Дорогой мой Александр Владимирович! Получив письмо Ваше с уведомлением, что Вы посвятили Вашу Мать и прочих членов Вашей семьи в нашу тайну, я решила написать Вашей Маме от себя по этому поводу; сегодня же узнаю от Клеопатры Александровны, что Вы собирались просить Вашу Маму написать мне; но я сгорела бы от стыда, если бы она, а не я, сделала первый шаг, чтобы завязать добрые отношения. Итак, напишу ей первая – и посылаю Вам свое письмо для прочтения, припишите адрес и отошлите его по назначению. Жаль мне бедной Вашей сестренки: вот кому будет тоже немного грустно первое время после Вашего сообщения о нашем взаимном соглашении. Вы мне говорили когда-то, что она мечтает о том, как она будет у Вас хозяйкою по окончании института. Да оно и понятно: я тоже ревновала бы немного Андрюшу, если бы он женился прежде, чем я бы вышла замуж. Надеюсь, впрочем, что мне не придется столкнуться на первых же шагах с таким холодным приемом в Вашей семье, каким встретил Вас Петр Иванович. Мне было бы еще тяжелее, чем Вам, потому что не Вы, собственно, входите в мою семью, а я в Вашу. Бедный Вы мой, я ведь знаю, какое письмо написал Вам Дядя! Я читала его, но, конечно, не могла ничего сделать, чтобы оно было изменено, – добилась лишь того, чтобы оно не было послано прежде моего ответа на Ваше предложение. Петр Иванович сказал Андрюше, что он решил более не говорить со мной по этому поводу, а я поняла это как предупреждение, чтобы не начинать этого разговора. Но все же мне надо будет задать этот вопрос не раз еще: его не обойдешь. Ужасно горько было бы мне, если бы Дядя отказался быть моим посаженым отцом: это было бы жестоко с его стороны! Он мне сказал, что, во всяком случае, мои с ним отношения не изменяются и что я в его расположении сомневаться не могу; что ежели бы у него была дочь, он не любил бы ее более меня: не может быть, чтоб после брака он отказал моей просьбе!
Вы спрашиваете, получил ли Андрюша Ваше письмо? До отъезда из Риги – нет, но вернувшись туда (он уехал вчера), вероятно, нашел его у себя. Очень буду рада, если Вы благополучно кончите Академию до лета, но боюсь, чтобы брак не повлиял дурно на Ваше здоровье, и опасаюсь, что после Вашей болезни Вы не в состоянии выдержать экзамены так хорошо, как бы следовало. Помоги Вам Бог во всем! Затем у меня есть еще одна просьба к Вам, исполнением которой Вы бы меня очень порадовали. Чтобы Вам теперь приобщиться Св. Тайн. Я верю, что после этого физические и душевные силы Ваши окрепнут. Когда мы говели на первой неделе, я не раз говорила себе, что мне радостно было бы знать, что я приобщалась в один день, может быть, в одну минуту с Вами; но тогда не имела права просить Вас сделать что-нибудь для меня, теперь же прошу Вас, не откажите мне! Вы были больны: Вам и без говения, без стояния в церкви можно приобщиться. Хотела бы тоже просить Вас принять от меня образок, который ношу уже десятый год: я его очень люблю, но для Вас мне не жаль с ним расстаться. Ежели Вы обещаете мне носить его, то я пришлю его, но, пожалуйста, не вздумайте меня теперь отговаривать. Ведь у меня есть уже один Ваш подарок "Последние произведения графа Толстого". Мне ужасно совестно было хранить эту книгу у себя, но теперь это неловкое ощущение устранилось. Напишите, когда Ваши экзамены начнутся? Вы не сказали мне ничего о Вашем сочинении? Буду писать Вам как можно чаще.
Любящая Вас Е. Снитко
P. S. Я сегодня говорила Тете, что мне все кажется, что никогда между женихом и невестой не существовало таких особенно хороших отношений, как между нами, хотя тут же вспоминаются мне слова княгини-матери к Кити в "Анне
Карениной": "А ты думаешь, что Вы с Костей выдумали что-то новое?"
8 Апреля 1888 г.
Дорогая моя Екатерина Константиновна!
Я только что отправил к Вам мое последнее письмо, как получил и Ваше заказное письмо и посылку. Увидя Ваш почерк на конверте, я успокоился о Вашем здоровье, а то Бог знает, что уже бродило в моей голове. Спасибо и за заветный образок и за прекрасную карточку: образок я уже ношу, благословясь, а портрет лежит возле моей кровати, так как рамки для него я еще не успел купить. И Вы, и Тетя вышли на карточке очень хорошо, особенно Вы, так что, обвиняя фотографа в несходстве, Вы немного против него согрешили… Не бойтесь, ради Бога, о моем здоровье: опасности для него большой нет, а по вечерам я совсем не занимаюсь, чем и сохраняю свое зрение. Но память действительно изменяет мне, хотя все доктора говорят, что это лишь временно, а потом я опять стану как все смертные. Заниматься мне, конечно, трудно; да что же давалось мне в жизни без труда, без борьбы? К этому я привык и умею всегда усладить труд надеждой, а теперь эта райская птичка часто своими песнями услаждает тоску моей лазаретной тюремной жизни.
Вы задали мне несколько вопросов: спешу на них хоть вкратце ответить. С Петром Ивановичем я еще сам не знаю как сойдусь и познакомлюсь ближе. Во всяком случае, даю Вам слово, что ради Вашего спокойствия и счастья, принесу все жертвы, сделаю все, чтобы он узнал меня ближе, и если не достигну его любви, то, быть может, заслужу уважения. Моя глупая, конфузливая натура принесла уже мне много страданий, и мне бывает тяжело, когда встречаюсь с человеком, меня не любящим. Но и тут я решил сделать все уступки, все, что вы мне посоветуете, как знающая ближе П. И., чтобы размолвка наша с ним не приняла серьезных размеров. Избегать же его, сердиться на него я не буду, считая такую борьбу в данном случае нечестной и мне несвойственной. Вот все, что пока могу сказать по этому вопросу: дальнейшее будет продиктовано временем и нашим с Вами личным свиданием.
Едва ли мне придется командовать ротою, если окончу Академию. Спасибо Вам за готовность делить со мной и радости, и горе: я в Вас давно уже заметил задатки человека, с которым могу и говорить, и поступать откровенно и без боязни испугать, заставить колебаться. Я твердо хочу жить для Вас, для Вашего благополучия и постараюсь избавить Вас от нужды и от той заурядной обстановки, которая окружает армейских офицеров. Ну а если судьба станет и тут делать сюрпризы, что же, Вы, я уверен, настолько мужественны и любите меня, что взглянете ей смело в глаза и не упрекнете меня в недостатке к Вам жалости?! Весной приеду в Вильну и хоть первые годы хотел бы жить в Вильне, и в этом наши желания сходятся!
Могли ли Вы сомневаться, что я ни одной минуты не воображал нашего семейного очага без Варвары Ивановны, которая не погрелась бы у него на старости жизни и в свою очередь не пригрела бы нас своим горячим, любящим сердцем?! Рисуя картины нашей семейной жизни, я всюду вижу и дорогую Тетю, которую люблю, как сын и друг. Итак, этот вопрос мы с Вами решили окончательно. О подробностях нашей свадьбы поговорим лично, но венчаться будем там, где Вы желаете. Кстати, генерал Максимов, который давно уже предназначен в посаженые отцы с моей стороны, узнав через моего брата о моей женитьбе, просит меня спросить Вас, разрешите ли Вы сделать ему теперь Вам визит? Уведомьте меня на сей предмет откровенно, и если находите это неприятным или неудачным для себя, то я вежливо отклоню желание Максимова. Дописался до конца, и благоразумие приказывает положить перо. Спасибо же за присланные дорогие моему сердцу подарки!
Храни Вас Бог. Любящий Вас А. Ж.
Клеопатру Александровну по обыкновению я забыл поздравить! Душевно об этом сожалею. Буду писать и Вам, и ей, и Тете после 12-го. Тогда же напишу и Вам громадное письмо. В минуты отдыха думаю о Вас. Все офицеры Лазарета удивляются перемене, которая во мне произошла.
Помолитесь за меня 12-го числа. Прошу о том же Тетю.
10 Апреля 1888 г.
Дорогой мой Александр Владимирович! Какой счастливый день был для меня вчерашний! Как часто со мной бывает, когда что-нибудь особенно хорошее должно днем случиться, мне с самого утра было так светло и радостно на душе. Вернувшись домой с английского урока, я нашла письмо от Вашей дорогой Мамы, такое доброе, теплое, хорошее письмо, что меня так и потянуло к ней, и я просто жажду узнать ее! Затем, после обеда пришло Ваше письмо от 8-го Апреля. Радостно мне и вместе с тем совестно, что я как бы вызываю Вас на письма отвечать перед самым экзаменом. Когда Вы получите это письмо, этот страшный день будет уже прожит и, Бог даст, благополучно прожит. Не хочу более останавливаться на вопросе
об экзамене, перейду лучше к другим. Ваша добрая Мама просит меня прислать мою карточку: не знаю, заказать ли такую, как я Вам теперь послала, или сниматься еще раз в маленьком формате? Больших карточек мы сделали только шесть. Ваша Мама высказывает также желание вступить со мной в постоянную переписку, что для меня, конечно, будет большой радостью. Я навсегда сохраню ее письма и, когда Вы приедете, покажу Вам это дорогое незабвенное письмо, которое я вчера от нее получила. Я читаю его и перечитываю, и каждый раз оно меня приводит в восторг. У нас завяжется переписка, и вот будем по косточкам разбирать Вас, мой хороший, и бранить наперерыв.
Очень буду рада познакомиться с Вашим братом; боюсь только, что для него будет немного трудно пересилить себя и идти к нам: он, кажется, такой нелюдим. Я очень хочу его узнать, как и всю семью Вашу, и каждый неизвестный мне офицер Оренбургского полка представляется мне Вашим братом, и я стараюсь отыскать в нем какое-нибудь сходство с Вами, но до сих пор напрасно. Что же касается генерала Максимова, признаюсь Вам, мне бы приятнее было, если бы он был у нас с визитом при Вас, если бы Вы его к нам привели; но так как он в данном случае поступает очень любезно и деликатно и, вообще, считает себя Вашим другом, я думаю, неловко будет отклонить делаемую им для Вас любезность, тем более что до осени откладывать этот визит будет слишком долго, а весной мы, может быть, увидимся лишь в деревне. Итак, мы будем ждать Максимова. Он, вероятно, будет у нас один: напишите должна ли я в ответ на эту любезность быть с Тетей к Madame Максимовой? Благодарю Вас от всего сердца за Вашу любовь к Тете и за то, что Вы не разлучаете меня с ней! Вы меня так обрадовали и успокоили решением этого вопроса! О моих взглядах на отношения, которые должны установиться между Вами и И. И., напишу в следующий раз.
Ваша всем сердцем Е. С.
Я не совсем рада, что Вы оставляете уже Лазарет, кто за Вами дома присмотрит после тифов, говорят, нужно соблюдать осторожность в течение целого года.
Как здоровье Вашей сестры?
13 Апреля 1888 г., Петербург
Дорогая моя Екатерина Константиновна!
Пишу Вам еще совсем разбитым и нравственно, и физически выдержанным вчера экзаменом. Он прошел удачно, хотя и не блестящим образом, как я привык сдавать обыкновенно экзамены по главным предметам; но грешно было бы требовать от Господа чудес, а блестящий ответ при моем теперешнем состоянии был бы чудом! Я рад, что часть экзаменов свалилась с плеч, и хотя осталось 3 экзамена и письменная работа, да я надеюсь все преодолеть и, как средневековый рыцарь, принести к Вашим ногам академический значок и, быть может, обеспеченную будущность. Мне поставили 10 баллов, более чего и не требуется по 1-му разряду. Признаюсь Вам, что занятия вновь разбили мои силы, и одно время я лелеял мысль – отложить хоть 3 экзамена до осени, бросить все и приехать к Вам – отдыхать и лечиться. Обо мне было сделано представление, где при прекрасной аттестации Академия просила не лишать меня чина, если буду держать экзамены осенью (что бывает по одному из драконовских законов Академии), но высшее начальство решило, что мне полезно рисковать здоровьем, то есть, иными словами, отказало в такой серьезной просьбе. Бог с ними и с этой канцелярщиной, вечно преграждающей с начальническим сердцем доступ вопросов жизни и правды! Не пугайтесь этих строк и примите их как знак моего полного к Вам доверия: я и матери не писал бы так откровенно о своем здоровье, как пишу Вам, зная, что с Вами нечего секретничать – Вы человек с характером и силой воли!
Боюсь за свои силы, но надеюсь остановиться во время, когда почувствую, что этого требует благоразумие. Тогда отложу остальные экзамены на осень и откажусь от чина. Конечно, последнее, то есть чин, для меня важен; но отложив экзамены на осень, я не лишусь 1-го разряда. Вот какой сумбур и неопределенность в моей бедной головушке!
Я тревожился тем, что Вы уже долго не получаете от моей Мамы письма. Желал бы, чтобы Вы ее пока узнали хоть по письмам и оценили ее золотое сердце. Если жизнь меня не очень жалует теперь, зато подарила мне такую мать и дарит мне Вас: с такими друзьями щелчки жизни не страшны!.. У Вас начинается с Мамой переписка? В добрый час!.. Только не верьте всему хорошему, что будет писать Вам обо мне Мама, и не составьте с ее слов мнение обо мне! Я всегда был Маменьким любимцем, а потому говорить обо мне беспристрастно она не может и всегда ставит меня на пьедестал, не желая верить, что я – простой смертный, которому не пристало мечтать о пьедесталах. Кроме того, довольно долго я живу вдали от матери, наши жизни, а следовательно, взгляды, разошлись, и мы понимаем друг друга лишь сердцем. Мама в восторге от Вашего письма и отец мой тоже. Мама собирается вести с Вами деятельную переписку, и это меня радует. Брат мой теперь в деревне и, как вернется, будет у Вас. Он – прекрасный, честный и умный человек, но действительно нелюдим и нигде не бывает, так что Вы на него и не претендуйте, если, кроме 2–3 раз, Вы его не увидите в это время. С братом я очень дружен и люблю, но хотя вижу в нем большие недочеты, которые другой назвал бы оригинальностью. Замкнутый характер брата мешает нам сойтись близко, а дружба наша принадлежит к числу тех, когда взаимная помощь делается естественно, сама собой, не говорится лишних слов, и все понимается во взаимных отношениях с полуслова. Брат Вам должен понравиться: все, кто с ним первый раз встречался, выносят это впечатление.
Из Ваших писем я вижу, что Вы в Июне уезжаете в Карльсберг. Не можете ли Вы сообщить хоть приблизительно, в каких числах это будет? Мне хотелось бы хоть на 3 дня приехать в Вильну перед выпуском (между экзаменами и представлением Государю будет промежуток недели в две). Получив от Вас сведения, я соображу, как все это устроить. Во всяком случае, окончив Академию, я имею право взять 28-месячный отпуск на более продолжительное время. Тогда прямо приеду к Вам, чтобы восстановить в деревне свои силы.
С Вашего позволения я пишу Максимову (его зовут Иван Иванович), что Вы разрешили ему сделать визит. Полагаю, что до визита самой Максимовой к Вам Вам и Тете не следует делать первый шаг, то есть познакомиться с М-me Максимовой, а за Вас отдам визит или я, когда приеду, или Андрюша, когда приедет. Впрочем, Вы сами хорошо знаете все светские приличия, а говорить и советовать заранее – значит наверняка ошибиться. Максимов, как Вы верно выразились, "считает" меня своим другом, и я к нему расположен, так как пользуюсь его неизменной симпатией уже 6 лет; характерами же и взглядами на жизнь мы с ним совершенно расходимся.
Сегодня первый день, когда я не сижу за книгами и могу думать о Вас без головных болей, без тревожных взглядов на раскрытые книги. Меня все тревожит мысль: достаточно ли хорошо свидетельствуют мои письма о тех чувствах, которые питаю я к Вам в моей душе! Вот уже два месяца, как я живу в каком-то невообразимом хаосе, выбитый из обычной колеи, окруженный неразрешимыми и разрешимыми вопросами, опасениями, сомнениями, неприятностями!! Ваша любовь ко мне озаряет эту тему, но как узник, отвыкший от света и изнуренной борьбой и лишениями, я могу только молча благодарить существо, пролившее этот свет в мою душевную темницу, оставляя все выражения моей благодарности до полного освобождения! Итак, не истолкуйте дурно мои нескладные, нечастые и грустные письма: занятия и болезнь отнимают у меня радости жизни, и бывают минуты, когда перо валится из рук. Чтобы не утомлять себя, я почти прекратил переписку и даже не читаю газет; к вам же не могу не писать – это значило бы лишить себя той нравственной бодрости, которая не покидает меня!
Сестре моей лучше, я к ней еду сегодня в Институт и хочу подарить букетик живых цветов, которые она так любит. Пишу и Тете, и Клеопатре Александровне. Я дал себе два дня отдыха, а там опять сажусь <.. >
Любящий Вас А. Ж.
Вильно, 24 Апреля 1888 г.
Сегодня получила я письмо Ваше, дорогой мой и хороший Александр Владимирович, и положительно не знаю, что мне делать. Умолять ли Вас, как в последнем письме, Вами еще, кажется, не полученном, отложить все до осени или положиться на благоразумие Ваше?
В последнем письме Вы пишите: "На что больному даже генеральский чин?", а сегодня говорите: "Неужели остановлюсь в нескольких шагах от цели из-за возможности какой-либо беды с моим здоровьем?" Боюсь страшно, чтобы труд Ваш не убил в Вас здоровье навсегда! Ваш значок был бы куплен тогда слишком дорогой ценою, и, кроме омерзения и отвращения, ничего бы не внушал мне. Подумайте над этим хорошенько и не заставьте меня упрекать себя всю жизнь в том, что не настояла на Вашем прежнем решении. Что мы будем делать без здоровья!? Итак, взвесьте хорошенько силы Ваши, но ежели их довольно, то, конечно, приятнее покончить весной экзаменные треволнения, и да будет Милость Божия с Вами! Простите, Дорогой мой, что письмо это не поспело к праздникам: масса писем в ответ на полученные поздравления, приготовления к Пасхе, службы Страстной недели, все это помешало написать Вам, да к тому же я все ждала от Вас разъяснения недоразумения насчет Ваших экзаменов. Иван Владимирович (с которым мы уже познакомились и о знакомстве с которым сейчас Вам расскажу) заподозрил, что Вы написали мне о Вашем решении отложить экзамены до осени, только чтобы не беспокоить меня, не заставлять волноваться. Это меня несколько огорчило после Ваших уверений, что пишите мне вполне откровенно, откровеннее, чем Маме. Вчера же, до заутрени стала писать Вам, но так устала от всей предпраздничной суеты, что улеглась спать, и в церковь отправилась еще сонная. Вам нечего было просить меня молиться за Вас и думать о Вас при первых возгласах "Христос Воскресе!". Я и так была бы мыслью с Вами и с моим бедным Андрюшей! Существует поверие, что желание, которое выскажешь, когда в первый раз услышишь в церкви "Христос Воскресе", непременно сбудется. Я, вообще, не суеверна, но мне хочется верить в эту примету, и я молилась о благословении для нас с Вами и всех тех, кого мы любим. А теперь скажу Вам про Вашего брата, что он мне действительно понравился, как Вы предполагали, и мне кажется, что мы уже с ним познакомились. Он был у нас на следующий день после визита Максимова и был так мил, что пришел затем к нам вечером и принес по моей просьбе