15 февраля 1977 года, вторник, Рига, Латвийская ССР, квартира Тихоновых
Вспоминая эти далекие события, Тихонов глядел на экран, по которому уже шли титры, возвещавшие об окончании фильма, и вдруг почувствовал, как по его щекам катятся слезы. Он ведь с тех пор больше не видел Ваньку. Даже фамилию и адрес тогда у него не спросил. Они простились в Туле, когда поезд, на котором они ехали, остановился на пять минут на станции. Мальчишки крепко обнялись, уткнувшись теплыми щеками друг в друга и стояли так несколько минут. А когда поезд тронулся, Ванька оттолкнул приятеля от себя и, когда тот вскочил на подножку вагона, взмахнул на прощание отцовской кепкой. Он махал ею до тех пор, пока поезд не скрылся из вида.
16 февраля 1977 года, среда, Архангельское, база ЦСКА
Тренер ЦСКА Константин Борисович Локтев вызвал к себе в кабинет своего помощника Юрия Моисеева и когда тот пришел, поинтересовался, чем заняты игроки команды.
- Кто чем, - коротко ответил Моисеев. - После вчерашнего фиаско настроение у ребят сами понимаете какое.
Речь шла о финальном матче турнира Дружественных армий, где ЦСКА уступил чехословацкой "Дукле" со счетом 4:5.
- Все на месте, или кто-то отсутствует? - продолжал допытываться Локтев. Он знал, что периодически ряд игроков тайком ездят в ближайший от Архангельского ресторан "Русская изба", чтобы скрасить свое монотонное пребывание на базе. А после вчерашнего проигрыша такие отлучки могли принять массовый характер.
- А кто конкретно нужен? - уклончиво ответил Моисеев.
По губам Локтева пробежало подобие улыбки, после чего он произнес имя того, кто ему понадобился:
- Борька Александров на месте?
- У себя. В нарды играет с Лопатой (так игроки команды называли Виктора Жлуктова за его своеобразное владение клюшкой).
- Позови его ко мне, - попросил Локтев.
Спустя пять минут на том же месте, где недавно стоял Моисеев, перед Локтевым возвышался Александров. Впрочем, возвышался это громко сказано - роста хоккеист был небольшого, из-за чего, собственно, и были все его проблемы с дисциплиной - мужики маленького роста почти всегда обладают дерзким и своенравным характером.
Указав хоккеисту на стул напротив стола, Локтев молча подвинул к Александрову какую-то бумагу, лежавшую перед ним. Хоккеист взял листок в руки и углубился в чтение. Это было заявление журналиста Егора Красовского в милицию, где он сообщал о том, что был жестоко избит хоккеистом ЦСКА Борисом Александровым.
- Что скажешь? - спросил Локтев, когда хоккеист положил документ обратно на стол.
- Врет про жестокое избиение - я его всего лишь один раз ударил, - ответил Александров.
- Значит, все-таки ударил?
- Было дело, Константин Борисович, не отрицаю. Довел меня этот гаденыш своими просьбами про интервью. Я ему русским языком говорю: никакого интервью давать не буду, отстань. А он лезет и лезет. Ну, я и не сдержался - один раз приложил кулак к его наглой физиономии.
- И это тогда, когда еще не успело смолкнуть эхо от истории с Гуреевым?
- Я тогда об этом не думал. Достал меня этот писака.
- А ты в курсе, что у него дядя работает референтом в Спорткомитете?
- Первый раз слышу. Но челюсть у него трещала, как у вполне рядового гражданина.
- Хватит хохмить, младший лейтенант Александров, - и Локтев так стукнул кулаком про столу, что в шкафу за его спиной зазвенели спортивные кубки. - Ты с кем разговариваешь? Забыл, где находишься?
Не ожидавший такой реакции хоккеист, до этого развалившийся на стуле, выпрямил спину. В кабинете повисла напряженная пауза. Первым ее нарушил Локтев:
- Ты понимаешь, что если этому заявлению дадут ход, в команде ты не останешься?
Александров молчал, понуро глядя в пол. Кажется, он только теперь осознал, в какую историю снова вляпался.
- Тебе придется просить прощения у этого парня, чтобы он отозвал свое заявление обратно.
В ответ Александров покачал головой: дескать, не буду.
- Тебе твоя гордость дороже пребывания в ЦСКА?
- Сволочь он, Константин Борисович, а я перед ним извиняться буду?
- Но эта сволочь может поставить крест на твоей карьере, понимаешь?
- Понимаю, - кивнул Александров, - но извиняться не буду.
Глядя на его по-детски хмурое лицо, Локтев внезапно… улыбнулся. Ему нравился этот парень, несмотря на то, что характер у него был сложный, ершистый. Локтев относился к нему по-отечески тепло, может быть, потому, что ему всегда хотелось иметь еще и сына, а у него была одна дочь. А тут еще этот случай с Валентином Гуреевым, который живо напомнил Локтеву события 16-летней давности, когда он сам угодил в точно такую же ситуацию. Его ЦДСА тогда выступал в Кубке СССР и встречался с московским "Локомотивом". Весь матч за Локтевым "охотился" железнодорожник Александр Афанасьев. В конце концов, нервы Локтева не выдержали и он, толкнув его на лед, еще и поддал ему ногой. Да так сильно, что конек отсек железнодорожнику часть уха. В результате грубияна дисквалифицировали до конца сезона.
- Ладно, ступай к себе, - произнес Локтев, убирая заявление журналиста в ящик стола.
Александров поднялся со стула, но в самых дверях задержался:
- Что решили, Константин Борисович? - голос его еле заметно дрожал.
- Когда решу, тогда сообщу, - ответил Локтев.
- И все же?
Вместо ответа тренер махнул рукой, но по выражению его лица Александрову стало понятно, что все будет хорошо.
- Спасибо, Константин Борисович, - и хоккеист вышел из кабинета.
Эта беседа была чисто профилактическая. За день до нее Локтев заехал к начальнику отделения милиции, своему доброму приятелю, с которым они неоднократно парились в бане, и легко уговорил его не давать этому делу ход. Начальник хотел тут же порвать заявление журналиста, но тренер попросил отдать его ему.
- Компромат на своих архаровцев собираешь? - засмеялся милиционер.
- Какой там компромат, - отмахнулся Локтев. - А вот постращать таким документиком можно. Обычные слова до них, как правило, не доходят.
16 февраля 1977 года, среда, Москва, площадь Дзержинского, КГБ СССР, кабинет Юрия Андропова
Удобно расположившись в кресле, председатель КГБ внимательно слушал магнитофонную запись разговора, который два дня назад состоялся в ресторане "Седьмое небо" в Останкино. Эта беседа была записана специалистами 12-го отдела - подразделения КГБ, которое занималось прослушиванием телефонов и помещений. За богато сервированным столом беседовали два генерала - советский и чехословацкий. Первым был генерал-майор Леонтий Скурлатов, вторым - генерал Мирослав Чапек. Последний приехал в Москву в качестве сопровождающего армейской команды "Дукла" из Йиглавы, которая участвовала в турнире Дружественных армий и сумела стать победителем, обыграв в финальном матче ЦСКА со счетом 5:4. Андропов видел эту игру, присутствуя на ней вместе с Брежневым. Матч выдался на редкость напряженным. Настолько, что иной раз шефу КГБ казалось, что Брежнева может хватить инфаркт - так близко к сердцу он принимал события на ледовой площадке.
Счет в матче открыли гости - это сделал Новак уже на третьей минуте. Но спустя пять минут Михайлов восстановил равновесие. Однако под занавес первого периода Выборны снова вывел чехословаков вперед. А в самом начале второй двадцатиминутки Гавличек увеличил разрыв до 3:1. Это был уже хороший задел на победу, учитывая тот факт, как гости умеют обороняться. Но время чтобы отыграться у советских хоккеистов еще было.
Спустя четыре минуты все тот же Михайлов сумел сократить разрыв до 2:3. А Цыганков на 37-й минуте и вовсе сделал счет ничейным. Но затем произошло то, что так сильно напугало Андропова - Брежнев схватился за сердце. И было отчего. На последних секундах игры Петров вывел ЦСКА вперед - 4:3. Казалось, что при таком счете команды уйдут на перерыв. Но случилось неожиданное. Едва судья вбросил шайбу в центре поля, как гости стремительно завладели ею, вошли в нашу зону и все тот же Гавличек сравнял счет.
Именно тогда Брежнев стал тереть ладонью левую сторону груди. Увидев это, Андропов жестом подозвал охранника генсека, у которого под рукой всегда были лекарства. К тому времени сирена возвестила об окончании второго периода и хоккеисты разошлись по раздевалкам. А охранник высыпал в ладонь Брежнева таблетку валидола, которую генсек тут же отправил в рот.
- Вот, стервецы, что творят, - откидываясь на спинку кресла, произнес Брежнев.
- Я вам говорил, Леонид Ильич, надо было остаться в Завидово - посмотрели бы игру по телевизору, - подал голос Андропов.
- Ты думаешь, что перед телевизором я бы так не переживал? - все еще держа руку на груди, возразил Брежнев.
- Эти походы на хоккей до добра не доведут, - вступил в разговор Константин Черненко, который сидел по левую сторону от генсека. - Ты так переживаешь, Леонид, что можешь скончаться прямо во время игры. А кто страной руководить будет? Подгорный что ли?
- Не хотите, значит, Кольку в цари? - по губам Брежнева пробежала улыбка, которая указывала на то, что кризис миновал.
- Не хотим, - честно признался Андропов.
- Ладно, я еще поживу на радость вам и всему советскому народу. Лишь бы Коська Локтев сегодня выиграл.
Но последнее пожелание генсека так и не сбылось.
В третьем периоде чехословаки так грамотно построили свою оборону, что все атаки советских хоккеистов разбивались об нее, как волны о камни. А после того, как в один из моментов силы советских игроков иссякли, чехословаки провели молниеносную контратаку и Холик с близкого расстояния расстрелял Третьяка. 5:4. После этого до конца игры оставалось восемь минут и хоккеистам ЦСКА вполне могло бы хватить времени, чтобы спасти игру. Но гости снова ушли в глухую оборону, которую наши игроки так и не сумели взломать. Победа досталась чехословакам, а вместе с ней и Кубок Дружественных армий.
Во время награждения Брежнев сидел мрачный, насупленный. Грудь уже не тер, но было видно, что он расстроен результатом игры.
- Нет, с Коськой Локтевым надо что-то делать. Не команда, а черте что, - сказав это, генсек поднялся с кресла, показывая всем присутствующим, что их пребывание во Дворце спорта на этом закончилось.
Вспоминая теперь эти события, Андропов полагал, что и два генерала, которые накануне финального матча пришли в ресторан "Седьмое небо", будут говорить о предстоящем матче, который так расстроил генсека. Но их разговор получился несколько о другом.
- Сколько мы с тобой, Мирослав, не виделись? - разливая водку по рюмкам, спросил Скурлатов. - Лет десять?
- Девять, - поправил собеседника Чапек. - Я приезжал в Москву сразу после августовских событий, чтобы получить новое назначение.
- А ведь ты не рвался его получать. Скажи, почему?
- Потому что не во всем был согласен с вводом ваших войск к нам.
- Но ты же военный человек и должен был понимать, что без этого ввода было уже никак не обойтись - слишком далеко зашла у вас ситуация. После того, как вы в марте 68-го отменили цензуру, у вас возникли предпосылки для создания политических партий и организаций, существовавших до 1948 года. И мы понимали, что в первые годы компартия еще бы играла главную скрипку, но потом ее влияние было бы подорвано. И верх взяла бы какая-нибудь социал-демократическая партия с буржуазным уклоном. Разве мы могли этого допустить?
- Как у вас, у русских, говорится: это было вилами по воде писано.
- Нет, не вилами, Мирослав, а кровью. Кровью шестисот тысяч наших солдат, которые погибли, освобождая Чехословакию от фашизма.
- Я тоже освобождал свою родину от фашизма, Леонтий. Неужели ты думаешь, что я бы допустил ситуацию, когда наши завоевания достались бы нашим врагам?
- Смотря кого ты считаешь врагами: собственную буржуазию или американцев. Ваша продажная интеллигенция, приди она к власти в 68-м, добилась бы выхода своей страны из Варшавского договора.
- Ты снова ошибаешься. Наше руководство во главе с Дубчеком хотело лишь вернуть доверие населения, потерянное в последние годы. Если бы вы дали нам это сделать, мы продолжили бы наше сотрудничество на новых, гораздо более прочных условиях.
- Прочнее, чем теперь?
- Мы же реалисты, Леонтий, и должны понимать, что сегодня ситуация зашла уже слишком далеко. Подросла молодежь, которая мыслит иными категориями, чем мы когда-то. И события 68-го года стали тем фундаментом, на котором базируется ее радикализм.
- Ты хотел сказать антисоветизм.
- Понимай, как хочешь, - и Чапек опрокинул в себя новую порцию водки, закусывая ее семгой.
- А чего тут особенно понимать, если даже в курируемой тобой команде этот самый антисоветизм растет и процветает. Думаешь, мы ничего об этом не знаем?
- Думаю, что знаете, - не стал спорить Чапек.
- А ведь "Дукла" - команда вооруженных сил Чехословакии. Куда смотрят ваши политорганы, Мирослав?
- Я тебе говорю, Леонтий, а ты меня не слушаешь. Выросла молодежь, которая мыслит иначе, чем мы когда-то. Если мы мыслили в категориях 45-го года, то они - 68-го. И с этим уже ни один политработник не справится. Полагаю, что и у вас происходит почти то же самое.
- Ну, уж дудки - у нас в ЦСКА люди до сих пор мыслят так же, как их отцы в 45-м. Мы своих идеалов не предавали.
- Я не про ЦСКА говорю, а про все ваше общество.
- В нашем обществе разные процессы проходят, но к вам, чехословакам, мы, например, относимся с уважением. И наша молодежь в том числе. А знаешь почему? Потому что мы воспитываем ее в духе интернационализма. Мы не вспоминаем плохое - например, годы вашей оккупации фашистами, когда все восемь ваших авиационных заводов работали на Третий рейх. И с ваших самолетов фашисты бомбили наши города. И заправляли эти бомбы в самолеты ваши деды и отцы. Спроси любого нашего юношу об этом и он ничего не сможет сказать, потому что ни черта про это не знает. Мы его этому не учим. А вот вы свою молодежь учите. Пусть не в открытую, через учебники, но подспудно, втайне.
- Ты можешь это доказать?
- А что тут доказывать? Вот завтра, к примеру, выиграет твоя "Дукла" турнир и вся Чехословакия будет ликовать. Но это будет ликование не по поводу победы в спортивном соревновании, а в связи с тем, что таким образом ваши хоккеисты отомстят Советам за август 68-го. Вот до чего дело дошло - вы даже спорт к этому делу пристегнули. Представляю, что творится сегодня в Праге в преддверии предстоящего чемпионата мира. Вы же спите и видите, как победите нас в юбилейном году - году 10-летия августа 68-го. Но ты, Мирослав, на меня не обижайся - хер вы у нас выиграете.
- Ты имеешь в виду завтрашнюю игру?
- И завтрашнюю, и чемпионат мира. Потому что, как в песне поется: "Красная Армия всех сильней".
"Ошибся, Леонтий Ильич, - нажимая на кнопку "стоп", подумал Андропов. - Правда, пока ошибся в малом - мы проиграли всего лишь второстепенный турнир. Но если будем действовать в том же духе, то рискуем оказаться в дураках и в Праге. А это уже куда более серьезно. Кажется, Спрогис в своих выводах оказался прав".
17 февраля 1977 года, четверг, Москва, Ленинский проспект
По просьбе Локтева Александров прихватил бутылку армянского коньяка и утром поехал с базы на Ленинградский проспект - в отделение милиции, куда Красовский подавал на него заявление. Коньяк предназначался начальнику отделения в благодарность за то, что тот не стал давать хода этому делу.
Самое интересное, но начальник не только с радостью принял презент, но в придачу к нему попросил еще поставить Александрова свой автограф в ежедневнике, который лежал на столе.
- Ты же у нас сегодня герой дня, - панибратски хлопая хоккеиста рукой по плечу, произнес милиционер и протянул ему шариковую авторучку.
Выйдя из отделения, Александров сел в свои "Жигули", чтобы вернуться на армейскую базу. Но в тот момент, когда он притормозил на перекрестке, в его радиоприемнике внезапно зазвучала песня, которая внесла коррективы в маршрут его поездки. Это была "Анжела" в исполнении Валерия Ободзинского.
"Анжела, ты на счастье мне судьбой дана…" - заливался соловьем певец в радиоприемнике. В этот миг Александров вспомнил девушку с таким же именем - белокурую красавицу, которая ездила вместе с ним к нему на родину в Усть-Каменогорск. Эта особа никак не выходила у него из головы, хотя после инцидента с журналистом, который поведал хоккеисту о шпионской миссии этой девицы, Александрову было впору забыть ее раз и навсегда. Но память вновь и вновь возвращала его к ней. Тем более что он чувствовал вину перед девушкой за тот резкий разговор, что случился между ними возле усть-каменогорского Дворца спорта.
"Надо разыскать ее и попросить прощения. Как говорится, лучше поздно, чем никогда", - подумал Александров. Идея ему понравилась, тем более в свете его нынешнего выезда в Москву. Но была проблема - каким образом отыскать в многомиллионном городе человека, имея в базе данных только его имя? И тут хоккеиста осенило. Зная, что его мать любопытна, как и всякая женщина, он предположил, что она могла расспросить Анжелу о фактах ее биографии. Дело было за малым - позвонить матери в Усть-Каменогорск и задать ей пару-тройку вопросов на интересующую тему. И Александров направил свой автомобиль по новому маршруту - на проспект Калинина, где располагался пункт междугородней телефонной связи.
На удачу хоккеиста, мать оказалась дома. Коротко расспросив ее о житье-бытье и сообщив, что у него все хорошо, Александров спросил о том, ради чего, собственно, и звонил.
- Сынок, странно, что ты не знаешь места работы девушки, которую сам привел в наш дом? - удивилась женщина.
- Мам, у нас было шапочное знакомство.
- А теперь ты хочешь сделать это знакомство близким? Ты же женат, сынок?
- Я хочу только одного: чтобы ты вспомнила, где она работает, - продолжал настаивать Александров.
- Парикмахером, - ответила, наконец, Александра Михайловна.
- А про место работы она ничего не говорила?
- В салоне каком-то, - сообщила мать. - А вот, где именно, я запамятовала. Хотя она мне говорила… - женщина замолчала, видимо, пытаясь вспомнить адрес. И спустя несколько секунд сообщила: - Кажется, с Лениным связано - я еще подумала, что на наш адрес похоже. Только звучит иначе.
- Может, Ленинский проспект? - предположил Александров.
- Да, точно. У нас проспект Ленина, а у нее Ленинский. Вот там ее салон и находится.
Установив адрес, Александров вновь сел за руль "трешки" и спустя несколько минут домчался до пункта назначения, подъехав к нему со стороны станции метро "Октябрьская". Там он отыскал постового милиционера и сильно удивил его своим вопросом о том, сколько на Ленинском проспекте парикмахерских.
- Ну, вы даете, гражданин - я же вам не "Мосгорсправка", - развел руками страж порядка. - Вы знаете, что Ленинский проспект это самая длинная магистраль в Москве? Ее протяженность почти тринадцать километров. На такой площади может уместиться больше десятка парикмахерских.