Семье Ницше стали советовать, чтобы мальчику давали больше свободы и не опекали его так сильно. Местный учитель говорил: "Дети должны быть среди детей". Однако Франциска и вся ее женская команда игнорировали замечания. Они даже сделали куклу, изображавшую умершего отца, и сказали Фридриху, что если он будет себя вести не благонравно, то осквернит его память. Франциска составляла для сына список предписаний и указаний, одежда и манеры поведения также подчинялись строгим правилам. В письме от 1857 года она писала тогда уже 13-летнему Ницше: "Не забудь взять с собой зонт, если пойдет дождь, а если ты все равно промокнешь, то сразу переоденься… В обычные дни одевай свою старую куртку и легкие брюки и жилетку, а если будет очень прохладно, то теплые серые штаны. По воскресеньям – парадную рясу… Не забывай закрывать комнату, когда идешь в школу… Возьми с собой этот листок, положи его в парту и читай время от времени… Так следует себя вести". Она просто не могла поверить, что он способен все сделать сам, без напоминаний, поэтому даже издалека контролировала его жизнь.
Ницше пытался убежать от материнской опеки – и ушел из дома. Сначала он учился в Бонне, затем в Лейпциге и, наконец, в 1869 году оказался в Базеле, где устроился работать профессором филологии. Он проработал здесь всего 10 лет, после чего его здоровье, как физическое, так и психическое, надломилось. Он не был рожден для университетской жизни, требующей от филологов нового поколения без устали блистать и проявлять себя. В итоге у него начались проблемы с желудком, к тому же он страдал от приступов ужасной головной боли, от которых не было спасения.
Получив мизерную оплату за работу, Ницше, теперь уже свободный, но мучающийся из-за неуверенности в себе писатель и философ, отправился в путь искать новое пристанище. Летом он жил в горной местности Швейцарии – Силс Марии, зимой перебирался в теплые края – в Геную, Рапало, Турин или Ниццу.
Благодаря такой постоянной ссылке он смог ограничить контакт с матерью перепиской. Они обращались друг к другу, как пожилая супружеская пара: "мой старичок", "твой старичок" и т. д. Он не выражал открытых протестов матери. Наоборот, философ выбрал способ литературного отчета – он сочинял изречения, с помощью которых даже сегодня можно получить себе славу "тонкого знатока женщин". Например: "Все в женщине – загадка, и у всех женских загадок есть решение: оно называется беременность". Или: "Если у женщины есть мужчина, она готова убежать, а когда у женщины нет мужчины, она сама к нему бежит". Бичующая цитата из самого главного труда его жизни "Так говорил Заратустра" стала крылатым выражением: "Ты идешь к женщинам? Не забудь плетку!"
Ницше превращался в шизофреника. При прямом общении с людьми он оставался послушным, спокойным и болезненным ребенком в очках в толстой оправе и с хорошими манерами. Однако в своих философских трактатах он превращался в радикального нигилиста и противника всяких ценностей. Гражданскую этику он называл "моралью рабов", Бога и религию он представлял как отхлынувшие воды, которые оставляют после себя лишь "трясину да болота". Сознание и понимание – это "опасные для жизни силы", которые заставляют человека становиться чужим самому себе. Без сомнения – глубокие и новаторские мысли, но в противовес всему тому, что Франциска любила и чем дорожила. Многие из революционных мыслей и теорий Ницше подпитывались его отчаянной борьбой с гиперопекой матери.
Он не нашел ту возлюбленную, которая могла бы привести в норму его отношение к женщинам. Дамы считали Фридриха умным и интересным собеседником, но в лучшем случае они испытывали к нему сочувствие, потому что он постоянно болел и создавал впечатление неприспособленного к жизни человека, а такой мужчина вряд ли был способен разжечь сексуальное желание. Ницше всю жизнь оставался девственником. Когда коллеги затащили его в бордель в Кёльне, он испуганно сел за пианино и начал что-то наигрывать присутствующим дамам. Его меценатка Мальвида фон Майзенбург пыталась найти для него подходящую партию, но этим планам не суждено было сбыться. Как-то он влюбился без памяти в 21-летнюю Лу Саломе, ставшую впоследствии известной писательницей и психоаналитиком. Ницше находился в настоящей эйфории и выразил свой восторг в письмах: "Какие звезды свели нас вместе?" Он доверял ей самые интимные мысли и почитал ее. Однако далеко эти отношения не зашли, хотя философ надеялся на большее. В личных делах пишущий о сверхчеловеке Ницше был просто бестолковым, наивным и нерешительным, поэтому не выглядел ни привлекательным героем, ни выгодной партией.
В начале 1889 года в Турине Ницше настиг окончательный провал. Теперь он писал в письмах, что намеревается бросить в тюрьму Папу Римского, а также расстрелять Бисмарка и кайзера Вильгельма. Письма были подписаны "Дионисом" или "Распятым". Ницше танцевал голым в комнате отеля и требовал от хозяев снять со стен все картины, чтобы тот больше стал походить на храм. Ночами он неистовствовал, а днем читал монолог на тему, почему он преемник "мертвого бога". В итоге хозяева вызывали полицию, потому что на улице начиналась суматоха. Неизвестно, правда ли, что он, как рассказывают, из жалости упал на шею лошади, которую бил кучер. Другом животных он точно не был.
Проблемы с психикой тем временем обострились. С ним уже невозможно было разговаривать. Его друг Франц Овербек писал: "Он, несравненный мастер выражения, был не в состоянии самостоятельно передать свой восторг иначе, как в тривиальных выражениях или через какие-то безумные танцы и прыжки".
В биографиях Ницше его психический надлом объясняют в основном следствием заболевания сифилисом, но подтверждения этому нет. На это заболевание в многочисленных письмах общительного философа не найти и намека. Наоборот, все указывает на то, что у философа была опухоль мозга рядом с правым зрительным нервом. Этим объясняются постоянные головные боли с правой стороны, а также нарушение зрения: еще задолго до душевного расстройства Ницше практически ничего не видел правым глазом.
В конце концов лежачий тяжелобольной Ницше был доставлен к матери. Франциска самоотверженно ухаживала за ним до самой своей смерти в 1897 году. После этого философа отвезли на виллу "Зильберблик" в Веймар, которую ему подарила поклонница. Он не мог ни ходить, ни говорить, но боли оставили его, и, казалось, ему стало лучше. Его друг, композитор Петер Гаст, писал: "Ницше, одетый в белую фланелевую рубаху, отдыхал весь день на диване, выглядел неплохо. Он стал очень тихим, на все смотрел вопрошающим взглядом. Когда я наиграл для него на пианино Pria che spunti in ciel l\'aurora Чимарозы, казалось, он как будто вынырнул из омута своих глубоких мыслей: он стал отстукивать ритм рукой".
Покой Фридрих Ницше нашел только тогда, когда его наконец отпустил неугомонный и чересчур восприимчивый дух, сделавший его великим философом. Трагедия! Все-таки его судьба доказывает, что необязательно быть сильным и крепким, с точеной фигурой и пользоваться успехом у женщин, чтобы достичь вершин. История культуры человека, к счастью, имеет иные примеры. Для ботаников этого мира данная мысль вполне может стать утешением. Хотя большинство из них в этом не нуждаются, потому что и без утешения они могут быть счастливы.
Людвиг Витгенштейн: мыслитель из Кембриджа
У Витгеншейнов все получилось. Карл, глава семьи, состоящей из десяти человек, заработал миллионы на черной металлургии и теперь проживал в шикарном дворце, построенном в центре Вены, где принимал таких почетных гостей, как Брамс, Малер и Штраус. Свое богатство патриарх заработал потом, кровью и везением, и в нем не было ни толики чопорности. В Вене без намека на лесть его называли "австрийским американцем".
Карл Витгенштейн явно ориентировался на мирское. Для него на первом месте стояли могущество и собственность. Правда, он интересовался искусством, литературой и особенно музыкой, даже играл на скрипке, но все это делал ради удовольствия либо с целью создать впечатление. Искусство не помогало зарабатыванию денег, поэтому он не мог понять, почему его сыновья выбрали этот путь. Они должны были продолжать семейный бизнес. Их старшая сестра Гермина писала: "Очень жаль, что наши родители, несмотря на свою строгость в отношении морали и чувства долга, не могли понять своих детей. Жаль, что у моего отца родились сыновья, которые были не такие, как он, и ни один из них не хотел пойти по его стопам и продолжить дело всей его жизни".
Ганс, старший сын, имел склонность к аутизму; он жил в своем собственном мире, который пытался понять с помощью математических формул. К тому же он был одаренным музыкантом: в пять лет он упал с плачем и криком "Фальшиво! Фальшиво!" на пол, потому что духовой оркестр одновременно играл одну песню в разных тональностях. Отец не понимал уникальность такого дара. Он хотел, чтобы его сын обязательно стал руководителем разросшейся семейной компании. В 1895 году он послал Ганса в Богемию и Англию для работы на ответственных постах на разных предприятиях, однако юноша не справился с задачей. Когда он вернулся в Вену, мало ему не показалось. Отец неистовствовал и запретил сыну музицировать. Ганс видел лишь один выход – бежать. Он отправился в США и больше домой не вернулся. В 1903 году Витгенштейны узнали, что Ганс упал с лодки в воду в Чесапикском заливе и утонул. Однако точная причина его смерти осталась неизвестной.
Руди, третий сын Витгенштейнов, даже не скрывал, что хочет покончить жизнь самоубийством. Из страха, что общественность, а после и отец узнают о его гомосексуализме, он, сидя в ресторане, высыпал себе в молоко цианистый калий. Он умер, пока пианист играл на фортепьяно шлягер Томаса Кошата "Один я, один, совершенно один". Его брат Курт прошел солдатом почти всю Первую мировую войну, но в октябре 1918 года решил застрелиться. Его мотивы остались непонятными, из всех братьев он был самым жизнелюбивым. Сестра Гермина, однако, говорила позднее, что он ненавидел жизнь. Возможно, его показная веселость была лишь тщетной попыткой справиться с отцовским давлением, хотя старый Витгенштейн к тому времени уже умер.
Оставались еще два брата. Пауль, предпоследний из сыновей, не думал о самоубийстве, но он убил в себе отца. Будучи очень одаренным пианистом, в семье он не нашел понимания, но любимое дело не бросил. Его первый концерт состоялся, когда ему было 26 лет. Вскоре умер отец. Критики не умолкали, они пророчили ему будущее великого пианиста. Затем Пауль отправился на фронт, где в бою потерял правую руку. Однако молодой человек не отступил от своей цели стать великим музыкантом. Он не поддался давлению отца и не занялся семейным бизнесом. Он настоял на своей мечте. Пауль продолжил играть и сделал карьеру однорукого пианиста. Знаменитый Морис Равель специально для него сочинял фортепьянную музыку для левой руки.
Людвиг родился 26 апреля 1886 года и вырос в одного из величайших ботаников в истории философии. Как самый младший ребенок в семье, он мог бы иметь преимущество в том, что старшие сестра и братья уже пережили все возможные конфликты с родителями. Однако в этой семье отец определял, кто и что будет делать; он точно знал, каким путем его дети пойдут по жизни.
Изначально планировалось, что Людвиг и Пауль, который был старше всего на полтора года, так же как их старшие братья и сестры, не будут ходить в общественную школу. Отец считал, что в государственных детских учебных заведениях попусту тратят время. Обоих братьев обучали латинскому языку и математике домашние учителя. От них ждали, что остальные предметы – географию и социальные науки – они познают самостоятельно. Однако когда Ганс пропал в Америке, настроение в доме было настолько невыносимым, что отец все-таки разрешил младшим сыновьям пойти в школу.
Переезд дался им тяжело. Особенно большие сложности возникли у Людвига. Он плохо сдал вступительный экзамен, и ему удалось поступить только в реальную школу, а не в гимназию. Однако он не деградировал, его больше интересовала практика, а не теория. В 10 лет он уже построил из спичек и проволоки швейную машину. Проблема была лишь в том, что он не находил контакта с одноклассниками, он даже общался с ними на "вы".
В 1904 году, после самоубийства Руди, отец ослабил узду. Людвиг получил разрешение вернуться в Вену. Дальше он мог обучаться дома, если хочет, но главное, как говорил отец, – он мог "лентяйничать, спать, кушать, потеть и ходить в театр". Поскольку Людвиг не особенно интересовался спортом и театром, а также не любил объедаться и просто лентяйничать, он предпочел вернуться в Линц и закончить учебу, которую с трудом, но осилил. В отличие от другого человека, позднее принесшего известность Линцской реальной школе.
(Адольф Гитлер все же получал двойки, да и просто бездельничал.)
Витгенштейн в 1906 году поступил в технический университет в Берлине, где собирался изучать инженерные науки. В то время он занимался летно-техническими вопросами, и отец уже начал радоваться, что наконец один из его сыновей обучается настоящей профессии, которая сможет его прокормить. Однако наступил переломный момент. Неожиданно Людвиг увлекся философией, как писала его сестра Гермина, "настолько сильно и совершенно против своего желания, что начал сильно страдать из-за двойного и противоречащего внутреннего зова, и казалось, он раскалывается пополам".
Правда, Людвиг защитил диплом в Берлине, а затем поступил в университет в Манчестере, чтобы вплотную заняться конструированием математической модели пропеллера, но философию не забыл и скоро отправился в Кембридж, где преподавал Бертранд Рассел. Кроме того, Людвиг решился дать волю своей непокорной гениальности и быть тем, кем хотел. Он избавился от отцовского давления не с помощью самоубийства или бегства, а за счет того, что полностью посвятил себя делу. Витгенштейн не родился ботаником – он выбрал такую жизнь, чтобы наконец освободиться от влияния отца.
Конечно, в своем новом качестве он завел себе не только друзей. Поначалу у Рассела тоже были проблемы с "неизвестным немцем, который плохо изъяснялся по-английски, но отказывался говорить по-немецки". Витгенштейн следовал за профессором по пятам, иногда даже оказывался у него дома и принимал участие в бурных философских дебатах. Первое время поведение юного австрийца пугало Рассела, даже в какой-то степени сердило: "Мой немецкий друг угрожает быть сущим наказанием. После моей лекции он еще раз подошел ко мне и спорил до ужина – упрямый и строптивый, но, думаю, неглупый".
Рассел разглядел в молодом горячем парне большой потенциал. Все чаще этот иногда заикающийся и еще совершенно не разбирающийся в вопросах философии Витгенштейн "бегал, как зверек, туда-сюда" и делал трудные для понимания доклады по логике и математике самому известному философу того времени. Молодой, гениальный, погруженный в себя ботаник и мудрый профессор философии – прекрасный дуэт. Мудрец взял Витгенштейна под свое крыло и стал одним из немногих великих людей, на кого можно было положиться.
Несмотря на это, Витгенштейн продолжал спорить о том, станет ли он философом. Он спрашивал Рассела: "Вы полагаете, что я полный идиот?" Тот отвечал: "Зачем вам это знать?" – "Потому что если я идиот, то стану пилотом, если нет, то философом", – следовал ответ. На что Рассел возражал: "Мой дорогой друг, я не знаю, полный вы идиот или нет, но если вы мне во время каникул напишите сочинение по какой-нибудь философской теме, которая вас интересует, я прочту и скажу вам". Витгенштейн в течение нескольких недель писал работу. Расселу хватило нескольких предложений, чтобы понять, что он имеет дело с прирожденным философом.
В 1911 году Витгенштейна приняли в "Кембриджские умники" – элитный тайный союз, состоявший из 12 самых одаренных студентов университета. Под "обществом умников" в принципе подразумевалось всего лишь собрание талантливых ботаников. Встречались они раз в неделю, на каждой встрече кто-то из членов союза читал доклад, который затем обсуждался. Можно было выбирать любую тему. В конце отдыхали, поедая сардины на тостах. Независимость в темах и спартанская еда уже указывала на то, что этот союз умников не имел ничего общего с обычными студенческими объединениями, в которых под научным прикрытием даже сегодня собирается молодежь, чтобы что-то отпраздновать, поиграть в азартные игры либо с целью политической агитации. Кембриджские ботаники представляли собой элиту студенчества, как в отношении ума, так и в отношении духовности.
Женщинам вход в общество был воспрещен – возможно, во избежание возбуждения, а возможно, и потому, что никто не верил, что дамы могут сделать какие-то умные предположения. В любом случае они плохо соответствовали этому кружку, потому что раньше здесь старались найти пару гомосексуалисты. Людвиг Витгенштейн тоже. Он влюбился в Дэвида Пинсента, математика, которого один профессор назвал "самой блестящей головой курса". Молодые люди купили деревянный домик в Норвегии, где они долгое время жили и работали. Их отношения были настоящей любовной связью ботаников. Так, Пинсент предоставлял себя своему другу в качестве "подопытного кролика" для психологического эксперимента по ритму языка и музыки.
В январе 1913 года умер старый Витгенштейн. Людвиг получил наследство, которое могло сделать его обеспеченным на всю жизнь. Однако он все раздал другим. В первую очередь от этого выиграли его братья и сестры. Некоторые деятели искусств также приятно удивились, когда на них вдруг упало неожиданное богатство. Среди них были, например, Оскар Кокошка и Георг Тракл.
Людвиг Витгенштейн, наоборот, жил скромно, что так почитал Диоген.
В Первой мировой войне Витгенштейн принял активное участие как офицер. После ее окончания сначала он работал учителем в деревне, хотя ему – "образцу абсолютного гения", как его назвал Рассел, – уже давно были открыты двери в любые университеты. Однако однажды он ночевал в перестроенной ванной, а в другой раз – в школьной кухне, когда в пансионате, где он жил, временно музицировали.
В 1929 году Людвиг вернулся в Кембридж преподавать философию, и через 10 лет он получил титул профессора. Философ продолжал придерживаться стиля жизни киника. В его комнате не было ни кресла, ни лампы – лишь голые стены. Его простая одежда совсем не соответствовала этикету английского элитного университета, а пища долгое время состояла только из хлеба и сыра.
В 1947 году "философ чистого языка" оставил профессуру, потому что посчитал ее "неким видом живого погребения". Немного позднее его действительно похоронили. Людвиг Витгенштейн умер в 1951 году от рака. Ему было 62 года.
Потомки называли Витгенштейна "последним настоящим профессором" – и не в последнюю очередь потому, что в своих сочинениях он высказывал мысли о том, что прежняя метафизика – классическое философское мышление – умирает. Он предполагал: "Обо всем, о чем вообще можно размышлять, можно размышлять вполне разумно. Обо всем, о чем можно высказаться, можно вполне разумно высказаться". Это как раз типично для классической метафизики – думать о таких абстрактных вещах, как душа и сущность.