В XVI веке Сапеги стали магнатами, становились воеводами, каштелянами, польными и великими гетманами, подканцлерами и канцлерами, дворными и великими маршалками, старостами воеводств и послами. Родоначальник Сапегов Семен имел четырех сыновей, двое из которых – Богдан (около 1450–1512 года) и Иван (около 1450–1517 года) сами стали родоначальниками двух ветвей Сапегов – черейско-ружанской и коданской. Род имел большие земельные владения в Полоцкой и Витебской земле, в XVI–XVII веках владел Череей, Коданью, Свислочью, Дрисвятами, Друей, Ружанами, Бешенковичами, Коханово, Лепелем, Зельвой, Белыничами, Дятловом, Дубровном, Быховом, Горками, Круглым, Толочином, Тетериным, Гольшанами, Ляховичами, Тимковичами, Смиловичами, Косовом, землями в Брестском воеводстве. Представители рода получали в пожизненное владение староства и государственные имения. В своих землях они строили крепости, замки, имели собственные военные отряды, их поддерживала многочисленная шляхта. В 1700 году германский император Леопольд I присвоил членам черейско-ружанской линии Сапегов титул князей Священной Римской империи. Княжеский титул Сапегов был подтвержден в Королевстве Польском, Австрии, России. Архивы и библиотеки Сапегов содержали уникальные материалы, документы и фолианты, их коллекции произведений искусства были известны во всей Европе.
Основатель черейско-ружанской линии Богдан Семенович Сапега в 1471–1488 годах служил главным писарем великого князя Казимира IV Ягелончика. В приданное от брака 1475 года с княжной Феодорой Друцкой-Соколинской он получил Черею, Лепель, купил более десяти имений в Витебщине – именно они стали центром его обширных владений. С 1494 года Богдан Сапега – наместник мценский, Любецкий, высокодворский. Дважды – в 1504 и 1507 годах – он ездил с посольством Великого княжества Литовского в Москву, где в 1507–1508 годах находился в плену, пока не был обменен на семью Михаила Глинского, перешедшего на сторону великого московского князя.
Его сын Иван Богданович (около 1480–1546 год) – государственный Писар в 1507–1516 годах, государственный маршалок в 1520–1541 годах, дрогичинский староста до 1545 года. Ездил с посольствами в Турцию – в 1534 году, в Москву – в 1508, 1532, 1536 годах.
Старший сын Ивана Богдановича Иван, подстароста оршанский и староста дрогичинский женился на княжне Богдане Друцкой-Соколинской. 4 апреля 1557 года в имении Островне на Витебщине у них родился сын Лев.
В семилетнем возрасте Лев был отправлен на учебу в знаменитую Несвижскую школу Николая Радзивилла Черного, где обучался с его сыновьями. За шесть лет учебы Лев овладел основными европейскими иностранными языками, занимался изучением богословия, философии, литературы. Белорусский исследователь И. Саверченко писал в своей работе 1992 года – "Канцлер Великого княжества":
"В Несвижском замке, куда привезли Л. Сапегу, тогда жили и работали приглашенные хозяином Николаем Радзивиллом Черным известные во всей Европе деятели тогдашней науки и культуры: Ф. Лисманини, Дж. Блендрата, Ф. Станкар, Я. Тенанд, П. Статориус, Р. Шоман, Я. Любельчик и многие другие. Тут они писали свои философско-теологические трактаты, занимались переводом античных и средневековых произведений, готовили к изданию знаменитую Брестскую библию 1563 года. Некоторые из них одновременно преподавали в школе. Именно в Несвиже, центре реформаторского движения в Беларуси, под крышей княжеского замка Радзивиллов примерно в это время также работали белорусские мыслители Симон Будный, Лаврентий Крышковский и Матвей Кавячинский. Тут в 1562 году они издали на белорусском языке "Катехизис", который использовался как учебник в начальных протестантских школах.
Несвижский кружок гуманистов, среди которых воспитывался Л. Сапега, сильно влиял на становление его личности. Незабываемое впечатление на юношу произвела увлеченность гуманистов науками, их культура и эрудиция. Ученые, поэты, художники владели едва ли не всеми европейскими и классическими языками. Они создали при дворе Радзивиллов настоящий культ филологии, преданным сторонником которого стал талантливый юноша.
Много времени юноша проводил в радзивилловской библиотеке, где уже тогда было богатое собрание древних рукописей и европейских изданий последней четверти XV – первой половины XVI века".
В 1570 году Лев со своими товарищами по учебе Юрием и Станиславом Радзивиллами поехал учиться в Лейпцигский университет – одно из лучших учебных заведений в тогдашней Европе. Три года юный Сапега изучал философию и право, историю и литературу.
В 1573 году шестнадцатилетний Лев вернулся домой. В Речи Посполитой умер король Сигизмунд II Август, последний из Ягеллонов. Через три года новым королем стал Стефан Баторий, при дворе которого и был принят Лев Сапега – по рекомендации князя Николая Радзивилла Рыжего. Королевский суд рассматривал хозяйственный спор, в котором адвокатом дела своего отца был Лев Сапега. Его эрудиция и знание юриспруденции обратили на него внимание короля Стефана Батория. В возобновившейся Ливонской войне Речи Посполитой и Московского царства Лев участвовал во главе собственной хоругви – воинского отряда, проявив себя во время осады Велики Лук и Пскова. В феврале 1580 года он получил должность королевского и великокняжеского секретаря, через год стал великим писарем Государственной канцелярии Великого княжества Литовского. Его начальниками и учителями стали подканцлер Крыштоф Николай Радзивилл и знаменитый канцлер Великого княжества Литовского Астафий Волович.
Вместе с ними Лев Сапега занялся разработкой документов, регламентирующих работу создаваемого Высшего апелляционного хозяйственного суда – Главного Трибунала Великого княжества Литовского. Судьями выбирались представители шляхетского сословия, а не назначались королем и великим князем. Трибунал стал авторитетным судебным органом, пользующимся уважением у шляхты.
Осенью 1583 года на Речь Посполитую, воевавшую с Московским царством, напали турецкие войска с татарской конницей. В начале 1584 года посольство во главе с Л. Сапегой было отправлено в Москву – Речи Посполитой очень нужен был мир. 27-летний Сапега двигался во главе 270 членов посольства и 30 купцов, с обозом из 100 телег. Посольство остановили в Можайске – в марте 1584 года в Москве умер царь Иван IV. Участник путешествия Антонио Поссевино писал:
"В лесу едва было можно различить дорогу, поскольку стволы деревьев настолько тесно между собой переплетались, что дорогу все время нужно было прорубать топорами, возы приходилось подталкивать руками и даже перетаскивать на руках, а между тем обессиленным людям нужно было ночевать на мокрой земле".
Посольство довели до Москвы и закрыли на дипломатическом подворье. Л. Сапега писал:
"Приставы сопровождали меня вплоть до посольского двора. Через его забор не только что человека нельзя увидеть, но и ветру повеять некуда. Тут меня держали, как обычного узника, даже дырки в заборы позатыкали и поставили стражу, которая следила за мной день и ночь".
12 апреля 1584 года посла Речи Посполитой принял новый царь Федор Иванович. Переговоры вели бояре Трубецкой, Годунов, дьяки Щелкаловы. Необходимо было переписать грамоты на нового царя. Гонцы поскакали к Стефану Батория. Новые грамоты привезли, перемирие и затем мир на десять лет был подписан. Л. Сапега забирал с собой 900 своих пленных, взятых ранее в ходе боевых действий. Он писал о царе Федоре Ивановиче и боярах:
"Великий князь мал ростом, говорит тихо и очень медленно. Ума у него, кажется, немного, а другие говорят – совсем нет. Когда он сидел во время аудиенции в своих царских одеждах, то глядя на скипетр и державу, все время безумно улыбался.
Ненависть и злоба господствуют между самыми знатными особами, и это свидетельствует об их упадке. Самое время покорить эту державу, и про это тут же думают и открыто говорят, что Ваша королевская милость использует этот случай, и я слышал от местных бояр, что они в мыслях уже присоединяют к вам оба княжество, Смоленское и Северское, а князь Бельский даже предсказывает (дай Бог, что оправдалось), что Ваша милость скоро будет на Москве".
Вернулся домой Лев Сапега известным и удачливым дипломатом. В феврале 1585 года он получил должность подканцлера Великого княжества Литовского, а в июле 1586 года стал пожизненным старостой Слонимского воеводства. В Слониме была организована и главная резиденция Льва Сапеги.
В сентябре 1586 года женился на дочери люблинского каштеляна Андрея Фирлея Дорете. Тогда же в Гродно он участвовал в переговорах с московским посольством о проекте унии Речи Посполитой и Московского царства. В Москву также было направлено посольство Речи Посполитой – "если Бог пошлет по душу короля Стефана, и наследников у него не останется, так Корону Польскую и Великое княжество Литовское соединить с Московским государством под державную руку: Краков против Москвы, Вильно против Новгорода. А пошлет Бог на душу великого царя, так Московской державе быть под рукой нашего государя, а другого господина вам не искать". После долгого размышления московские бояре ответили: "Это дело к доброму делу не приведет". Лев Сапега докладывал Стефану Батория: "Теперь Москва не прежняя: нужно Москвы остерегаться не Полоцку и Ливонской земле, а нужно остерегаться Вильно".
Переговоры были прерваны смертью Стефана Батория – в декабре 1586 года. В Речи Посполитой началась междоусобная борьба за трон. Претендентами на королевский титул враждующие придворные партии "выбрали" австрийского эрцгерцога Максимилиана, сына шведского короля Сигизмунда III Вазу и московского царя Федора Ивановича. Подканцлер Лев Сапега предложил план федерации Великого княжества Литовского, Польши и Московского царства. Современный белорусский автор А. Марцинович писал о Льве Сапеге в конце ХХ века:
"Лев Сапега сначала поддерживал московского царя. И не потому, что очень хотел объединиться с российским государством. Просто не хотел далее мириться с амбициозностью польских панов, боялся за будущую государственность Литовского княжества. Он считал, что опасность от России меньше, чем от Швеции и Австрии. Хотя в этой борьбе проявлял себя тонким дипломатом, учитывал политическую конъюнктуру".
Переговоры об унии Московского царства и Великого княжества Литовского продолжились. В Вильно прибыло московское посольство с посланием царя Федора Ивановича:
"Сами ведаете, что поляки с христианами разной веры, а вы, паны-рада литовские и вся земля литовская с нашей землей одной веры и одного обычая, так вы пожелали себе нашего господина, христианского государя, а когда будет Литовская держава соединена с Московской, так нашему господину как не беречь Литовскую землю? Если будут оба государства заодно на всех недругов, так польская земля поневоле будет присоединена к Московскому и Литовскому государству, а государю то и любо, что Литовское Великое княжество будет вместе с его государствами. И как нашему государю за это не стоять? Начальное государство Киевское от прадедов принадлежит нашему государю, а теперь оно в неволе, от Литовского государства оторвано к Короне Польской, и не одним Киевом польские люди завладели у вас, панов литовских, и насильно присоединили к польской земле: как нашему государю всего этого не отнять у поляков, и к вам и к государству Московскому не присоединиться? Вы б, паны-рада, светские и духовные, посоветовавши между собой и со всеми своими землями, побеспокоились о добре христианском и нас господином на Корону Польскую и Великое Княжество пожелали".
Из Вильно ответили в Москву: "Мы все желаем, чтоб нам с вами быть вместе навек, чтоб государь ваш властвовал и на наших землях" (текст прислали московские послы).
В апреле 1587 года в Москву прибыло посольство Великого княжества Литовского, чтобы продолжить переговоры и обговорить условия унии. Царя пригласили на выборный сейм в Варшаву, но Федор Иванович не поехал, послал своих представителей. И. Саверченко писал:
"4 августа 1587 года на Варшавском выборном Сейма, куда Л. Сапега прибыл со своим вооруженным отрядом (как, кстати, и все остальные, кто готовился отстаивать своих кандидатов), произошла его встреча с московскими послами, которых он вскоре пригласил для разговора со всем "рыцарским кругом". Во время этой встречи царские послы показали полную инфантильность и своими бессмысленными и бестолковыми действиями оттолкнули многих из сторонников кандидатуры Федора, среди которых, кстати, было много и поляков. Приученные слепо, по-лакейски выполнять волю своего господина, бояре, кроме этого, еще и самонадеянно не соглашались чуть ли не со всеми условиями, на которых настаивало рыцарство. Даже совсем не принципиальное требование шляхты, чтобы царь после его избрания королем и великим князем через десять недель, а в случае военной необходимости и раньше, приехал в Речь Посполитую, вызвало противодействие с их стороны. С фанаберией и традиционной надменностью послы ответили: "В Варшаву царь приедет тогда, когда пожелает". При таком необдуманном поведении послам Федора тяжело было рассчитывать на успех, тем более, что он отказывался дать двести тысяч рублей на выплату долгов и оборону Речи Посполитой, ведь другие претенденты, как небеспочвенно ожидалось, по завершении выборов начнут доказывать свои права на престол с помощью оружия".
Уникальный исторический шанс объединения Московского Царства и Великого княжества Литовского был потерян осенью 1587 года. Паны-рада отправили в Москву последнее письмо:
"Замойский выбрал шведского королевича. Збаровские выбрали цесаревого брата, а мы все – литвины и большая часть поляков хотим господина вашего. Но задержка только за верой и приездом. Если бы знали о скором приезде государя вашего, мы бы, избравши его, в тот же час пошли на Краков и не дали бы короны ни шведу, ни брату цесаря".
Царь отказался приехать, не соглашался короноваться в Кракове, а только в Москве, или на худой конец – в Смоленске, не захотел в титуле писать первым "король литовско-польский", не согласился ни с одним из предложений Великого княжества Литовского. В острой борьбе королем Речи Посполитой был выбран Сигизмунд III Ваза. В декабре 1587 года на съезде элит Великого княжества Литовского в Бресте он был признан великим князем Литовским. Лев Сапега писал:
"Бог мне свидетель, что я хотел иметь московского князя за государя, хотя и видел его многочисленные недостатки и изъяны и видел множество помех для осуществления этого плана".
Подканцлер, возможно, хотел в период бескоролевья добиться независимости для Великого княжества Литовского – он понимал, что избранный королем и великим князем Федор Иванович не будет иметь настоящей возможности вмешиваться в дела нового союзника и члена объединенной страны, что, в общем-то, и обещали московские послы – "только выберете себе в государи нашего царя, будете под его царской рукой, а всем руководите сами в Короне Польской и Великом Княжестве на своих правах". Не получилось, хотя все шансы на создание суперимперии были".
Через месяц после признания Сигизмунда III великим князем Литовским Лев Сапега подписал у него в Кракове привилей-указ, который утвердил III Статут Великого княжества Литовского, Русского и Жамойтского, получивший юридическую силу. Грамота 28 января 1588 года подчеркнула самостоятельность Великого княжества Литовского, называя польскую шляхту "соседями" и "чужеземцами" – им было запрещено получать в наследство и в награду за службу, покупать имения и земли, занимать государственные должности в Великом княжестве Литовском. Современный автор А. Мясников в книге "Сто лет белорусской истории" писал:
"Благодаря этому труду Лев Иванович и стал "звездой" нашей отечественной истории. Светлые головы многих государств и тогда и сейчас считали и считают Статут выдающимся памятником европейской юридической мысли.
Статут 1588 года был создан в условиях формирования в княжестве культуры эпохи Возрождения, под большим влиянием ренесансно-гуманистической философии общественно-политической мысли. Хоть этот документ феодально-средневекового права, в нем достаточно выразительно просвечиваются и тенденции нового, раннебуржуазного правового сознания.
Все нормы Статута проникнуты идеей установления правового государства в ВКЛ. В нем, подчеркивал Лев Иванович, деятельность всех государственных органов и служащих должна полностью отвечать праву. Провозглашение этой идеи в период феодализма свидетельствовало о возникновении новой государственно-правовой теории, которая более всего и проявилась в третьем Статуте".
Свод законов, а именно так можно назвать Статут, обеспечивал политическую, экономическую и культурную независимость Великого княжества Литовского. Все внутренние дела княжества решались внутри него. Высшим законодательным органом являлся Общий – Вальный Сейм, собиравшийся в Слониме. Это было очень важным для литовско-белорусского государства, так как Сигизмунд III хорошо помнил о позиции ВКЛ при его выборах. Лев Иванович писал: "Король говорил, что больше обязан полякам, чем литве, ведь ему поляки больше, чем литва, оказали уважения. И он не только так говорит, но и делает. Поляки уже больше имеют, чем сама литва. Литвину откажут, а поляку тотчас дадут. Если только что случится на Литве, то все полякам отдадут.
Не только я, но и весь народ наш королем не уважаем".
Статут вводил такие понятия, как государственный и национально-культурный суверенитет, религиозную толерантность, презумпцию невиновности. Для ввода его в действие, для обязательного исполнения его всеми "гражданами" Великого княжества Литовского, включая короля, Статут необходимо было срочно издать – только это могло остановить возможное беззаконие. Лев Сапега сам подготовил Статут к печати и уже летом 1588 года и за собственные средства издал в виленской типографии Мамоничей. В предисловии Лев Иванович объявил цель издания этого свода законов – создание правового государства, гарантирующего защиту прав всем жителям Великого княжества Литовского. Он официально подтвердил права старобелорусского языка, как государственного для Великого княжества Литовского.
"А писарь земский должен по-русски, буквами и словами русскими все письма, выписки и повестки писать, а не каким-то другим языком и словами".