В Малой советской энциклопедии 1958 года, когда Сталина уже не было в живых, а чеченцев и игнушей вернули на их земли, в статье об этом периоде я прочитал следующее: "…В 1944 году республика (Чечено-Ингушетия) была упразднена. Указом Президиума Верховного совета СССР от 9 января 1957 года Чечено-Ингушская республика восстановлена…" И всё! Всё! Понимаете? Следующая фраза статьи была… Нет, не о том, сколько в этом (геноциде? холокосте? апартеиде?) погибло людей - от голода и холода, от болезней, от ужаса и тоски… Следующая фраза после точки вот какая: "За годы Советской власти коренным образом реконструированы промышленность и нефтепромыслы Грозного, создана национальная по форме и социалистическая по содержанию культура чечено-ингушского народа…" А? Доктор Геббельс может утереться!.. (Он, хотя бы, нашёл в себе душевные силы покончить с собой после кошмарного действа, в котором принимал участие.)
Эх, честное слово, не хотел повторяться (уже подробно писал об этом во II части повествования), но, как говорил один добрый малый по имени Тиль Уленшпигель: "Пепел Клааса стучит в моё сердце!" И потому снова напомню о событиях, которые, по-моему, забывать нельзя, тем более нам, у кого, как выясняется, память о прошлом зачастую слишком коротка, что опасно для нас самих…
Итак, всё, что всколыхнулось у меня в памяти после знакомства с чеченской поэтессой Раисой Ахматовой, началось с простенькой телеграммы, отправленной 17 февраля 1944 года по короткому адресу: "Москва, Государственный комитет обороны, товарищу Сталину".
Текст был такой:
"Подготовка операции по выселению чеченцев и ингушей заканчивается. Взято на учёт подлежащих переселению 459 тысяч 486 человек, включая проживающих в Дагестане и г. Владикавказе…"
Подпись: Л. Берия .
(Для тех, кто не знает: Лаврентий Берия был в то время главный "госбезопасник" страны. Между прочим, расстрелян ровно через десять лет… Нет, не за свои зверства, не подумайте, а как английский шпион… А? Умереть со смеху!)
И ещё из донесений того времени:
"…Выселение начинается 23 февраля, предполагается оцепить районы… Население будет приглашено (как любезно со стороны душегуба!) на сход и потом доставлено к месту погрузки…"
"В проведении операции принимают участие 19 тысяч оперативных работников и до 100 тысяч офицеров и бойцов НКВД…"
(Ничего себе: один "энкаведешник" на 3,8 выселенца! И это для высылки чеченцев и ингушей, а ведь то же самое будет происходить ещё с пятью народами: полностью будут изгнаны со своей земли калмыки, балкарцы, карачаевцы, крымские татары, немцы Поволжья. Если заняться примитивной арифметикой, то станет ясно, что в то время, когда война была в самом разгаре, а наши дела на фронтах не чересчур хороши, около одного миллиона солдат и офицеров "воевали" с собственным народом, отправляя примерно в три раза большее число людей в бессрочную ссылку.)
Из справки о ходе перевозок:
"…Уплотнение погрузки спецконтингента (они уже были не люди, а "спецконтингент") с 40 до 45 человек в вагоне вполне целесообразно. Упразднением в эшелонах вагонов для багажа было сэкономлено значительное количество вагонов, вёдер, досок и т. д. (Какие молодцы! Теперь в стране появятся вёдра.) …Из-за невозможности санобработки имели место случаи заболевания сыпным тифом. Эпидемия была предотвращена.
18 марта, 1944 г."
Из справки отдела спецпоселений НКВД (октябрь, 1946 г.):
"Всего на спецпоселении - 2 миллиона 463 тысячи 940 человек. Из них: мужчин 655674, женщин - 829084, детей до 16 лет - 979182…"
(Раиса Ахматова входила тогда во вторую графу: ей было уже 16.)
И ещё одна справка (читайте, читайте!) - из указаний одного из главных исполнителей, комиссара госбезопасности Круглова (которому я "имел честь" докладывать морозным зимним утром о прибытии машин моей роты для выполнения спецзадания):
"…За один-два дня до операции мужскую часть жителей селений и аулов под предлогом собраний и общественных работ (то есть, с помощью откровенного вранья) собрать в определённых местах, оцепить войсками НКВД и задержать. В случае попытки сопротивления необходимо применять оружие…"
Помню, как на моих глазах на годекАне - площади, где обычно собираются старейшины аула - молодой белобрысый солдатик выстрелил из винтовки в древнюю старуху, упорно пытавшуюся выйти зачем-то из круга, куда их всех загнали, и вернуться к себе в дом. (Забыла что-нибудь?) Поднявших вой сельчан быстро утихомирили, труп унесли, солдатик пребывал в ужасе от того, что сделал…
Но, пожалуй, хватит о страшном: не показалось бы перебором, не стало бы напоминать теперешние телесериалы (блокбастеры, экшены). Однако, всё это было, было, было, я видел собственным глазами - так же, как печные трубы только что освобождённого Освенцима, на территории которого стояла неизвестно откуда взявшаяся гнедая лошадь; как разрушенные, сожжённые русские и украинские сёла и города; как концлагерь под городом Георгиевском, который стерегли уже не фашистские, а наши охранники, а заключенными были тоже наши - бывшие военнопленные: они проходили здесь проверку. (Не на вшивость…)
Ох, нет! Не могу остановиться, не могу сойти с затерянной во времени тропы не слишком связных воспоминаний и ещё менее связных умозаключений.
И потому, извините, ещё о том же: о трёх заграничных словах, которые сходу употребил чуть раньше на этих страницах, - геноцид, холокост, апартеид, и которые - особенно, второе из них - вызывают сейчас дикое раздражение и неприятие у многих людей, в том числе и облечённых немалой властью.
Почти всем нам, обученным грамоте и не потерявшим слуха, известно - из газет, журналов, словарей, по радио и телевидению, что геноцид это "порождённая империализмом и фашизмом политика истребления отдельных групп населения по расовым, национальным или религиозным мотивам". Так определяет "Словарь русского языка", изданный Академией наук СССР в 1981 году. Однако подобная дефиниция уважаемых академиков несколько удивляет даже такого невежду в области всемирной истории как ваш покорный слуга: ибо разве не геноцид существовал в древние и в средние века, когда племена, кланы, религиозные и социальные группы деятельно изничтожали друг друга "по расовым, национальным или религиозным мотивам", знать не зная об империализме и фашизме? И разве не геноцид происходил уже в наше время в стране, громогласно осуждавшей все эти страшные "измы" со всеми их "порождениями"?..
Что?.. Да, вы правы: я намекаю… даже прямо сейчас говорю о сталинской депортации целых народов (числом, если не ошибаюсь, шесть), оставляя в стороне прочие "заслуги" Сталина, как то: почти полное истребление зажиточного крестьянства, священнослужителей, военной "верхушки" Армии; "голодомор" на Украине и в других местах, а также частичная депортация отдельных национальных групп, число которых намного больше шести (болгары, греки, турки, латыши, литовцы, эстонцы, западные украинцы, корейцы, казачество…).
Между прочим, вы будете смеяться - ещё в 1948 году Международная конвенция, при нашем активном участии, установила, оказывается, уголовную ответственность за подобные преступления, однако никто наказан не был, а у нас, примерно в это время, вовсю готовились к новой депортации - евреев. Согласитесь, было бы смешно и даже глупо, если бы всё это их не коснулось.
Впрочем, многочисленные сторонники и поклонники Сталина и его методов правления могут сказать: то, о чём я тут развязно болтаю, не относится впрямую к геноциду, поскольку это слово означает "полное истребление родов (племён)", а кто же их, болезных, полностью истреблял, пардон? Просто перевезли в другое место, где они продолжают жить да поживать (кто остался в живых), трудятся и даже называют рождающихся у них дочерей в честь дорогой справедливой родины и её вождя - ОктябрИнами и СталИнами.
А слово "холокост", продолжают эти учёные защитники, тем более не подходит: оно вообще значит "всесожжение" - но кто же их, не дай Господь, сжигал? Мы же не фашисты какие-нибудь!..
И вы совершенно правы, товарищи! Нас не жгли и газом не травили, но вот голодом морили, в лагерях на голодном пайке держали, а что касается убийства в прямом смысле слова, то какая разница для жертвы, от чего она преставилась - от газа, верёвки, голода, пули, холода или жары?.. Кстати, о сожжении. В той же акции на Северном Кавказе (я этого не видел, но слышал от очевидцев и читал в официальной прессе в начале 90-х, когда у нас ненадолго появилась немыслимая свобода всего и от всего…). Так вот, там же, на Кавказе, были случаи, когда людей, сопротивлявшихся высылке, сгоняли в амбар, запирали и поджигали. Но это так, к слову…
Остаётся ещё один термин - апартеид, то есть ограничение или лишение гражданских прав, но, вроде, без крайних мер: например, насильственной смерти. (Которая, так или иначе, всё равно сопровождает все эти действия, о чём неплохо знают индейцы и негры Америки и многие другие народы в разных концах земли. А также заключённые в советских тюрьмах и лагерях.)
Чуть не забыл упомянуть (боюсь, опять будете смеяться), что и за апартеид, "как наиболее крайнюю форму расовой дискриминации, включающую акты геноцида", тоже предполагается по международным нормам уголовное наказание…
Вот теперь всё на эту тему, которую невольно всколыхнуло знакомство с чеченской поэтессой Раисой Ахматовой.
Передохнём, если не возражаете, и вернёмся…
2
Нет, к повествованию о различных обстоятельствах и переменах в своей и чьей-то ещё судьбе, о семейных, служебных и любовных коллизиях - которыми, как мне кажется, я несколько избаловал читателя - вернёмся чуть позднее, а сейчас…
Сейчас, в конце первого десятилетия XXI века, у нас в стране очень много стали говорить о душевных особенностях того общественного конгломерата, который не так давно назывался советским, а теперь - снова российским народом, и к которому, осмелюсь считать, принадлежу и я. Не стану даже пытаться вплетать своё окончательное суждение в нестройный хор рассуждающих на эту тему - ибо его у меня нет. Отдельных слов и мыслей - сколько угодно, однако соорудить из них что-либо определённое не могу. Наверное, по той простой причине, что особенности эти - свойства, черты, назовите, как угодно, у российского народа самые разные - во времени и пространстве, на юге и на севере, справа и слева, в городе и в деревне. И расцениваются они, что естественно, по-разному… Но только уж никак не могу согласиться с полными восхищения строками советского поэта, что "…гвозди бы делать из этих людей, не было б в мире лучше гвоздей!.." Не надо! Нагляделся за долгую жизнь на этих "гвоздей" - крепких, несгибаемых, неподатливых и одномерных, в их извечной правоте и в суждениях по всем вопросам, начиная с продолжительности поцелуя новобрачных и до литературных приёмов, к которым отважился прибегнуть автор в своём произведении. (Пишу, в частности, под впечатлением от недавнего выступления некой дамы, несомненно заслуживающей всяческого уважения как человек, побывавший в космосе, но, увы, не ставшей после этого более сведущей в вопросах искусства и более терпимой и - употребил бы немного устаревшее слово - снисходительной к людям и по-прежнему считающей мнение своей старой и, прямо скажем, не слишком образованной партии, к которой она принадлежит, единственно верным.)
Эта "единственность" наложила печать на большинство людей ещё в прежних поколениях - отсюда, наверное, другая крайность в определении свойств народа: синдром рабства или, если угодно, крепостничества - то есть устойчивое сочетание признаков этих формаций в нашем умонастроении. Иначе говоря, в менталитете. (Любимое сейчас иностранное словечко многих светлых умов обоего пола, так и не отучившихся преклоняться перед бякой-Западом, несмотря на весьма жесткие меры, своевременно принятые в конце 40-х годов нашей партией под руководством сами знаете кого.)
Впрочем, спешу утешить себя и других, симптомы эти наблюдались у многих народов и постепенно исчезали. Хотя, время от времени, давали страшные всплески рабского фанатизма. За примерами далеко ходить не будем.
Но и сейчас, и раньше люди умели, или научились, прикидываться рабами или крепостными, таковыми не становясь, а лишь напяливая маску покорности и поступаясь многим, чтобы выжить, утвердиться, родить и вырастить детей. Иначе бы, чего доброго, род человеческий вообще исчез. А то, что маска зачастую врастала в лицо, неисправимо уродуя его, - что поделаешь?..
Этими отнюдь не претендующими на глубину рассуждениями хотел бы ещё раз напомнить, что не имею ни малейшего умысла и не считаю для себя возможным составлять какое-либо окончательное мнение о нашей с вами ментальности, по поводу которой ломается столько копий. Однако два малозначительных вывода попутно сделаю: во-первых, она - штука амбивалентная (это к сведению жутко образованного меньшинства); и второе: ни одного приличного слова с корнем "мент" не найдешь - так что и говорить тут не о чем…
Но ментальность ментальностью, а всё же, помню, меня неприятно поразили тогда некоторые стихи Раисы Ахматовой в книжке, которую она подарила.
Разумеется, и до знакомства с ней я не один раз встречал подобное в книгах и журналах, не говоря о газетах, где такого начитаешься!.. И сам был грешен: в пятом классе написал патриотические стихи о Первом Мая в школьную стенгазету, а значительно позже радовал читателей переводами стихов и песен киргизских, туркменских, ливанских, африканских, арабских и других поэтов, славящих родину коммунизма, её партию и вождей. Но это было, как любят говорить умные люди, опосредованно, а тут непосредственно - вот она, Раиса, чудом выжившая и вернувшаяся со своим народом из вечной ссылки, и этот же человек пишет чёрным по белому:
…Нет слов, что звучали бы краше
Для сердца, чем эти слова:
Великая партия наша…
Понятно и ежу, что написать и, тем более, напечатать то, что, на самом деле, думаешь обо всём происходящем, бывает смерти подобно, ну, так хотя бы молчите - ты, Раиса, и многие другие, кто не может и не должен по всем законам жизни возносить хвалу этой власти. И без вас хватает славящих и благодарящих - одни совершенно искренне, другие по долгу службы или со страха. Не осуждайте открыто, но хотя бы не славьте палача!..
Примерно так - казалось бы, вполне логично - пытался я рассуждать. Конечно, с самим собой и с близкими друзьями.
А между тем, были ведь, и продолжали появляться те, кто и на воле, и оказавшись в заключении, говорили и писали то, что думали. О них мы узнавали случайно и с большим опозданием - как, например, я об Анне Барковой.
Ещё за два года до своего первого ареста, а было их три, эта женщина, поначалу принявшая революцию и кому первый нарком просвещения Советской России Луначарский предрекал славу лучшей русской поэтессы, писала:
…Вспомянем с недоброй улыбкой
Блужданья наивных отцов:
Была роковою ошибкой
Игра дорогих мертвецов.С покорностью рабскою дружно
Мы вносим кровавый пай
Затем, чтоб построить ненужный
Железобетонный рай…
Эти и подобные им строки стоили ей четверти века пребывания в заключении. Впервые услышал я о ней от Володи Чалкина, а вскоре случайно познакомился с самой Анной Александровной в одном приятном доме недалеко от Москвы, который с удовольствием опишу в последующих главах.
Не молчали и некоторые другие, кто, в отличие от Барковой, не заслужили похвалы Луначарского: Варлам Шаламов, Осип Мандельштам, Юрий Домбровский, ставшие известными писателями и узниками Гулага (главного управления лагерей Советского Союза). Не молчали и более скромные их собратья и сёстры по свободолюбию и литературному творчеству: Алла Зимина, автор и исполнитель песен и будущая мачеха Ларисы Богораз, познакомившаяся в ссылке с её овдовевшим отцом, тоже арестантом, и вышедшая за него замуж; Евгения Гинзбург, создатель знаменитого "Крутого маршрута"; Лев Разгон, Михаил Кудинов, Лазарь Шерешевский, Семён Виленский, Давид Кугультинов… (Упоминаю тех, кого достаточно хорошо знал и знаю.) Последний осмелился, когда весь его калмыцкий народ выслали на Алтай, выразить в стихах своё робкое недоумение и, уже находясь в ссылке, был тут же арестован и отправлен намного дальше - в Норильский концлагерь…
А вот стихи Лены Соболь, ещё одной из тех, кто не сподобился молчать, - ученицы десятого класса московской школы. Написанные в защиту арестованного учителя истории, они стали основным обвинительным документом для ареста самой Лены по уголовной статье 58.10 (антисоветская деятельность). Не могу не привести эти неумелые строки, от которых в горле ком:
Десятый класс. Огонь горит.
Держась за спинку стула,
Учитель, лысый и сутулый,
О диктатуре говорит.
И если б он ещё полслова
Добавил в свой урок,
В ком есть хоть грамм чего святого,
За партой усидеть не смог:
За ним пошли бы в омут, петлю…
Но вот… Другой урок…
И новый педагог…
Я в кабинете - свет горит.
Вопрос. Ответ. Вопрос.
Мне кто-то сутки говорит
О нём… Идёт допрос.
У диктатуры вид кровав:
Зрачки - и те в крови.
- Каких свобод? Каких там прав?
Забудь стихи! Порви!
И отрекись от этих дней!..
- Нет, прочь Иуды гнусь!
От этих дней,
От их огней
Я век не отрекусь!..
Больше не хочу, не могу цитировать! Опять покатился по накатанным (не мною) рельсам. Хватит же, наконец!..
Все эти мысли (и строки) пришли намного позднее - после того, как мы с Юлием давно уже вернулись из Грозного, куда нас позвала Раиса Ахматова - из показавшегося странным города, в который только-только начали возвращаться коренные жители; из города, больше похожего на прифронтовой. Нет, не прифронтовой! Я немало видел их во время войны, и Грозный даже на первый взгляд резко отличался: у жителей не было радости ни в глазах, ни в голосах. Не было ощущения спокойствия - куда там! На улицах, в трамваях и автобусах, в столовых и магазинах царило напряжение, от которого становилось не по себе.
Помню, в одной из столовых, куда мы зашли с Юлием поужинать и где были одни мужчины, наступила вдруг неприятная тишина, все уставились на нас. И тут к нашему столику подошёл высокий стройный человек. Он вежливо поздоровался и негромко сказал, что нам следует быть осторожней и не заходить, особенно по вечерам, в подобные места. Потом попросил разрешения сесть и представился: Махмуд Эсамбаев, артист. Судя по тому, как на него смотрели, как обращались к нему, он пользовался здесь признанием и почётом. В будущем Махмуд стал всемирно известным танцором, а сейчас только-только вернулся, как все чеченцы и ингуши, из ссылки, где работал в киргизском театре оперы и балета. (Таких ссыльных, как он, иногда умели ценить.)