На следующее утро в мой кабинет вошел низенький мужчина с тяжелой, круглой, почти лысой головой в форме штурмбаннфюрера СС и протянул мне вялую, ухоженную маленькую руку. Он вышел впереди меня на террасу, расположился в кресле, скрестив короткие ноги. Во время последующего обмена общепринятыми банальностями я имел удовольствие изучить его более внимательно. Возраст его определить было трудно – вероятно, около сорока лет. Слегка выпуклые крысиные глазки оживляли бледное лицо, а красный нос выдавал пристрастие к бутылке. Этот упитанный человечек источал жизнерадостность, а слегка провинциальный акцент с подчеркнуто теплыми южными нотками создавал впечатление, будто собеседник обрадовался, совершенно неожиданно встретив старого любимого друга. Он излучал ту благожелательность, которой отличаются некоторые криминальные следователи, – ее хватило бы, чтобы растрогать до слез даже убийц из романов Эдгара Уоллеса.
Так вот каков человек, которого, по мнению оберста Хофвальда, я должен заинтересовать военными вопросами! Судя по его задушевным манерам и дружескому "дорогой товарищ Гискес", с которым он постоянно ко мне обращался, эта задача не представляла особых сложностей. Кроме того, я мог быть вполне уверен, что Шрайдер уже выяснил мою подноготную и досконально знаком с моими личными обстоятельствами и политическим послужным списком. Поэтому я сразу же перешел к делу, подчеркнув, что прошло уже двое суток с момента ареста агента, а следствие еще ничего не сделало для того, чтобы можно было начать игру с передатчиком, – и это единственная интересующая меня сторона дела.
– Дорогой товарищ Гискес, – начал Шрайдер. – Пожалуйста, будьте уверены, что я сделаю для вас все, что не противоречит полицейским требованиям. Радист, несмотря на свою молодость, – крепкий орешек и не сломался при первом натиске. Пока мы сумели вытянуть из него лишь то, что он – голландский кадет, работающий на шпионскую сеть, которой управляет из Лондона голландский адмирал Фюрстнер. Радист утверждает, что два месяца назад его высадили с торпедного катера на голландское побережье, и с тех пор он со своим радиопередатчиком безвыездно находился в Билтховене. Он ничего не говорит об организации, которая забирала и расшифровывала перехваченные сообщения, личность его помощника также еще не выяснена. Тот не был в Англии и, похоже, является связным шпионской организации. Он рассказал нам пару баек о том, как к нему попали шпионские материалы, и сейчас мы проверяем его россказни. Пока же я привез вам выдержки из протоколов допросов, которые могут вам пригодиться, а если всплывет что-нибудь еще, поставлю вас в известность.
Оставалось лишь заверить Шрайдера, что я убежден в разумности такого подхода и ценю его откровенность.
Впоследствии я получил несколько выдержек из протоколов допросов арестованного агента, из которых не извлек буквально ничего, кроме того, что его настоящее имя, по-видимому, Зомер. Чем кончилось это дело, мне стало известно лишь девять месяцев спустя, когда Зомер и большая группа голландцев, обвиненных в шпионаже, предстали перед немецким трибуналом и были приговорены к смерти. Исходя из приобретенного опыта, я понял, что в следующий раз следует попытаться самому захватить радиста, даже если за это придется дорого заплатить.
Похоже, на первых порах работы в Голландии фортуна отвернулась от меня – в течение следующих месяцев одна неудача следовала за другой. План захвата радиопередатчика ТВО, действовавшего из Гааги, полностью провалился. Радист, вероятно встревоженный захватом UBX в Билтховене, был куда более осмотрителен. Точная пеленгация указывала на то, что передатчик находится в квартале около станции Статс-Спор в Гааге, где все квартиры имели отдельные входы. Голландец, служивший в IIIF, получил задание под видом представителя электрической компании снять показания со счетчиков электричества в квартале во время радиопередач. Под этим предлогом он мог ненадолго выкручивать в каждой квартире пробки, посредством чего мы надеялись выяснить, в какой части квартала находится передатчик, исходя из неожиданных перерывов в его работе.
Дежурный офицер, следивший за дверями из дома напротив, точно знал, где находится "электрик" в каждый конкретный момент, и поначалу все шло превосходно. Радист вел передачу, группа пеленгации слушала, а "электрик" вошел в первый подозрительный квартал. Через минуту передача внезапно прервалась, но, когда две минуты спустя "электрик" появился на улице, вместе с ним вышел молодой человек с ящиком под мышкой, сел на велосипед и укатил. Люди из группы пеленгации ворвались в дом и обнаружили, что гнездо опустело. Им оставалось предположить, что велосипедист и был радистом. Позже стало известно, что в тот момент, когда "электрик" вошел в дом, дочь домовладельца предупредила радиста, и ему хватило двух минут, чтобы отсоединить провода и скрыться. Его бегству помогло то, что за домом следило мало людей, и, пока мы спохватились, он был уже далеко.
За этим случаем сразу же последовала буря в Берлине, и мы получили в свой адрес немало грубых упреков. Поскольку в тот несчастный день мы не планировали захват радиста, ЗИПО, естественно, не было поставлено в известность, и жалобы на это сыпались на меня со всех сторон. Но неудача могла ожидать нас в любом случае. Ведь если бы мы раскрыли ЗИПО свой план с "электриком", они бы, как всегда, пригнали множество машин и людей, и радист, будучи предупрежден, наверняка вообще не притронулся бы к передатчику, в результате чего операция также окончилась бы провалом. Я утешался мыслью, что передатчик ТВО прекратил работу и эфир над Нидерландами снова "чист".
Каждый отдел IIIF имел в своем распоряжении отряд наемных агентов под кодовым названием "Хаускапелла" – специалистов, которым всегда можно было поручить особые задания. Когда я прибыл в Схевенинген, местная "Хаускапелла" состояла из четырех молодых людей из НСБ под предводительством энергичного лысого толстячка – шестидесятилетнего Босса, который предложил свои услуги в первую неделю после моего появления. Босс и его команда возбудили во мне серьезнейшие подозрения. Я слышал много зловещих рассказов об их прежних подвигах и планировал избавиться от них всех при первой возможности. В числе прочих инструкций, полученных от меня Боссом, было и требование, чтобы лишь он один приходил на Хогевег. Ранее же вся команда приходила и уходила в любой момент, когда ей заблагорассудится. Через несколько дней после того, как Босс получил этот четкий приказ, я услышал в коридоре голландскую речь – это был один из наемников. Мой следующий разговор с Боссом можно было легко расслышать через обитые двойные двери моего кабинета, но в этом имелся и плюс – до всех дошло, что мои приказы следует исполнять. Однако вскоре произошел кровавый инцидент, внезапно и драматически прервавший существование "Хаускапеллы".
В Схевенингене стоял солнечный, тихий и теплый октябрьский день, и ничто не предвещало грядущих неприятностей. Босс пришел ко мне с докладом о том, что его люди вступили в контакт с группой вражеских шпионов в Брабанте, вероятно в городе Бреда. Люди из "Хаускапеллы" предложили переправлять шпионские материалы для этой группы по курьерскому маршруту через Брюссель и Париж в Испанию. На мои конкретные вопросы – особенно на вопрос о том, какая сторона первой установила контакт, – Босс отвечал уклончиво, но обещал предоставить мне более полную информацию на следующий день. Я посоветовал ему не торопиться с дальнейшими расспросами, поскольку спешка лишь возбудит подозрения, и велел сообщать мне о развитии событий. Назавтра вскоре после полудня Босс явился с новостью, что его люди встречаются с представителями шпионской группы этим же днем. Трое из них, очевидно завоевав доверие противоположной стороны, должны прийти на квартиру, которую та снимала в Харлеме, а четвертый во время разговора останется у входа в дом на страже.
Я не придал большого значения этим событиям. Ни один из многочисленных контактов со мнимыми шпионами до сих пор ни к чему не приводил, а я был только рад, когда Босс подолгу не появлялся у меня в кабинете, и не встревожился из-за того, что после этого визита он пропал на два дня. Однако меня ждал большой сюрприз! На утро третьего дня в кабинет ввалился оборванный, небритый тип с запавшими щеками, в котором почти невозможно было узнать прежнего самоуверенного и флегматичного Босса. Он плюхнулся в кресло на веранде и там стал бормотать бессвязные фразы, из которых мне удавалось разобрать лишь "Смерть… тюрьма… все убиты… ЗИПО…", и ничего другого.
Понадобилось некоторое время, чтобы выяснить, что там произошло. Дело оказалось достаточно серьезным. Троих людей из "Хаускапеллы" изрешетили пулями хозяева явочной квартиры. Гости едва успели сесть за стол, как предводитель хозяев выхватил пистолет и открыл огонь. Его товарищи тоже стреляли, пока их магазины не опустели, а из наших людей выстрелить удалось лишь одному, да и тот ни в кого не попал. Результат – один мертвый и двое тяжелораненых с нашей стороны. Преступники сбежали, хотя человек, остававшийся снаружи, сразу же поднял тревогу. Представители ЗИПО, прибыв на место, могли лишь убедиться в том, что произошло непоправимое, зато они схватили Босса, когда тот явился на квартиру через час после стрельбы, – им надо было арестовать хоть кого-нибудь, на кого можно взвалить вину. Босса держали под стражей и допрашивали до нынешнего утра, презрительно отмахиваясь от его заявлений, что он работает на немецкий абвер, и просьбы связаться с его начальником на улице Хогевег.
Теперь это жалкое существо сидело передо мной в полной прострации. Неужели он только сейчас понял, что на войне стреляют и убивают и что от подпольщиков, берущихся за оружие, нечего ждать пощады? Неужели он только сейчас осознал, что в тайной борьбе между разведкой и контрразведкой не избежать смерти и убийств? Или же он просто оплакивал свою удобную непыльную работу, которая обернулась таким кошмаром? А что заставило его пойти против собственного народа, помимо желания заработать грязных денег доносами и предательством? Глядя на него, я чувствовал лишь злобу и неприязнь – и к этой жуткой фигуре, и к войне, и к организации, в которой работал, и к себе самому.
"Хаускапелла" развалилась, всех оставшихся ее членов уволили. После этого кровавого случая стало ясно, что в Голландии существует организованное подполье, которое будет защищаться любыми возможными средствами. Полицейское расследование указывало на Бреду и на след голландца, который служил там инструктором в военной школе. Он вовремя скрылся, а позже мы узнали, что он добрался до Лондона и занял руководящее положение в голландской спецслужбе ББО.
Неудача с ТВО и кровавая бойня в Гаарлеме полностью оправдывали немедленную реорганизацию нашей системы внештатных сотрудников. Стало ясно, что потребуется соблюсти все возможные предосторожности, прежде чем мы достаточно близко подберемся к вражескому радисту, чтобы он этого не заподозрил. Поэтому было бы полезно одеть наших людей в гражданское платье и найти им безвредные занятия, вместо того чтобы использовать множество вооруженных людей в форме. С этого момента мы больше не могли рассчитывать на фактор внезапности, который помог нам захватить радиостанцию UBX в Билтховене. Враги были предупреждены и знали, что при помощи пеленгации мы можем вытащить их из самых темных уголков. Вероятно, теперь они будут прибегать в Голландии к тем же дьявольским методам самообороны, которыми уже пользовались радисты во Франции, чтобы прикрыть свое отступление – заминированные двери и радиопередатчики, полупустые бутылки с отравленным коньяком и прочие ловушки, хитроумию которых, казалось, не было предела.
Итак, два раунда дуэли в Голландии закончились со счетом 2:0 не в нашу пользу. Правда, передатчики молчали, но я был уверен, что вскоре они снова заработают, и предпринял необходимые меры в штабе и в организации внештатных сотрудников. Такие банды, как "Хаускапелла", невозможно было держать на коротком поводке. К каждому отдельному внештатнику требовалось приставить офицера абвера, чтобы тот "руководил" им, отдавал приказы, следил за их выполнением и передавал отчеты в штаб. Отныне наше здание охранялось как банк, и входить в него дозволялось лишь тем, кто имел специальное разрешение. Внешние концентрические круги, состоявшие из офицеров абвера и внештатников с их осведомителями и невольными источниками, были не только нашим орудием по внедрению в ряды врага, но также щитом и фильтром против нежелательного проникновения в нашу организацию извне. Лишь небольшому числу внештатников был открыт доступ в сердце нашей организации, во внутренний круг офицеров абвера, и то лишь в исключительных случаях, в то время как контакты между отдельными внештатниками следовало по мере возможности прекратить, чтобы каждый знал лишь своего личного куратора из абвера. Всю организацию следовало свести к небольшому ядру первоклассных сотрудников в штабе абвера.
В последующие несколько недель я снова и снова втолковывал своему штабу:
– …Я должен полагаться на вашу способность найти правильный ответ после того, как вы поймете общий смысл моих идей. Очевидно, я не могу представить вам письменный устав, и вы не хуже меня знаете, что не существует учебников по службе в IIIF. Вы сможете принять необходимые меры предосторожности лишь в том случае, если будете помнить, что за каждым контактом с внештатником могут следить враги и что сам внештатник по той или иной причине может внезапно переметнуться на другую сторону. Предварительные контакты с внештатниками – все равно что выход на ничейную землю, где в любой момент можно ждать сюрпризов от врага. Используйте инициативу, прибегайте к маленьким хитростям, которые в долговременном плане необходимы для успеха и для вашей безопасности. Меняйте имя, внешность, машину и ее номер, но в первую очередь как можно чаще меняйте место встречи. Заканчивайте встречи как можно быстрее. Никаких регулярных контактов из соображения удобства или по недомыслию! Я требую от вас оригинальных идей, которые помогли бы решить наши проблемы. Мне не нужна большая организация, и число сотрудников должно находиться в обратной пропорции к эффективности нашей работы. Успеха мы достигнем лишь в том случае, если ограничимся нашей основной задачей – проникновением во вражескую тайную организацию. Едва мы обнаружим любую брешь или место сочленения во вражеских доспехах, я сосредоточу все наши резервы для гарантированного прорыва в этом месте…
В сентябре прибыло желанное подкрепление. Из Парижа приехали Арно и Освальд. Я сразу же отправил Арно в Амстердам, поручив ему разведать курьерские маршруты, которые вели из Голландии через Брюссель и Париж в Швейцарию и Испанию. Поскольку Арно свободно говорил по-французски, с первых дней своего появления в Голландии он работал под личиной французского или бельгийского бизнесмена, который часто ездит на юг. Освальд остался при штабе. Гауптман Клеебахер, не вполне подходивший для нашей организации, был по моей просьбе вместе с двумя другими сотрудниками отозван в Германию. Мы надеялись, что им пришлют замену, но лишь весной 1942 года прибыли четверо новых офицеров, позже проявивших себя самым достойным образом. В конце сентября пеленгационная группа вермахта покинула Голландию, поскольку никаких подозрительных радиопереговоров замечено не было, а специалисты по пеленгу срочно требовались в других местах. Служба радиоперехвата все так же находилась в руках лейтенанта Гейнрихса и его людей из ФуБ при ОРПО в Схевенингене. Отношения с полицией безопасности оставались прохладными, но корректными. Я нанес "дорогому товарищу" Шрайдеру ответный визит, который оказался не более полезным, чем наша первая беседа после захвата UBX. Казалось, что нам неожиданно подарили передышку – последнюю паузу, чтобы собраться с силами перед грядущей борьбой.
Часть вторая
ОПЕРАЦИЯ "СЕВЕРНЫЙ ПОЛЮС"
Глава 1
Прелюдия
Как всегда в конце дня, в вестибюле отеля "Эксельсиор" напротив Потсдамского вокзала в Берлине было не протолкнуться. По пути к лифту запах кофе с подноса в руках официанта заставил меня направиться к незанятому столику в углу, где я вскоре позабыл усталость и намерение с часок отдохнуть в своем номере.
Два дня в Берлине, заполненные визитами к старшим офицерам ОКБ на Тирпицуфер и встречами с коллегами по радиоабверу на Матейкирх-плац, не говоря уже о вчерашней пирушке с Рокколлем и Бозенбергом в "Фемине", вымотали меня. Сегодня же ничего подобного мне не грозило, так как поезд прибудет в Гаагу лишь завтра утром. Заголовки вечерних газет кричали: "Наши армии продвигаются вперед с тяжелыми боями". Я просмотрел коммюнике вермахта. Требовалось нечто вроде второго зрения, чтобы согласовать скупые фразы коммюнике с реальными фактами о положении на Восточном фронте, которые я только что получил из первых рук в ОКВ. Русская зима наступила неожиданно рано и оказалась столь суровой, что сорвала решительную фазу наступления на Москву. За последнюю неделю русские вернули себе значительные территории и фронт стал укрепляться. Наши потери еще не уточнены, но наверняка они огромны…
Шум в вестибюле усилился. Какое скопление восточных и балканских лиц можно увидеть в Берлине! Не они ли принесли в этот город тот странным образом гнетущий, напряженный, возбужденный стиль жизни, который после тихой и церемонной Гааги ощущался почти физически?
– Приветствую вас, доктор! Какими судьбами? – раздался над ухом низкий, приятный мужской голос с легким венским акцентом.
Мне не пришлось оборачиваться, чтобы понять – это Фредди, туз моих парижских контактов, как всегда очаровательный и элегантный. В поисках свободного столика он забрел в мой угол.
– Сейчас не обойтись без поездки в Берлин, если нужно встретиться с большими людьми, – продолжал он, не объясняя, кого имеет в виду: меня или себя. – Меня уволили в Париже в сентябре. Я слышал о вас: срочный вызов и все такое. Что же с вами случилось? Ну да, конечно – как обычно, полная секретность во всем. Но выглядите вы отлично… вас не узнать. Вот что делает с человеком морской воздух и крепкий сон!
Ему принесли кофе как раз в тот момент, когда я сумел вклиниться в его болтовню и задать вопрос. Прошлой зимой в Париже мне довелось хорошо узнать этого умного, прекрасно выглядевшего отпрыска старой австрийской семьи. Фредди руководил промышленным концерном, участвовашим в германской программе вооружений, и вскоре после того, как мы познакомились, пришел ко мне с довольно деликатной проблемой. Он попросил у меня протекцию для красивой юной француженки, представительницы одного из известнейших герцогских родов Франции. Случайно ему стало известно, что она помогает другу ее семьи, капитану французского Генштаба, служившему в английской разведке, а Фредди знал, что шпионская группа капитана уже попала под наблюдение абвера.