- Она сказала, что по очень важному делу, - оправдывался секретарь. - Сказала, что она с поручением от брата, шеф, что ваша жизнь в опасности и что об этом она может сказать только самому Рамишвили, то есть вам.
- Арчил, а ты знаком с ее братом?
- С Камо? Нет, шеф. Я только наслышан о нем всяких небылиц.
Министр горько усмехнулся нахлынувшим воспоминаниям. Недавно, месяца два назад, морозным январским днем он лично руководил операцией, которая блестяще завершилась. Камо взяли вместе с его отрядом без сучка и задоринки. Обошлось без столкновений, без выстрелов. Все покорно сдались. Только Камо, видя, что отступать некуда, и, верный себе, принялся шутить и острить, хотел оттянуть арест, авось еще удастся сбежать. Когда кольцо вокруг него сомкнулось, он вдруг достал из кармана завернутый в платок круглый предмет и поднял над головой: "Ну-с, разбойнички, кто из вас первым хочет попрощаться со своей мамочкой, а? Чего же вы оробели? Подойдите поближе!" Оцепившие его солдаты не трогались с места. "Давайте! Неохота умирать, да? Тогда какого черта вы увязались за мной? Может, вместе махнем на тот свет? Да на вас лица нет, ребятки, ай-яй-яй!" И он отбросил платок и начал кушать завернутую в него грушу. "Не подходите, я сдаюсь! Дайте только доесть грушу". Потом он протянул руки сыщику в штатском: "Здорово, Эмзар, не забудь об этом пакостном дне, я еще тебе его припомню. А сейчас можешь вцепиться этой собачкой в мои руки. Возьмите, с собой мой портфель! Передайте приветы Ною Рамишвили. Скажите, что его ждут в тюрьме. Если не придет, пусть пеняет на себя". Вместе с Камо были арестованы и бойцы его отряда: Айна Литвейко, Арусяк Габриелян, Анна Новикова, Павел Кутуладзе, Гайк Айрапетов, которых меньшевики заключили в губернскую тюрьму, а их командира забрали в его родной Метех. Оттуда он несколько раз угрожал Рамишвили, буянил, а теперь сестру прислал.
Министр не отрывался от окна. "Вон и ласточка вьет гнездышко. Когда же ты обзаведешься своим гнездышком, Камо? Что ты нас морочишь? Уходи отсюда, раз ты революционер, уходи к своему Ленину. Что тебе от нас нужно?"
- Арчил, а ведь я с ним работал, - хмыкнул Рамишвили, взглянув на удивленного секретаря-помощника. - В девятьсот третьем и четвертом годах мы с ним распространяли листовки против царя. И оружие прятали… Он другой человек, да и не человек он, а дьявол, бандит! Позови сестру, Арчил. Только, пожалуйста, повежливее и полюбезнее.
Арчил вышел. Не успел Рамишвили сосредоточиться и настроиться встретить Сандухт, как с порога раздался ее голос:
- Можно, господин министр?
- Здравствуйте, барышня Сандухт, - министр направился к ней, протягивая руку. - Прошу вас, садитесь. Давненько я вас не видел. Вы знаете, что это я разрешил ваше свидание с братом?
- Знаю, господин министр. Благодарю вас.
- Чем могу быть полезен? Может, выпьете чаю?
Сандухт не ответила. Она достала из сумочки сложенную вчетверо бумагу и протянула министру.
- Понимаю, - сказал министр и, устраиваясь в мягком кресле за письменным столом, развернул бумагу.
Письмо было от Камо, он писал: "Ты, Ной, то бишь, господин министр, знаешь цену моему слову. Знаешь, что если я замышляю провернуть какое-либо дело, то не останавливаюсь на полпути и обязательно довожу до конца. Я не собираюсь в этом письме читать тебе нотации. Посоветуйся со своим правительством, я жду тебя в Метехе".
- И это все? - Рамишвили не удалось скрыть свое недовольство.
- Господин министр, Камо просил передать, что он и его отряд не предпринимали ничего крамольного против меньшевистского правительства Грузии, - ответила Сандухт.
- Ладно, - сухо пресек ее министр, вложив письмо в папку, - вы свободны, барышня. Постараюсь быть полезным. Обождите секунду, вас проводят.
Он нажал кнопку, вошел секретарь-помощник.
- Арчил, проводи барышню.
- Благодарю, господин министр.
- До свидания.
Когда дверь захлопнулась, сдерживаемое возмущение Рамишвили прорвалось наружу:
- Негодяй! Подлый большевик! Он еще осмеливается учить меня из-за решеток Метеха! Да захочу - скручу его в бараний рог, в порошок сотру!
Он места себе не находил, нервно вышагивая вдоль и поперек кабинета, раза три выпил воду, промочил высохшее горло.
- Арчил! Арчил! Не слышит, что ли? Арчил!
Рамишвили забыл о двойных дверях министерского кабинета. Он вышел к секретарю-помощнику. Арчил, погруженный в папки с бумагами, вскочил с места.
- Приготовься, поедешь со мной в Метех.
Двух месяцев в тюрьме вполне достаточно, чтобы взвесить, обмозговать причины ареста. Те, кого не поймали: Цолака Аматуни, Асю Папян и Амалию Тониян, не вызывали никаких подозрений. Об арестованных тоже речи быть не может. Кто же виноват? Если такового виновника нет, так в чем же причина? Камо не мог понять. Видимо, их выследили и арестовали.
Камо вспомнил, как в последний раз в Баку ловко выкрутился и увильнул от мусаватистов. "Хвоста" за ним вроде не было, товарищи ждали его на перроне, чтобы сесть в вагон. И вот он появился на вокзале в новой с иголочки княжеской черкеске, каракулевой папахе, в вычищенных до блеска сапогах - князь Тихон Луарсабович Цулукидзе собственной персоной. Беглым взглядом он осмотрел перрон, заметил товарищей и дал знак подниматься в вагон. Приказав носильщику следовать за ним, он двинулся к вагону, легким движением головы отвечая на почтительные поклоны.
Поезд, тронувшийся было после третьего звонка, резко затормозил.
Обеспокоенные пассажиры высыпали на перрон.
- Что случилось?!
- Псы безродные! - крикнула какая-то женщина. - Власть называется! Провалиться бы вам, в женском белье роются!
- Кто-то сбежал.
- Говорят, анархист.
- Нет, большевик по имени Камо.
Чертыхаясь, к выходу пробивался "князь Цулукидзе".
- Что стряслось, черт подери?! Зачем переполошились?
Его никто не слушал. Поднимавшийся в вагон офицер взял под козырек:
- Ваше благородие, приношу свои извинения, мы ловим Камо.
- К черту и вас, и вашего Камо! Прицепите мой вагон к другому поезду и ищите, кого хотите!
Мусаватистскому офицеру тон грузинского князя не понравился, и он не замедлил вежливо предложить:
- Извините, ваше благородие, соблаговолите пройти со мной.
- Что?! Я?! Что за чушь вы несете!
- Вы пройдете или…
Отряд уехал без Камо. Но не доехал до Тифлиса и вышел на станции Баладжар. Надо было немедленно возвращаться в Баку, сообщить в центр большевистского подполья и во что бы то ни стало вызволить Камо из рук мусаватистов.
Домик карабахца-железнодорожника Григора Патваканяна служил сборным пунктом в Баладжаре, и сейчас здесь совещались члены отряда Камо. Григор обещал помочь и отправить их первым же товарняком в Баку. В дверь постучались.
- Кто там - настороженно спросил хозяин.
- Князь Цулукидзе!
Все повскакали с мест. Григор открыл дверь и впустил улыбающегося "князя Цулукидзе".
- Я так и знал, орлы, что вы не покажетесь в Тифлисе, не повидав Григора. Здорово, господин Патваканов! Обещаю, что право первого залпа большевиков по Баку предоставлю тебе. Мальчики и девочки! Меня, стало быть, схватили и увели. Я беспощадно ругался и шибко возмущался. Документы были безукоризненны. Эти болваны мусаватисты, охотясь за Камо, задержали двадцать человек. Из них семнадцать, в том числе и меня, выпустили, рассыпавшись в тысяче извинений. Троих придержали.
- Крайне подозрительных? - весело перебил Аматуни.
- Крайне подозрительных, - засмеялся "князь", - говорят один из них Камо.
- Ого! - обрадовался Патваканян, - наконец-то нм посчастливилось!
Отряд продолжил свой путь. Ему предстояло перебраться из Тифлиса в Батум, из Батума - на Северный Кавказ, чтобы взорвать Деникина с его штабом. Но совершенно неожиданно помешали непредвиденные обстоятельства: меньшевики-"единомышленники" арестовали отряд.
Эта весть в тот же день долетела до Астрахани, и оттуда в Москву поступила срочная телеграмма: "Вне всякой очереди. Москва. Предсовнаркома Ленину, копия ЦК. Стасовой. Краевой комитет сообщает, что в Тифлисе арестован тов. Камо. Условия ареста неизвестны, но сообщают, что освобождение сомнительно. Полагаю, что арест находится в связи с общими массовыми арестами, происходящими в связи с последним восстанием. Арестованными переполнены все тюрьмы и участки. Правительство действует по указке англичан. Член Реввоенсовета Киров."
…Длинный и прочный засов на двери камеры сдвинулся. В полумраке появилась фигура Ноя Рамишвили.
- Вы меня вызывали, господин Тер-Петросян?
- Здравствуйте, господин Рамишвили. Эй, надзиратель, принеси стул для господина министра внутренних дел, - Камо накинул на плечи пиджак и сел на деревянной койке. - Давай, Ной, мы с тобой потолкуем минут двадцать, как революционеры девятьсот третьего - девятьсот четвертого. Не думаю, чтоб ты забыл про листовки, оружие. Послушай, что я скажу, Ной. Твой помощник может остаться. А ты, - он обратился к надзирателю, - сгинь с глаз, пока я не рассердился.
Слова Камо что стене горох - надзиратель не шелохнулся, не сводя глаз с Рамишвили.
- Можете идти, - распорядился Рамишвили.
Надзиратель вышел. Камо встал, подошел к стене, без труда вытащил из нее один кирпич, второй, потом еще два кирпича. Таким же образом он снял кирпичи из второго ряда.
- Мне осталось разобрать последний, третий ряд, для этого понадобится день или и того меньше. Товарищи, которые доставят веревку, всегда и везде найдутся, если тебе, конечно, память не изменяет, - сказал Камо, осторожно вставляя кирпичи на место. - Но знаешь, почему я не хочу воспользоваться побегом?
Рамишвили молчал, Арчил только рот разинул.
- А потому, - продолжил Камо, - что против правительства, меня арестовавшего, я не совершил никакого преступления. Я хочу, чтобы твое правительство меня освободило по доброй воле. И я требую объяснения причины моего ареста.
Рамишвили молча смотрел на Камо, дескать, не хочет его перебивать и готов выслушать до конца.
- Я прекрасно тебя понимаю, Ной, - Камо снова опустился на койку. - Но и ты меня прекрасно понимаешь, поэтому и молчишь, шевелишь мозгами. Уж ты-то знаешь, чего мне будет стоить это бегство сквозь стенку. Ты оттягиваешь мое освобождение, чтобы я сбежал, а кто-нибудь из твоих сопливых стражников пришлепнул бы меня. Старый испытанный метод: в этой тюрьме жертвой такой ловушки стал Ладо Кецховели. Со мной это не пройдет, Ной, и напрасно ты волынишь с моим освобождением. Ты должен был прийти ко мне и спросить, почему я пожаловал в Тифлис.
- Допустим, почему же?
- Не для того, чтобы свергнуть ваше правительство. Я должен был отсюда отправиться в Батум, потом на Северный Кавказ - в Новороссийск, чтобы взорвать Деникина. А вы по своей глупости разрушили все мои планы.
- Что-то не верится, - ехидно улыбнулся министр.
- Забыл ты меня, Ной, забыл.
- Не забыл, но ты никогда не открываешь свои карты врагу.
- Да, но тогда, когда остерегаюсь врага. А вас я не боюсь, Ной. За моей спиной стоят Ленин и Советская Россия. Я уверен, что Ленин давно знает о моем дурацком аресте. Ты сейчас должен извиниться и освободить меня и отряд. Ты знаешь, где мой отряд.
- Я не могу на это пойти. Англичане в курсе дела…
- Англичане, за которых вы хватаетесь как утопающий за соломинку. Знаешь, что вас ждет в ближайшем будущем? Вы без оглядки будете драпать из Грузии. Ваши жалкие остатки пойдут просить милостыню на улицах Лондона или Манчестера. Счастливчиком из вас окажется последний попрошайка, который умрет на улице и некому будет его похоронить.
- Вы теряете чувство меры, господин Тер-Петросян.
- Господин Тер-Петросян. Боишься назвать меня Камо, Ной. Ладно. Я понял, ты считаешь разговор законченным. В таком случае, господин Рамишвили, я по-хорошему прошу вас посоветоваться с господином Жордания. Как только вы меня освободите, я обещаю тотчас же покинуть Тифлис и вашу независимую Грузию.
Три дня спустя Камо и его товарищи подписывали "петицию" меньшевистского правительства. "Мы, нижеподписавшиеся, обязуемся сразу после освобождения в течение двадцати четырех часов покинуть пределы Грузии. Подпись."
- Ной, я еще найду время потолковать с тобой… Позволь пока повидаться с Деникиным, я так по нем соскучился, - говорил Камо, подмахивая "расписку". - До новой встречи, Ной!
Свет гения
Пророки живут не на небесах и возникают не из безводного или безвоздушного вакуума. Они живут рядом с тобой, правда, их слишком мало, но они все-таки существуют.
Несколько минут назад голос такого человека-пророка раздавался в черной телефонной трубке.
- Товарищ Петров, здравствуйте! Ну-с, как ты, дорогой?
- Хорошо. Спас… - от радости голос сорвался.
- Что с тобой, дружище? - голос в трубке посерьезнел.
- Это от радости, Владимир Ильич, что слышу ваш голос. Здравствуйте. Слушаю вас.
- Я внимательно прочитал твое письмо. У меня возникли некоторые соображения. Нам надо поговорить. Как ты считаешь, а? Не волнуйся, письмо мне понравилось. Но встретиться надо. Непременно.
- Я готов, Владимир Ильич, когда скажете.
- Я жду тебя сегодня после завтрака. Ровно в два часа. В это время у меня будет товарищ Луначарский. Тебя это устраивает?
- Вполне устраивает, Владимир Ильич. Буду тютелька в тютельку.
- Спасибо. До свидания.
- Вай, до сви… Сам благодарит…
Камо не сразу повесил трубку. Из нее исходил теплый свет. "Я внимательно прочитал твое письмо". Да, он написал письмо Ленину. "Многоуважаемый и дорогой Владимир Ильич, во время партийной конференции РКП я сообщил Вам о моем желании побеседовать с Вами о моих новых сногсшибательных планах. Разговор этот может происходить во время Вашей прогулки или отдыха и ничуть не утомит Вас. Может быть, Вы найдете, что мои соображения окажутся очень ценными и осуществление их очень важным для настоящего момента, или же Вы найдете их очень забавными и от души, как Вы это умеете, посмеетесь.
Мне бы хотелось, чтобы Вы выслушали меня до начала или в начале конгресса Коминтерна. Преданный Вам Камо".
На письме имеется карандашная приписка Ленина: "Камо. Напомнить мне!" Но в течение нескольких дней он был по горло занят. Третий день у вождя революции не было времени принять Камо. Но письмо он не вложил ни в одну папку, оно лежало на виду, и когда он получил от Анатолия Луначарского два пригласительных билета на его спектакль "Канцлер и слесарь", то, наконец, улучил подходящий момент.
- Вот и хорошо, вместе сходим в театр, там и обсудим положение вещей, - заговорил он с самим собой и нажал кнопку звонка.
Вошел личный секретарь.
- Слушаю вас, Владимир Ильич.
- Вот что, дружище. Очень прошу найти мне товарища Камо и соединить с ним. И, пожалуйста, как можно скорее, он мне очень нужен.
Итак, встреча назначена после завтрака, ровно в два часа.
У Камо был час свободного времени, когда он выходил из ворот Кремля. Он шел перекусить что-нибудь, хотя радость предстоящей встречи притупила чувство голода.
Май 1921 года вовсю расцвел-зазеленел в московских парках, на клумбах, на деревьях вдоль тротуаров. Над трехгодовалой столицей республики сияло огромное ослепительное солнце.
Три года. Каждый год равнялся целому десятилетию, целому столетию.
Минули эти три года, нет больше ни Деникина, ни Колчака, ни Юденича - так с каким же врагом ему теперь воевать?
Утихли бури для этого буревестника.
И он написал письмо Ленину. Кому же он мог еще написать?
Только Ленину. Только Ленин мог сказать, что ему делать дальше, к чему руки приложить в Москве, где он, Камо, стал рядовым чиновником.
"Только Ильич сможет помочь осуществлению моих целей. Он наш бог, наш пророк. Он знает, что я должен делать".
Камо и сам не знал, как взялся писать это письмо. Было раннее утро. Он внезапно проснулся и не мог больше уснуть. Раз пять он излагал в уме строки письма. Поворачившись в постели, встал, зажег свет и сел за дубовый столик, который смастерил задолго до революции. Но мысли разом улетучились, разбились-рассеялись, как мечты. Не раздеваясь, он снова прилег на кровать в надежде, что строки письма снова к нему вернутся. Но, увы, письмо не получалось. Лишь одна мысль не покидала Камо: "Ильич, только Ильич. Только он может сказать, как мне быть? Он же вождь мирового пролетариата и должен знать, что, мне делать?" И стал писать письмо.
Весна увлекла москвичей на улицу, пусть хоть погреются этой безрадостной весной. Люди ходили подавленные, одетые-обутые с грехом пополам, полуголодные; в витринах продуктовых магазинов хоть шаром покати. Где все взять? Кто даст? Никто. Сам все создавай. Кто и почему должен о тебе заботиться? Сам, сам все создавай.
Погруженный в свои мысли, Камо не заметил, как очутился перед Большим театром, и нахлынувшие вмиг воспоминания увели его на несколько месяцев назад.
Был конец декабря 1920 года.
- Товарищ Петров?
- Петров у телефона, слушаю.
- Срочно зайдите к Владимиру Ильичу.
- Сию минуту.
И перепрыгивая через ступеньки, он помчался в приемную председателя Совета Народных Комиссаров. Пора было идти в Большой театр, и Ленин, видимо, хотел, чтобы они отправились туда вместе. Камо был приглашен участвовать в восьмом Всероссийском съезде Советов, который открывался в Большом театре.
- Товарищ Ленин ждет вас, - поздоровавшись, секретарь открыл дверь в кабинет.
- Здравствуйте, Владимир Ильич, можно?
- Здравствуйте, товарищ Петров. Входите.
При этих словах к Камо обернулись сидевшие у Ленина два посетителя: представитель ревкома и правительства Советской Армении Саак Тер-Габриелян и секретарь президиума Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета Авель Енукидзе.
- Саак! - воскликнул Камо и бросился к нему в объятия. - Каким ветром тебя занесло? Извините, Владимир Ильич, извини, Авель. Я соскучился по Сааку. Ну что, Саак, выходит, без меня установили Советскую власть. Ты не представляешь, как я был счастлив! А как обрадовался телеграмме Ильича!
- Видите, товарищ Камо, какой я вам приготовил сюрприз, - улыбаясь, сказал Ленин. - Мы еще услышим на съезде о героической борьбе армянского народа, Товарищ Тер-Габриелян расскажет нам сегодня об этом, - и обратился к Енукидзе: - Товарищ Авель, мы могли бы поехать в Большой театр на твоем автомобиле? Это недалеко отсюда. Мой водитель захворал, простудился, и я отправил его домой.