не как государственная измена; человек он был тонкий и образованный. Я заходил также в гости к раввину, которого знал со времен Вильно . Не будучи знаком с местными обычаями, с визитом ходил только к Дурново, за что удостоился нескольких дополнительных доносов. Знакомство мое со всеми этими людьми привело к образованию враждебной мне партии, в которую входили предводитель дворянства и Мессалина, лично враждовавшая с судьей и не любившая ксендза. Довольно быстро на меня написали и отправили по адресу уездных властей три доноса. Копии их переслал мне губернатор Базилевский , мой бывший приятель по гвардии, а также коллега по работе у Потапова.
В первом доносе, сочиненном мужем Мессалины, было сообщено, что я хожу по городу в белье, чтобы продемонстрировать свое презрение к обществу. Бельем они называли белые лосины, бывшие в то время модными в Москве и Петербурге. Предводитель дворянства написал, что я не "настоящий русский", а либерал, что мысли у меня опасные для государства; русский священник написал, что я без должного уважения говорю о церкви, хожу в гости к католику, который исповедует неправильную веру. Полицейский доносов не посылал, поскольку ему было известно все о моих знакомствах и он во мне нуждался. Мировые судьи в то время имели право надзирать за деятельностью полиции и осведомлять о ней вышестоящие власти.