В 13.10 Хьелт, пресс – атташе нашего посольства в Стокгольме, сообщил мне по телефону, что шведское информационное агентство ТТ получило телеграмму из Хельсинки, в которой говорилось, что комиссия по внешнеполитическим вопросам парламента приняла условия мира, выдвинутые Советским Союзом.
Это известие привело меня в ярость. Сейчас, когда мирные переговоры вошли в критическую фазу, кто – то разболтал такую информацию! Это совершенно безответственный поступок! Но кто отправил телеграмму, как она прошла цензуру? Я предложил Хьелту потребовать, чтобы ТТ не распространяло информацию, содержащуюся в телеграмме. Хьелт сказал, что ТТ уже передало эту информацию в прессу, и предложил сделать официальное опровержение. Я согласился.
Эта мера только частично достигла цели. Большинство шведских газет воздержалось от перепечатки телеграммы, но падкие до сенсаций вечерние газетенки все – таки опубликовали ее, хотя и в качестве слуха. Вечером она обсуждалась во всех кафе и ресторанах Стокгольма. Совершенно естественно, что она сразу была передана по телеграфу в Москву, где нашим представителям пришлось столкнуться с ней лицом к лицу во время переговоров.
Я был до глубины души взволнован этим происшествием и принял меры, чтобы установить, по каким каналам могла произойти утечка информации. Доктор Вилкуна, возглавлявший ведомство цензуры, доложил мне, что телеграмму в Швецию отправил А.Е. Берг, директор финского агентства новостей (STT). Я хотел переговорить с ним, но его никак не могли найти. Я потребовал, чтобы STT приняло все меры к недопущению распространения этой информации, затем написал заявление руководству полиции с тем, чтобы они приняли свои меры.
Когда Берга разыскали, он явился в министерство и признался, что видел телеграмму перед отправкой, посчитал ее совершенно безобидной и разрешил отправить. Его невероятная наивность рассердила меня так, что я очень сильно кричал на стоявшего передо мной грешника.
Уже позже стало ясно, как произошла эта утечка. Двое членов парламентской комиссии по внешнеполитическим вопросам, сидя в кафе для народных избранников в здании парламента, чересчур громко обсуждали между собой решение комиссии. Сидевший за соседним столиком репортер STT Вильо Хайнямиес частично подслушал их разговор и, сочтя новость достойной опубликования, составил злополучную телеграмму, которую директор STT Берг пометил "срочно" и велел отправить в Стокгольм. Естественно, против этих двоих были заведены уголовные дела, и они были приговорены к различным срокам заключения. Если я не ошибаюсь, Берг отбыл весь свой срок, но Хайнямиесу удалось добиться помилования. Члены парламентской комиссии по внешнеполитическим вопросам не нарушили правил секретности своим поступком, хотя проявили непозволительную болтливость.
В 14.30 в министерство пришел, по моей просьбе, шведский посол Сахлин. По поручению кабинета министров я запросил у него ту же информацию, что и у норвежского правительства через посла Мишле. Чтобы избежать возможного непонимания, я представил ему вопросы в письменном виде: 1) какова позиция Швеции в отношении транзита через ее территорию британских и французских войск? 2) готово ли шведское правительство рассмотреть возможность создания оборонительного союза после окончания войны?
Сахлин появился в министерстве на следующий день и передал мне письменный ответ. По первому пункту шведское правительство, как и прежде, давало отрицательный ответ: оно считало, что транзит приведет к большой войне на севере континента, последствия которой будут катастрофическими для всех северных стран. Что касается второго вопроса, то шведское правительство заявило о своей готовности изучить возможность создания такого оборонительного союза.
В тот же день Мишле передал мне ответ норвежского правительства: "Правительство Норвегии по – прежнему отрицательно относится к транзиту британских и французских войск, но готово изучить возможность образования оборонительного союза".
Ответы были абсолютно недвусмысленными. Они рассеивали все сомнения относительно того, что транзиту войск Англии и Франции будет оказано противодействие со стороны Швеции и Норвегии.
В 16.00 позвонил Маннергейм. Он интересовался, были ли направлены британским и французским правительствами запросы о разрешении для их войск транзита по территории Скандинавских стран.
Таннер. У меня были британский и французский послы. Я просил их получить от своих правительств ответы на этот вопрос. Они выразили сомнение, но обещали сделать это.
Маннергейм. В этом плане все неоднозначно… Если они не смогут получить право транзита, весь вопрос о вспомогательных силах ставится под сомнение. Пришел ли кабинет министров к решению о принятии условий мира?
Таннер. Пришел. Сегодня рано утром. Вы еще не получили мою телеграмму?
Маннергейм. Еще нет. Ознакомился ли кабинет министров с моей идеей о замене южных территорий северными?
Таннер. Это предложение было получено, когда заседание кабинета министров уже закончилось. Я передал его нашей делегации в Москве.
В 17.00 британский премьер – министр Чемберлен и французский премьер Даладье одновременно выпустили коммюнике о помощи, обещанной Финляндии. Эти коммюнике были зачитаны по иностранному радио. От имени своих народов оба премьера обещали прийти на помощь, если Финляндия обратится к ним с таким призывом.
На следующий день, 12 марта, я получил письменный текст британского коммюнике. У меня побывал Веркер, который от имени своего правительства передал мне меморандум, в котором говорилось, что премьер – министр Чемберлен 11 марта в палате общин следующим образом ответил на запрос лидера оппозиции:
"Палата общин должна быть поставлена в известность, что французское и британское правительства оказывали и продолжают оказывать материальную помощь Финляндии. Помощь имеет весьма существенное значение для финской армии. Правительство Ее Величества и французское правительство уже информировали финское правительство, что они готовы, в качестве ответа на просьбу о дальнейшей помощи, немедленно и совместно прийти на помощь Финляндии, используя все имеющиеся в их распоряжении возможности".
Это сообщение было последней попыткой Запада воздействовать на позицию финского правительства за один день до истечения срока, отпущенного Финляндии. В то же время его целью могло быть желание успокоить общественное мнение на Западе.
В течение дня было получено известие, что следующая встреча в Москве должна состояться в 18.00 по местному времени.
Поздним вечером мне позвонил Гюнтер и спросил, что слышно нового из Москвы. Я рассказал ему, что случилось во время последней встречи. Все требования, выдвинутые советскими представителями, представлялись нам очень жесткими. Я также сказал, что спора, который разгорелся во время этой встречи, можно было избежать. Требования, ранее выдвинутые Советским Союзом, и те, которые были сделаны во время переговоров в Москве, расходились по многим пунктам. Когда наши представители обратили внимание на это обстоятельство во время переговоров, Молотов заявил, что передал все условия, устно и в письменной форме, шведскому послу Ассарссону, а также мадам Коллонтай. Мы, однако, не были проинформированы о них на ранней стадии переговоров. Тогда конфликта удалось бы избежать.
Гюнтер. Заявление Молотова не более чем выдумка.
Таннер. Относительно транзита для Запада – придерживается ли шведское правительство своей прежней позиции?
Гюнтер. Да. Сегодня вопрос был вынесен на обсуждение комиссии по внешнеполитическим вопросам риксдага. Комиссия поддержала позицию кабинета министров.
Таннер. Можем ли мы получить эту информацию сегодня в письменной форме?
Гюнтер. Вы ее получите. У нас ходят слухи, что комиссия по внешнеполитическим вопросам парламента (Финляндии) приняла советские условия мира.
Таннер. Это сообщение не имеет под собой никакой основы. Оно уже было официально опровергнуто.
Я должен был придерживаться моего лживого опровержения даже в разговоре с Гюнтером. Было совершенно необходимо свести на нет эффект злополучной телеграммы.
Двенадцатого марта от нашей делегации в Москве пришло несколько важных телеграмм. Поэтому я попросил членов кабинета министров собраться в девять часов утра.
На заседании я сразу передал собравшимся содержание этих телеграмм. Накануне в 16.55 от делегации была получена телеграмма с запросом технической информации военного характера. Она гласила:
"На случай возможного обсуждения прекращения военных действий необходимо иметь мнение главнокомандующего об интервале между моментом подписания и моментом вступления соглашения в силу, отдельно для различных участков фронта. Ждем письменного ответа".
На этот вопрос был дан ответ после консультации с главнокомандующим: двадцать четыре часа – достаточное время для фронта южнее широты города Лиекса, и сорок восемь часов – для фронта севернее этого участка, исходя из предположения, что время передачи сообщений между Москвой и ставкой главнокомандующего составит не более четырех часов.
В 5.25 утра поступил отчет о встрече, состоявшейся накануне вечером:
"Встреча 11 марта продолжалась от 18.00 до 19.30. Советские представители не пошли ни на какие уступки и требовали, чтобы их условия были приняты. Однако на будущее они обещали три незначительные уступки. Окончательный проект договора мы будем иметь во вторник (12 марта). Они не соглашаются на прекращение военных действий, которые закончатся только тогда, когда договор будет подписан. Мы спешим сделать все, что в наших силах.
В следующей телеграмме, поступившей менее чем через час, они просили как можно скорее направить им документ, предоставляющий все полномочия для подписания договора.
Затем я доложил членам кабинета министров о коммюнике, выпущенных премьер – министрами Англии и Франции, которые уже были опубликованы в утренних газетах. Грипенберг сообщил по телеграфу о сделанном премьер – министром Чемберленом заявлении, что 12 бомбардировщиков вылетят в Финляндию 12 марта, еще 42 – в самое ближайшее время, но что они будут возвращены в Англию, если мир будет подписан. Хольма сообщил по телеграфу из Парижа, что премьер Даладье сообщил ему, что после получения просьбы о помощи кабинет министров ответит на нее без малейшего промедления. Здесь я добавил, что позиция шведского и норвежского правительств по вопросу транзита войск не претерпела ни малейшего изменения. И наконец, я изложил им идею главнокомандующего о замене уступаемых территорий.
Мой доклад вызвал дискуссию по различным аспектам. Имеет смысл привести фрагменты обсуждения.
Ньюкканен. Я хочу узнать, как предлагает поступить министр иностранных дел с британской и французской помощью. Не считает ли он, что, воздерживаясь от обращения за помощью, мы отдаем себя целиком на милосердие Советского Союза?
Таннер. Если мы избрали прекращение военных действий и заключение мира, нам остается только поблагодарить Запад за добрые намерения.
Ньюкканен. Исходя из сложившейся ситуации, я не возражал против начала переговоров, чтобы получить ясное представление об условиях мира. Но теперь стало совершенно понятно, что куда выгоднее продолжать борьбу, чем принять мир на советских условиях. По этой причине следует немедленно обратиться за помощью к Англии и Франции. Я обдумывал этот вопрос и пришел к выводу, что заключение мира отдает нас целиком и полностью на милость СССР, поскольку Запад устранится, а Швеция не окажет помощь. Я не могу больше занимать пост министра обороны, если большинство членов кабинета и главнокомандующий вооруженных сил придерживаются другой точки зрения.
Ханнула. Я целиком согласен с Ньюкканеном. Я пришел к такому же заключению.
Таннер. Я могу понять, что мои коллеги расходятся во мнениях из – за жесткости условий мира. И все же я надеюсь, что мы сможем остаться сплоченными до конца. Будет достойно сожаления, если между нами произойдет раскол; это только ослабит страну. Я считаю, что, как только будет заключен мир, долг кабинета министров можно считать выполненным, и об этом надо будет доложить парламенту. Если парламент окажет доверие, кабинет министров должен будет остаться у власти; если нет – он подаст в отставку.
Ньюкканен. Должен сознаться, что мне трудно принять такую позицию кабинета, хотя понимаю, что точка зрения большинства также имеет свою логику. Именно по этой причине я не возражал против переговоров. Но условия мира дают СССР значительные преимущества, оскорбительные для нас. Поэтому мы должны продолжать сражаться. Я не порицаю позицию большинства; но я не могу оставаться на своем посту, если взгляды военного командования и кабинета министров отличаются от моих.
Каллио. Это огорчительная ситуация. Мы ничего не знаем о судьбе полумиллиона наших сограждан, чьи дома останутся по другую сторону новой границы. Никто не может сказать, что станется с ними. Меня бросает в дрожь от этих условий мира. Я был бы склонен продолжать сопротивление, если бы получил поддержку парламента и кабинета министров, но мы все вместе избрали нынешний путь. Достойно сожаления, что слабовольная Швеция стала мирным посредником.
Эти высказывания демонстрируют, какие мысли обуревали министров в момент принятия окончательного решения. То, что они говорили, отражало их отчаяние в отношении будущего нашей страны, в отношении судьбы наших сограждан, которым предстояло лишиться своих жилищ. Но жестокая реальность заставляла нас двигаться избранным курсом.
Затем члены кабинета министров потребовали сообщить им о том, как прошло рассмотрение этого вопроса на комиссии по внешнеполитическим вопросам парламента. Я рассказал об этом, а также об утечке информации о решении комиссии, которая, вероятно, стала известна в Москве до окончательной договоренности на переговорах. Расценив эту утечку как предательство, я доложил, что передал это дело в полицию.
Некоторые министры настаивали на том, чтобы премьер – министр в Хельсинки сделал полный доклад о переговорах в Москве, прежде чем он получит полномочия для подписания договора. Я заметил, что это сейчас невозможно, поскольку потребует не менее двух дней, а мы должны сейчас принять окончательное решение. Срок, отпущенный нам Англией и Францией, истекает сегодня; и московские переговоры могут быть прерваны, если возникнет подобная задержка.
Меня спросили, в каком порядке будет осуществляться эвакуация населения с передаваемых территорий. Мне пришлось ответить, что, к сожалению, никакой информации на этот счет пока нет, хотя возможно, что нам дадут какой – то разумный срок для этого. Здесь я, однако, в высшей степени заблуждался, что стало известно спустя несколько дней.
Затем Ньюкканен потребовал, чтобы с передаваемых территорий было эвакуировано не только население, но и вывезено все имущество. На них в настоящий момент находилось большое количество товаров, скота, фуража, зерна и т. д., которое не должно было стать достоянием СССР. И сами обитатели не горели желанием оставить это новым хозяевам; они скорее предпочли бы все сжечь дотла. Наши войска не должны были оставлять мостов, железнодорожных путей или действующих предприятий.
К счастью, никаких действий не было предпринято в этом направлении. Позднее во время переговоров возникало много споров по этому поводу. Порой от нас требовали вернуть вывезенную с уступаемых территорий собственность.
В конце обсуждения я представил кабинету министров документ на французском языке, которым мы наделяли наших представителей в Москве всеми полномочиями для подписания соглашения:
"Мы, нижеподписавшиеся, настоящим уполномочиваем премьер – министра Ристо Рюти, министра без портфеля Ю.К. Паасикиви, генерала Рудольфа Вальдена и депутата Вяйнё Войонмаа представлять Республику Финляндия на идущих в настоящее время в Москве переговорах с представителями Союза Советских Социалистических Республик о прекращении военных действий и заключении мира между двумя странами и от имени Республики Финляндия подписать соглашение, которое может быть достигнуто на упомянутых переговорах. Дано в Хельсинки сего дня двенадцатого марта 1940 года".
Документ должен был быть подписан президентом и министром иностранных дел, затем передан в Москву по телеграфу.
Затем последовала очередная дискуссия.
Ньюкканен. Я считаю, что лучше продолжать вооруженное сопротивление, чем принять эти позорные условия. Я не могу одобрить подписание соглашения, считаю, что мы должны обратиться за помощью к Западу.
Ханнула. Поскольку настоящий вопрос в первый раз поднимается в официальном порядке, я требую, чтобы в протокол было занесено, что на заседаниях комиссии по внешнеполитическим вопросам и кабинета министров я постоянно высказывал мнение, что переговоры о мире не следовало начинать, а нужно принять помощь, предложенную нам Англией и Францией. Мое суждение не изменилось, тем более условия мира ужасающе тяжелы.
Ааро Пакаслахти. Я хочу заявить, что если бы я делал доклад по этому вопросу на заседании Государственного совета, то отверг бы нынешние условия мира.
Фон Борн. Я считаю, что скорейшее подписание мира является военной необходимостью, поэтому поддерживаю сделанное предложение.
Президент решил одобрить внесенное предложение.
Теперь, когда решение было принято, Ньюкканен спросил, может ли он сразу сделать публичное заявление о своей отставке.
Президент спросил его: "Нельзя ли, чтобы это осталось известным только кабинету министров до подписания мира? Отставка должна быть направлена премьер – министру; это возможно только после его возвращения".
Подписав документ, президент Каллио произнес в ветхозаветном стиле: "Да отсохнет рука у того, кто вынужден подписать такой документ".
Эти пророческие слова сбылись. Несколько месяцев спустя у президента случился инсульт, после которого его правая рука оказалась парализованной. Незадолго до конца года президент скончался.
После завершения заседания полномочия были переданы в Москву по телеграфу в незашифрованном виде. Мы также дали указание нашим представителям истребовать время, необходимое для эвакуации в должном порядке населения и собственности с передаваемых территорий.
В 11.45 мне позвонил маршал Маннергейм, спросив меня о новостях из Москвы. Он планировал же взорвать заводы на территориях, отходящих к Советскому Союзу. В частности, он планировал взорвать заводы в Энсо и электростанцию в Роухияле. Я строго запретил ему делать это. Их судьбу еще предстояло решить.
Маннергейм согласился немного подождать в отношении этих объектов, но сказал, что в любом случае уничтожит заводы фирмы "Вальдхоф" в Кексгольме (Приозерск). Я сразу не запретил взрыв предприятий и допустил ошибку, о которой потом сожалел, поскольку они в самом деле были взорваны, а Финляндии пришлось заплатить компенсацию за их уничтожение.
Я сказал Маннергейму, что кабинет министров направил в Москву нашим представителям полномочия, необходимые для подписания мирного договора.