…С площади собора Парижской Богоматери они зашагали направо, к небольшой аллее, и сели там на скамеечке.
- Что ты намерен делать дальше? - спросил Житомирский.
- Поеду в Вену, оттуда, наверное, в Россию. Зачем мне тут оставаться? - Сегаль скрыл от Житомирского, что за ним уже начала следить полиция. - Практику я почти уже закончил, покупки сделаю в Париже. В Вене пробуду несколько дней, может, недельку.
- Оставь свой адрес. Будут какие новости, сообщу.
- Адреса у меня нет, - слова Житомирского его насторожили, но, не подав виду, он продолжил: - Возможно, остановлюсь в какой-либо гостинице. Напиши мне лучше до востребования, на главпочтамт. Буду каждое утро заглядывать на почту. Так удобнее всего.
- Пожалуй, - рассеянно согласился Житомирский, когда они собирались расстаться у дверей кафе. - Счастливого пути!
- Счастливо оставаться!
…Сегаль смолк. Он встал, взял с полочки карманные часы на длинной цепочке.
- Что будем делать?
Камо, встрепенувшись, переспросил:
- Что?
- Уже пятый час. Через пару часов с моря подует утренний ветер.
- Ты же не докончил.
- А разве не ясно? Я уехал в Вену…
…На венский центральный почтамт он зашел спустя три дня после своего приезда. Ему ничего не было. Утром четвертого дня, заглянув на почту, он вспомнил одну деталь. "У Камо был твой адрес", - как-то подчеркнуто произнес Житомирский. "Допустим, - размышлял Сегаль, - допустим даже, что этот адрес и попал в руки берлинской полиции. Ну и что? Неужели отсюда следует, что Камо предал революционных товарищей? Нет, Яков, меня на мякине не проведешь".
На почте за окошком "До востребования" сидела хрупкая девушка, которая, сухо кивнув на приветствие посетителя, взяла у него паспорт и вернула его вместе с письмом из Парижа. Сегаль торопливо вскрыл конверт и, не отходя от окошка, пробежал глазами письмо, в котором было всего несколько слов: "Здравствуй, Гавриил! Камо тебя оговорил. Не советую возвращаться в Баку".
- Знаешь, братец ты мой, он-то думал, что рассчитал все верно - я б ему наверняка поверил, у меня не было никаких оснований сомневаться.
- Но ведь твой адрес действительно обнаружили у меня, и я сказал, что мне его дали в Баку. Личность Сегаля мне знакома, он стажируется в Берлине, и я должен был лечить у него глаз. Однако полиция разрушила все мои планы, я не успел повидаться с врачом. Вначале они мне не поверили, но я настоял оставить тебя в покое, потому что, я, мол, с тобой еще и не виделся.
- Я так и знал, - улыбнулся Сегаль. - Весной следующего года меня все-таки взяли на мушку в Баку. В один прекрасный день ко мне явился полицейский, стал расспрашивать… Ну вот и все. Из газет я уже знаю, что ты умудрился бежать, а сейчас воочию вижу, что ты на свободе. Утром скажешь, куда думаешь ехать: в Париж, Лондон, Берлин…
- Только не в Берлин, - сказал Камо. - Недаром я подозревал этого Якова, негодяя. Я его придушу этими вот руками… Ладно, давай спать. Четыре года я не спал по-человечески.
Четыре года.
…Что-то уже прояснилось для Камо. Он встретился, как и хотел, с Гавриилом Сегалем, убедился, что его подозрения насчет Якова Житомирского не были беспочвенными. Пожалуй, можно возвращаться в Тифлис и подумать о выезде за границу.
Сначала в Брюссель, а потом в Париж, господа!
Париж, улица Мари Роз, дом № 4.
В двух словах, безусловно, не расскажешь, сколько он преодолел трудностей, прежде чем через Константинополь добрался до этого дома. И вот, когда позади невзгоды, он не может никак, растолковать парижанке-горничной, что он - Камо и по очень важному делу должен увидеться с Владимиром Ильичом и Надеждой Константиновной.
Но ему недолго пришлось ждать. В коридор в домашнем халате вышла Надежда Константиновна и замигала удивленно:
- И это не сон? Кого я вижу?! Камо, ты ли это?!
- Да! - перепрыгивая через ступеньки, Камо взбежал наверх. - Здравствуйте, Надежда Константиновна!
- Ай-яй-яй! Камо, дорогой! Какая приятная неожиданность! Какое удовольствие ты нам доставил! Глазам своим не верю. Представляю, как Ильич обрадуется. Повесь вот сюда пальто и входи в комнату. Отогрейся и докажи нам, что у нас дома, в Париже, находишься ты, а не кто другой.
- Я это, я, Надежда Константиновна! Мне самому не верится, что я в Париже, что беседую сейчас с вами, что я цел и невредим.
- Невероятно! Просто чудо! - не переставала удивляться Крупская. - Ильич уже в курсе, что тебе удалось благополучно бежать из больницы. Знаешь, как он обрадовался! Несколько дней назад он говорил, что надо придумать, как тебя пригласить в Париж и заняться твоим здоровьем. Он скоро будет. Ты, конечно, проголодался. Сейчас что-нибудь сообразим…
- Спасибо, Надежда Константиновна, - Камо, улыбаясь, перебил ее. - У меня к вам просьба: скажите вашей Мари, пусть она купит мне миндаля.
- Хорошо, дорогой Камо. Мари!..
Разговорившись, они не заметили, как вернулась Мари с большой корзиной.
Раздался звонок в дверь. Крупская посмотрела на стенные часы.
- Наверное, Ильич.
Камо встал, сердце у него заколотилось. Крупская пошла открывать дверь.
До Камо долетел знакомый голос. Но это был не Ильич, в голосе чувствовался кавказский акцент.
- Что за дурацкий ветер в этом Париже, чуть уши не отморозил! Здравствуйте, Надежда Константиновна.
"Это же Серго! - и Камо кинулся к двери. - Что он тут делает? И Надежда Константиновна ничего не сказала, видно, хотела сделать сюрприз".
- Здравствуй, Серго, входи.
- Ильич дома?
- Ильича нет, но есть…
Нетерпеливый Камо уже стоял в дверях с распростертыми объятиями, когда на верхней ступеньке появился чернокудрый Орджоникидзе.
Он воскликнул:
- Батоно!
И бросился в объятия Камо. Все трое были взволнованы и радостны.
- Вот так-то, Серго, - слегка отстранив от себя Орджоникидзе, сказал Камо, - мы с тобой встречаемся в Париже. Ну что ты молчишь? Говори! Не бойся, я - это в самом деле я.
- Ты, батоно! Дай-ка на тебя поглядеть! Ильич только о тебе и говорит, - и Серго, обернувшись к вошедшей в комнату Крупской, добавил: - Знаете, Надежда Константиновна, а ведь он был моим учителем.
- Ладно уж, - возразил Камо. - Какой я тебе учитель?
- Здравствуй, Надя, - прервал Камо и Серго голос Ильича из коридора. - Я просто не понимаю этого человека, у него ума палата, но иной раз такое выдаст, что… - Ленин остановился на полуслове, - но ты меня не слушаешь, Надя, чему ты улыбаешься?
- Камо, - и Крупская показала на кухню.
- Кто? Что ты говоришь? Камо?! - и он обнял Камо, потрепал по плечу. - Во сне ты или наяву? Дай поглядеть. Ну да, он это, Надя. Давай снова здороваться. Здравствуй, здравствуй, родной!
- Я, дорогой Ильич. Я это.
- Садитесь, друзья, что вы встали? Камо, Камо! Рассказывай давай, рассказывай! - Ленин обратился к Крупской. - Надя, ты нас, конечно, не оставишь голодными. Чем будешь потчевать?
- Миндалем, - улыбнулся Камо. - Мы с Серго лакомимся миндалем.
- Что вы стоите! - сказал Ильич. - Садитесь!
Серго сел, Камо, все еще взволнованный, продолжал стоять.
- Владимир Ильич, позвольте поблагодарить вас за деньги и за внимание, проявленное ко мне. Я знаю, вы были в стесненном положении и сильно заняты, но нашли и для меня время…
- Нашли время! - прервал его Ленин. - А какую ты проделал работу! Я хочу, чтоб ты сам все рассказал, а то узнаешь все со слов других. А они, возможно, что-то не договаривают, что-то преувеличивают, а?
- Рассказывай, учитель! - сказал Серго.
- Опять "учитель"! - рассердился Камо. - Я же просил не называть меня так!
- Владимир Ильич, - сказал Серго, - Камо обижается, когда я называю его учителем: дескать, я всего на четыре года старше тебя, какой из меня учитель? Но ведь он научил меня революции.
- Научил революции? Интересно!
- Это было в девятьсот третьем году, Владимир Ильич, - сказал Серго, - я ходил к Камо в типографию за листовками, распространял их. Я был наслышан о нем, но не был знаком, и постоянно интересовался этим смелым печатником. Я видел его то в одежде грузинского князя, то кинто, то прачки. Однажды он спросил у ребят: "Кто этот худющий черноглазый парнишка с этакими кустистыми бровями да изящными усами?" Ему ответили, что это имеретинец Гиго Орджоникидзе. "Бойкий, видать, парнишка", - сказал он нашим товарищам. Когда я в очередной раз пришел за листовками, он задержал меня: "Послушай, пострел, я беру тебя к себе в помощники". Мне не понравился его самоуверенный тон, и я, чтоб не остаться в долгу, ответил: "К кому в помощники: князю или прачке?" Он рассердился: "Мальчишка, когда-нибудь за дерзость тебе отрежут уши!"
- Я почувствовал, что обидел его, - Камо перебил Серго, - смягчился и сказал: ладно уж, давай руку, помиримся. Я - Камо.
Ильич улыбался:
- А дальше?
- Он пользовался авторитетом, уважением, я был пленен им, - сказал Серго. - Мы помирились, и он повел меня в императорский театр разбросать листовки. На сцене показывали "Ромео и Джульетту", в зале сидел "цвет" городского общества. Это и стало первым уроком в моем обучении…
- Да, так вот и начинали, Владимир Ильич, - заговорил Камо. - Какое время было! А сейчас как быть? Всю дорогу, начиная с Батума, где я сел на пароход с паспортом турецкого купца, до Парижа я задаюсь вопросом: ну почему, почему так произошло, почему мы потерпели поражение? Четыре года я был оторван от всего мира, от друзей, знакомых… Не знаю, с чего и начать. Поэтому я и пришел, пришел за ответом, за советом. Я хочу узнать у вас, почему все так случилось, почему я зря потерял четыре года, которые длились для меня целую вечность? Почему мы доверились Житомирскому, почему я, мои товарищи и добытые с таким трудом деньги угодили в руки охранки? Я сомневался в Житомирском, не доверял ему до конца, но он действовал безупречно.
Камо разволновался, не заметив, как вскочил с места. Ленин перестал расхаживать по комнате, положил руку ему на плечо:
- Сядь, не горячись так. Рассказывай, меня пытались убедить, что ты сверхчеловек.
- Сверхчеловек? Сверхчеловеки те, кто нечеловеческими методами мучают нас. Я всего лишь солдат революции, и то, что я сделал, нужно было революции. Нужно было, Владимир Ильич, поэтому я и сделал! Может быть, у меня получилось чуть лучше, чем у других, только и всего…
Ленина взволновали и удивили слова Камо.
- Слышишь, Надя? - и снова обернулся к нему. - Спасибо, дорогой Камо. Расскажи хоть о своем побеге. Никому не верилось, что смертная казнь минует тебя. Трудно было представить, что ты благополучно вырвешься из Метеха. Ты задал нам хорошую головоломку. Мы никак не могли найти выход.
- Мой побег, Владимир Ильич, яркое проявление солидарности разных наций, - гордо заявил Камо. - Я сейчас назову имена организаторов побега, и вы в этом убедитесь. Игнатий Брагин, из Пензенской губернии, русский. Могу назвать грузина - Котэ Цинцадзе. Хотите армянина? Пожалуйста - Джаваир Тер-Петросян. Кто еще? Алипи Цинцадзе, Андрей Григорьев, Нестор Кахетелидзе, Павел Жданков, Павел Нестеренко, Илья Гарцев, Арусяк Тер-Петросян… Эта вот солидарность и взяла верх над Метехом и царизмом!
- И еще твоя смекалка.
- Мы верили, что ты не дрогнешь, - сказала Надежда Константиновна и обратилась к Ленину: - Обед уже готов.
- Очень хорошо! Надя, - пошутил Ильич, - постараемся так накормить сегодня Камо, чтоб он забыл о своих тюремных голодовках.
- Мы должны довести нашу борьбу до победного конца, - сказал Камо.
- Да, да, до победного конца, до победы социалистической революции в России, - Ленин опустился на стул. - Это временное отступление. Ладно, что-то мы с вами разговорились, а обед стынет. Я попозже скажу, что делать дальше. Надя, не найдется ли у нас коньяка?
Серго и Камо переглянулись.
- Мы не хотим пить, Владимир Ильич, - сказал! Камо.
- Вместо коньяка, Владимир Ильич, я лучше покажу Камо Париж, - сказал Серго.
- Я не против, - сказал Ленин, когда Камо и Серго встали. Взглянув на легкое осеннее пальто Камо, которое тот собирался надеть, он сказал: - Ты приехал в Париж в этом пальто? Зима ведь на носу. А еще собираешься ехать в Бельгию, Грецию, Турцию?
- Я хорошо переношу холод, Владимир Ильич.
- Нет, дружок, тут не мудрено, простудиться. Особенно на море. Тебе необходимо теплое пальто. Надо что-то придумать. Я сейчас. Надя!
Крупская пришла с кухни.
- Надя, принеси, пожалуйста, мой: плащ, что мама подарила.
Крупская ушла в спальню и вернулась с серым плащом. Ленин взял его и сказал:
- Вот в нем ты не замерзнешь. Надевай!
- Владимир Ильич, - растроганный Камо не знал, как быть. - Ну зачем, не стоит. Серго, ты видишь? Ну что мне делать?
- Никаких возражений, - сказал Ленин. - Это подарок моей матери, она его купила в Стокгольме, он очень теплый. Тебе не следует простужаться, дорогой.
- Нет, не возьму! - упорствовал Камо. - Это подарок…
- Я же сказал, никаких возражений! Теперь можете отправляться с Серго на прогулку. А у меня тут статья недокончена, и пока вы вернетесь, я ее закончу. Погуляйте, и потом я скажу, Камо, что тебе делать.
…Был прохладный осенний вечер. Армянин с грузином, беседуя по-грузински, шагали по плитам Монмартра. Скоро этот армянин отправится из Парижа в Германию и Турцию, чтобы организовать для русских революционеров переправку нелегальной литературы и оружия через Болгарию.
Затем Камо снова должен появиться в Тифлисе.
…Вернувшись из-за границы, Камо направился в Москву, навестил Никитича, рассказал о своей встрече с Лениным и попросил оказать ему небольшую материальную помощь. Никитич был удивлен, что Камо вновь собирается сколотить боевую группу и совершить экс.
- Немножко оружия я прихватил с собой. Теперь нам нужны деньги, а их нет.
- Вот тебе деньги, покупай оружие и будь благодарен, если тебе дадут за них несколько винтовок, - сердито сказал Никитич и положил на стол сторублевку. - Купи лучше на эти деньги билет и поезжай в Болгарию. Выкинь из головы покупку оружия и года два не смей показываться в России! Неужели ты не понимаешь, что не время сейчас, что для новой революции необходима кропотливая и терпеливая подготовка масс - без спешки, без горячки? Разве не то же самое говорил тебе Ленин в Париже?
- То же самое, но я не могу сидеть сложа руки. Увидел бы он эту нашу спячку, может, не так бы со мной говорил. Терпеливая подготовка требует терпения, а его у меня нет, и я не хочу им обзаводиться. Мне нужно оружие, и я обзаведусь оружием! Пойду я. До свидания, Леонид Борисович. Деньги я потом верну. Нет, все-таки дела у нас, видать, плохи.
- До свидания, Семен Аршакович, все же ехать в Тифлис небезопасно.
…Ехать в Тифлис небезопасно - Камо вспомнил слова Никитича, когда шел к Гиго.
Гиго - Григорий Осипович Матиашвили, муж Софьи Егоровны, великолепный спец по бомбам. Софья Егоровна была из дворянского рода, она часто спорила с мужем и, поссорившись с ним, уходила с маленькой дочкой Зиной к своим родителям, грозилась разводом. Она требовала, чтобы муж подыскал другую, более подходящую работу, а Матиашвили занимался только выполнением партийных заданий, изготовлением бомб и гранат.
Сейчас в доме Матиашвили царил "покой", которому недоставало только присутствия Камо, а тот как раз направлялся к ним по Великокняжеской улице.
- Гиго, это я.
- Проходи, я уже кончаю. Динамит готов. Софья Егоровна опять устроила мне развод.
- По-твоему, это пустяк? А глядишь, история нами заинтересуется. И ты должен суметь держать перед ней ответ. Не думай, что мы родились с тобой случайно. Случайно рождаются цари, наместники, председатели трибуналов и начальники тюрем. Революционеры рождаются не случайно и не случайно становятся революционерами.
- Опять расфилософствовался. Ладно, но зачем забегать вперед? Давай все по порядку. С чего же ты начнешь нашу с тобой историю?
- С Царьграда…
…Царьград, он же Константинополь.
В предместье Феракуса находился монастырь грузинских католиков "Нотр дам де лурд". Монахи носили обычную одежду, молились, как обычно, богу, а если кого-нибудь из них вы увидите в гражданской одежде или в офицерском мундире уезжающими в Батум или Одессу, то не удивляйтесь. Они обыкновенные люди и, вознося молитвы богу, вместе с тем выполняют и свой общественный долг и обязанности.
Вон шагает между обнаженными деревьями монах с коренастым, среднего роста молодым человеком и дает ему какие-то наставления. Они непринужденно беседуют. Никого поблизости не видно. Личность монаха многим была незнакома. Известно только, что его называют отец Бернардо и он прекрасно поет по-грузински. Когда он пел в церкви "Санта Анна", яблоку негде было упасть.
- Из Болгарии прибыл транспорт с оружием. Маловато, но лучше столько, чем вообще ничего, - говорит отец Бернардо. - Я отправлю это в Трапезунд, восемнадцать фунтов динамита. Твоя задача - съездить туда, встретить транспорт и переправить его в Одессу. Вот тебе паспорт. Тюк получишь по этому паспорту, а что делать дальше, знаешь. В Одессе тебя встретят надежные люди. В Батум ехать нельзя. Я так соскучился по Батуму! Эти "игрушки" так необходимы там. Но партийное задание таково: доставить оружие в Одессу и передать товарищам. Ох уж эта Турция, недоброе что-то затеяли младотурки. Они начали травлю христиан, и в первую очередь, конечно, возьмутся за армян, если уже не взялись. "Бей христиан!" - вот высшее достижение, к которому они пришли за все время своего существования…
- О какой же тогда революции и прогрессе они разглагольствуют?
- Революция? Лозунги! Талаат-паша возглавляет волчью стаю, а не революционеров. Революция - ширмочка для их темных дел. Не удивляйся, если завтра эти самые младотурки, называющие себя поборниками прогресса, нагло объявят, что, дескать, армяне напали на них, а они только защищались. И главы великих держав, потакая, да-да, потакая гонениям на турецких христиан, а не просто глядя на это сквозь пальцы, заколеблются: мол, видимо, турки поступают правильно, иначе зачем им, будучи столь сильными в собственной стране, истреблять невинный народ?
- Кто владелец этого паспорта? Ты его знаешь?