* * *
Приезжала Анюта. Познакомилась с сестрёнкой. Послушала её отчаянный плач…
Потом папа укачивал страдающего Иксика, Иксик лежал щекой на папиной ладони… Анюта взяла лист бумаги, карандаш и быстро-быстро зарисовала: крошечный Иксик на папиной руке – как воробушек на ветке дерева…
ВОЛШЕБНЫЙ ТЕАТР
Такой прекрасной наша комната ещё никогда не была!
Наша "многокомнатная" квартира. Пёстрый занавес из пелёнок… Волшебный театр чудесных превращений. Ежеминутных.
Декорации к самой лучшей из сказок. Скажи, неужели эта сказка – ПРАВДА?
– Хочешь – ущипну? – смеёшься ты.
МОЙ МАЛЬЧИК. МОЯ ДЕВОЧКА. МОЙ МИЛЫЙ.
Мои бесконечные монологи, обращенные к вам. Мой мальчик. Моя девочка. Мой милый.
Моё счастливое разрывание между вами. Кормлю дочку – а сама мысленно разговариваю с сыночком, который сейчас за стеной. Или в лесу… Общаюсь с сыночком, пропахшем лесным костром, ветром и соснами, и при этом прислушиваюсь к звону погремушки за стеной… И всё время бегаю на лоджию, выглядываю: где там милый? Не спешит ли к дому его высокая, стремительная фигура – одно плечо чуть ниже другого, под тяжестью портфеля?…
Хочется всё время быть вместе. Сразу со всеми. Тесно, близко. Чтобы обнять сразу всех троих – и не отпускать… Моего Мальчика. Мою Девочку. Моего Милого.
Люблю наш маленький дом. Комнату, разделённую шторой на спаленку (она же – детская), и гостиную (она же – наш рабочий кабинет: кабинет двух писателей, где книги, архивы и компьютер). И кухню, разделённую таким же образом на комнатку сына, тоже пишущего человека, и собственно кухоньку, она же – столовая. Тесно. Всё время касаемся друг друга плечом. Невозможно сделать ни шагу, чтобы не погладить кого-то по затылку, или чмокнуть в щёку.
Ночью я слышу стуки в стену… Это вращается на своём маленьком диванчике мой стремительно растущий мальчик. Во сне, то локтем, то коленкой он даёт нам об этом знать.
НАША МАЛЕНЬКАЯ КВАРТИРКА
Даже чихнуть негде! – вечером, когда оба ребёнка спят. С зажатым носом бежишь в ванную, и там, уткнувшись в мякоть халата, производишь свой полузадушенный чих. То же самое, если вечером вдруг приспичит разбить яичко. Идёшь в ванную и там стукаешь о край умывальника.
Вечерние телефонные разговоры – тоже отсюда, как из батискафа: под мерное журчание вечно испорченного бачка…
Пока думала, что живём мы в квартире, периодически начинала сокрушаться: как же она мала!
И вдруг увидела: это вовсе не квартира – а шкаф! Огромный такой, очень вместительный шкаф: с бесчисленными отделениями – для одежд, рукописей, картин, цветов… И даже место для жизни ещё остаётся! Можно передвигаться, танцевать с Ксюней и принимать гостей.
В каком прекрасном шкафу мы живём! Не в маленьком дому, а в огромном шкафу. Не в маленьком – а в огромном. Чувствуете, милые мои, разницу? Правда, вам сразу стало и веселее, и просторнее?
"НОЧНЫЕ ЗАСТУЛЬЯ" -
так назвал наши ночные посиделки Антон. В нашей крохотной прихожей за чаем и за разговорами шёпотом – о них, о наших детках…
Когда оба ребёнка спят, выносим в прихожую чайник и три стула. Третий служит столом. (Отсюда и пошло – "застулье").
Здесь можно пошелестеть вечерней газетой, и поработать – если есть на это силы…
* * *
Хочется непрестанно видеть глаза моих любимых. Чувствовать их дыхание. Быть в разных уголках нашей бескрайней квартирки – для меня уже разлука. А уж когда мальчик убегает в лес, или милый на работу, – это уже расставание, уже боль; это стояние на лоджии на ветру и вглядывание до рези в глазах в убегающую вдаль фигуру, это – ожидание и непрестанная молитва, пока не вернутся…
Только девочка пока никуда от меня не уходит. Хотя… как знать? Когда она так таинственно улыбается во сне, или когда так горько плачет, не уходит ли она ещё дальше?… Куда-то в свою неведомую вселенную…
О ПЛАЧАХ
Господи, как же я хорошо понимаю, каково ей быть отделённой от меня! Если мне так больно быть отделённой от неё.
Поэтому она так неутешно плачет…
* * *
Звонок старого школьного приятеля. В телефонной трубке – размягчённый голос, за которым слышится, точнее – видится: брюшко, лысина…
– Ну, что, скрипим? – спрашивает он меня.
– В каком смысле "скрипим"? – не поняла я.
– Ну, стареем?…
– В каком смысле "стареем"?
Размягчённый пластилиновый голос откликается неопределёнными междометиями:
– М-м-м… к-хе… н-да…
Вот и поговорили.
* * *
Любопытно: многие из наших друзей не поздравили нас с появлением Ксюши. Словно бы обиделись на нас. За то, что мы не желаем стареть с ними за компанию.
* * *
Свой первый Новый год – 1990 – двухнедельная Ксения встретила в блаженном сне, тихонько посапывая посреди тахты. Такой маленький тёплый воробушек…
"А ЭТО ПРИШЁЛ НАШ БРАТИК"
Каждый раз, когда в комнату заходит Антон, я говорю Ксюше: "А это пришёл наш братик".
– Она же не понимает ещё ничего, – говорит Антон.
– Но она учится понимать. Н а ш е. Своё-то она прекрасно понимает.
– А у неё есть с в о ё?
– А как же! Она ведь из вечности пришла, она её ещё помнит… она ещё в ней живет. Больше в ней, чем здесь. Но она учится понимать и наше тоже.
И продолжаю:
– Нашего братика зовут Антон. Он пришёл к нам с доктором Споком. Он поваляется здесь на тахте и почитает, и нам всем будет веселее.
– Ну, про Спока это уж совсем лишняя информация, – говоришь ты.
– Как знать… И потом: она же не слова сейчас слышит, а интонацию, настроение.
– И что же она слышит в данную минуту?
– Она слышит: наш братик соскучился по нас.
– Ты уверена, что она это слышит?
– Абсолютно.
– Хм… если это, мама, не твои фантазии, то над этим стоит подумать.
* * *
– Просто тогда я была молодой…
– Мама, а разве ты сейчас не молодая?
– Ну, всё ж-таки не такая, как четырнадцать лет назад.
Смотрит оценивающе. Заключает:
– А по-моему, моложе быть просто нельзя.
Милый мой мальчик!
* * *
Что было первым, что увидела Ксюша в этом мире? – Был багульник. Сухая январская веточка с лиловыми цветами…
– Это – багульник, – сказала я дочке. – Смотри, какие чудесные цветочки, словно бабочки…
И в это мгновение её взгляд сфокусировался на цветущей ветке. И я увидела, как она осознанно и с интересом РАССМАТРИВАЕТ!
(Через два дня ей исполнялся Месяц).
– Смотрите, смотрите! Она уже пришла СЮДА!
* * *
Соска большая, нежно-голубая, с кольцом, как у Сатурна.
Иксик – маленький. Кажется, что соска чересчур велика, но это просто Иксик очень маленький. И когда Иксик её сосёт, то кажется, что не соска прилагается к Иксику, а наоборот: Иксик – к соске.
А сосёт она её – виртуозно! Она то выталкивает соску язычком, но, не дав ей выпасть окончательно, зачмокивает обратно. Голубой Сатурн вращается и порхает, а Иксик так мал в сравнении с ним, что так и хочется окликнуть:
– ЭЙ, ТАМ, НА ЛЕТАЮЩЕЙ СОСКЕ!
"ТЫ ПРАВА: ОНА УЖЕ СОВСЕМ ДРУГАЯ"
Антон подошёл и сел рядом со мной на тахту. "Ты что делаешь?" – спросил он шёпотом. "Смотрю на Ксюшу". – "Ты же собиралась поспать. Пока она не плачет". – "Не могу. Буду спать и просплю что-то главное". – "Но ты же на неё почти круглые сутки смотришь!"
И тут Ксюнечка проснулась, открыла глазки и внимательно, словно бы вчитываясь в наши лица, посмотрела на нас.
Она была не где-то – не в своих космических глубинах – она была ЗДЕСЬ.
"Ты права, – сказал Антон. – Она уже совсем другая".
* * *
– Почему я раньше успевала много, а теперь… Вот даже до дневничка руки не доходят!
– И ты не догадываешься, ПОЧЕМУ? – смеёшься ты.
И ОПЯТЬ:
– Почему я раньше успевала много, а теперь не успеваю ничего?
– Как НИЧЕГО? – возмущённо восклицаешь ты.
Да, да, милый, конечно! Ну, конечно же! Мы успеваем самое главное: любить наших деток.
* * *
"Ничего себе отпуск! – сокрушаюсь я. – Всё время за стиркой и все ночи без сна…" – "Прекрасный отпуск! – уверяешь ты, шальной от усталости. – Самый прекрасный отпуск в моей жизни…"
НОЧНОЕ ЗАСТУЛЬЕ
– Надо написать Володе письмо.
– Обязательно надо.
– Хорошо бы съездить.
– Ой, хорошо бы!… Только как?
Поездка к Володе – это за город, точнее – в другой город, хоть и не очень далёкий, это – целый день. Но эта роскошь пока не для нас.
А так хочется! К нашему замечательному Володе, который сам до нас доехать, увы, не может… К Володе хочется всегда. Как ты там, Володечка? Как себя чувствуешь в эту проливную зиму?… Работаешь? Саша и Анюта после поездки к тебе ходят наэлектризованные твоей энергией. После общения с тобой всегда хочется много-много работать!
Ребята говорят, ты удивительные вещи делаешь из камня. Хочется увидеть! А картины? Пишешь? Вот если бы ты написал когда-нибудь Ксюшу! Хотя написать её трудно, потому что эта девочка – ОКЕАН… Подумала сейчас: а ведь вы с Ксенией в каком-то смысле брат и сестра, коль ты – крестник Гавра. Скоро напишу тебе письмо!
* * *
Приезжал Саша. Познакомиться с сестрой не удалось, потому что Ксюша спала. Смотрел на неё с нежностью и удивлением…
Увы, увы! Саша и Анюта уже выросли. И нам никогда уже не жить одной семьёй. А так когда-то хотелось!…
Хочется и сейчас.
* * *
Кормлю Ксюшу… Вечер. В комнату тихонько заходит Антон.
– Можно посмотреть на вас?
– Конечно.
Он садится неподалёку и наблюдает.
– Интересно… Как это всё происходит?
Я отвечаю ему шёпотом, одними губами, потому что Ксюнчик очень чутка: мгновенно чувствует, если я отвлеклась от неё. И – тут же перестаёт сосать. Вскидывает на меня удивлённые глазища: ты где, мама?
Но вот она уже насытилась телесно и эмоционально, и переходит к насыщению информационному. Антон не выдерживает её взгляда. Смущённо:
– Почему она на меня так смотрит?…
– Она тебя изучает. Впитывает. Вспоминает.
– Ты думаешь?
– Я вижу…
СТРАНИЧКА ИЗ ДНЕВНИКА
28 января 1990 года, воскресенье.
Нашему Антончику сегодня 14 лет! Нашему Ксюнчику сегодня Месяц и две недели. К Антоше пришли мальчики, они веселятся в комнате, играют на компьютере, грызут яблоки и пьют газировку, уплетают сладости, а мы пока живём в Антошиной комнатке на кухне.
Никак не запишу в дневничок о Ксюшином Первом Месяце.
Вот она, первая Ксюшина общая тетрадь. С жёлтой, солнечной обложкой. Тетрадь про Ксюшу. Папа написал титул и первую страничку, а я продолжаю:
"…Самое главное: уже можно говорить о характере, темпераменте, склонностях.
Терпелива. Но когда терпение кончается – отчаянью нет предела!
Тактична. Ночью не будит нас, пока мы не окликнем её или не зажжём Фонарь. Это для неё – знак, что от тихого кряхтения можно переходить к громким требованиям и призывам.
Умна беспредельно!… (Пусть папа допишет этот пункт).
Внимательна, любознательна. О, как она изучает, впитывает, буквально всасывает взглядом наши лица и всё, что попадает в поле её зрения.
С чувством юмора всё в порядке. (Пусть папа допишет).
Темпераментна. Энергична. Активна. Настойчива.
Свободолюбива! Против пеленания с ручками запротестовала уже в первые дни. Точнее, это было даже и не пеленание, просто хотелось утеплить – всё-таки зима. Но какое там!…
Обидчива. Её плач всегда так горек и безутешен… Не успела подойти к ней в первую же секунду, как она позвала – ВСЁ!… Попробуй теперь утешь её.
Чистюля! Пролежать минуту в мокрых пелёнках – выше её сил, ниже её достоинства.
Не жадная до еды нисколько. Лишнего не съест, скорее – не доест.
Весёлая. (Когда не плачет). О, какими улыбочками она нас одаряет! И уже умеет строить глазки.
Не капризна. Зря не плачет. Причина слезам всегда есть.
Чутка. К голосам, звукам… Просыпается от скрипа половицы – так же, как её братец в её возрасте.
Нервная система очень возбудима. От этого – трудности со сном. Вздрагивает и плачет от каких-то внутренних, неведомых нам, раздражителей. Что ей снится, нашей крошке, когда она начинает мелко-мелко дрожать во сне всем тельцем и – вдруг – распахивает в испуге глазки?… – Нам никогда не узнать, ибо тайна сия велика есть…
Музыкальна, о да! КАК она слушает пластинку Поля Мориа! НАШУ МУЗЫКУ! Ту самую, которую мы с ней слушали каждый день, – в то время, когда мы были ОДНО.
Любит воду: с удовольствием купается под НАШУ МУЗЫКУ…
Ласкова. Конечно, пока ещё не осознанно – а от природы.
Очень подвижна. Егоза. Удержать её на руках – дело не простое.
Трудолюбива. Настойчива. Только благодаря этим Ксюшиным качествам у меня есть молоко. Сосёт неутомимо!
Очаровательна. Грациозна. Женственна.
Ах, наша милая!
Наша доченька!
Наш загадочный Иксик!"
* * *
Ты говоришь:
– Давай дадим объявление в газету:
"Мы без ума от нашей дочки!"
ОНА СРАЗУ НАЧАЛА С МОНОЛОГОВ
На втором месяце. По утрам. Когда за окном зимняя тьма, а в комнате светит ёлочка и Каптеревский фонарь, просыпается ещё один – самый яркий – светильник. Два серых сверкающих глаза!
"Сверкоглазая ты наша!" – говорит папа.
Об этом ребёнке можно сказать тысячу слов – и всё будет мало. А можно сказать одним словом: "Пронзительный!"
На втором месяце, по утрам, она поёт. Это не отдельные звуки или слоги – это целые монологи! Долгие, упоительные… ОНА ПОЁТ НАМ О СЕБЕ. Мы стоим у кроватки, заворожённые, очарованные. Нет сил отойти, отвернуться, заняться делами, которых каждое утро – непочатый край. Но отойти от неё нет сил. Каждым звуком, каждой ноткой она устремлена к нам – как тут отойдёшь? Какие дела важнее того, что сейчас происходит в ней? В ней и – между нами. Какое чудесное, волшебное кружево сплетается в эти минуты! Наша новая пуповина…
ЕЩЁ РАЗ О ПЛАЧАХ
Февраль снежный, светлый… А у нас – опять тюльпаны, принесённые папой. И всё ещё стоит наша ёлочка, которую не хочется и некогда разобрать.
А нам уже Два Месяца! А мы не успеваем писать дневничок. Жалко и грустно. Многое забывается, потому что всего слишком много. И всё же, несмотря на нехватку времени, дневничок пополняется новыми страничками:
"Сегодня ночью думала над тем: почему Ксюша так отчаянно плачет, когда её вынимают из ванны? И Антон плакал. И многие малыши, знаю, плачут. Значит, есть общая причина?
Вчера вечером купали Ксюню. В воде – блаженствовала, глядя на нас распахнутыми пронзительными своими глазищами, внимая нашим голосам и НАШЕЙ МУЗЫКЕ…
И – опять, как всегда, в момент вынимания из воды, – душераздирающий крик!
Пока вытирала и пеленала – крик не прекращался. Да не просто крик – слёзы! И такое страдание на лице, такое отчаянье… О Господи, да что же это такое?
Утешить в эти минуты – невозможно. Она попросту НЕ СЛЫШИТ меня. Она – ДАЛЕКО. Взгляд её – как в первые дни жизни: далёкий, нездешний… Пробиться сквозь этот крик до её сознания – невозможно. И я сама готова плакать вместе с ней от бессилия…
А ночью, думая обо всём об этом, вдруг поняла! Наверное, всё объясняется очень просто. (Теперь, когда поняла, кажется просто. А ещё вечером казалось: навсегда и безнадёжно непонятно).
Всё – просто. Маленький детёныш, оказавшись в воде, – возвращается в родную стихию – как бы в лоно матери – в своё ДО-РОЖДЕНИЕ…
А в момент вынимания из воды, в момент отторжения от этой – ЕЩЁ ПАМЯТНОЙ стихии, более привычной, чем земная жизнь, – в этот миг ребёнок как бы переживает вновь ужас рождения…
Ужас рождения для нашей девочки пока самое яркое воспоминание. ЭТО ещё не отошло от неё и ничем пока не затмилось. Сознание и подсознание её пропитаны ЭТИМ. На одной чаше весов – ужас рождения. На другой – наши улыбки, голоса, яркая погремушка… Нет, не скоро ещё эта, вторая, чаша перетянет ту – другую. На которой – ТАКОЕ!…"
* * *
Нет, конечно, когда я говорю "поняла" – это не так, я не столь самонадеянна. Тут можно только догадываться, только хотеть понять, делать попытки, прилагать усилия, напрягая собственную память. И – вглядываться, ВГЛЯДЫВАТЬСЯ, вслушиваться, ВСЛУШИВАТЬСЯ в Маленького Пришельца из вечности…
* * *
– Тебе не кажется, что мы – на Крыше?
– Мы и есть на Крыше.
"ВСЁ БУДЕТ ХОРОШО, МАМА!"
Глава третья
И ОПЯТЬ СЛЁЗЫ…
"Как себя чувствует Ксюша?" – спрашивают по телефону друзья.
Как себя может чувствовать существо, которое напрямую связано с космосом? Если где-то в Бразилии циклон, дующий в нашу сторону, у Ксюнчика – головная боль (да-да, головная боль!), повышение температуры и прочее…
Такое ощущение, что у нас в доме поселился живой барометр. Маленький, но очень переживательный. Переживает и плачет…
"ТЕБЕ НЕЛЬЗЯ ЧИТАТЬ ЭТИ ГАЗЕТЫ"
Вы отбираете у меня утренние газеты. Вы прячете от меня статьи, которые могут вывести меня из равновесия. А это так легко – вывести меня из равновесия. "Тебе нельзя. Ксюша будет плакать".
НОЧНОЕ ЗАСТУЛЬЕ
– С первых же дней я почувствовала это. Только мы вернулись из роддома. – О чём ты? – Ну, Гавр, неужели ты не понимаешь? – Нет. – Почувствовала, что нас раздирают в разные стороны. Я это физически чувствую! – Кто раздирает? – О Господи, да разве некому? Их много… – Милая, хорошая моя, о ком ты? – О них… Кто-то стоит между нами: между мной и тобой, между мной и Ксюшей, кто-то не хочет, чтобы у нас было хорошо… – Но это же просто фантомы! Как ты можешь всерьёз к этому относиться? – Ой, кажется, Ксюша плачет!
"МАМА, ВСЁ БУДЕТ ХОРОШО!"
И опять слёзы… Вот уже который час (которую вечность?) хожу с Ксюшей на руках, красной и взмокшей от крика. Я сама уже едва не плачу…
Рядом то и дело возникает Антончик: "Мама, всё будет хорошо! Ты только не переживай так сильно. Всё будет хорошо! Что ещё сделать? Я уже посуду помыл. Мусор вынес. Могу картошку на ужин сварить".
Мальчик мой хороший, друг мой, спасибо тебе, без тебя я бы совсем пропала в эти вечера…
Потом приходишь с работы ты. "Даже у лифта слышно, как Ксюнчик плачет…" – "Это они, они! Они стоят между мной и Ксюшей! Они не пускают её ко мне! Видишь, она голодна, а грудь не берёт… Это они! Боже мой, какая мука! Господи, что же нам делать?!"
– И она давно так плачет?
– Давно… Миленький, позвони кому-нибудь! Не знаю, кому… Ну, кому-нибудь! Хотя бы нашему Доктору.