Я спросил его - как его встречали в Москве? Он: "колокольного звону не было!"
Чуковский сопровождал Репина в Москву, когда после реставрации картина "Иван Грозный и сын его Иван" была торжественно вновь открыта для публики.
Чуковский бывал в "Пенатах" в памятные дни, когда Репин, не признававший никаких юбилейных торжеств, никого не хотел видеть. Так, 1 ноября 1913 года Чуковский был приглашен к Репину и провел с ним весь вечер. Вот что он написал тогда об этом вечере:
"У него лицо - именинное. Даже одет не no-буднему. Говорит: поздравьте меня.
- Что такое?
- Сегодня у меня торжество.
- Какое торжество, Илья Ефимович?
- Сегодня ровно полвека, как я мальчишкою приехал в Петербург. Этот день для меня величайший. Я каждый год его праздную… Садитесь, напьемся чайку. Вот сладенькое, вот салат, вот капуста.
А где же венки, поздравления? Где депутации, телеграммы, ораторы? Где репортеры, фотографы? Где юбилейные адресы? Где Академия художеств? Где товарищи, ученики, почитатели? Ведь только шепни по секрету, что сегодня юбилей Ильи Репина, и вся Россия кинется сюда, на эту маленькую финскую станцию, всю ее засыплет цветами. Ведь столько накопилось у России нежности, восторга, любви, благодарности к своему единственному гению, столько неизлившихся чувств, что стоит лишь дать им исход, открыть для них какие-то шлюзы, и хлынет целый потоп славословий, величаний, приветов…
Но тихо на маленькой станции. Даже собаки не лают. Даже самовар не шумит. За столом - вместо всяких Шаляпиных, Суриковых, - сидит девочка-чухонка, прислужница, и кухарка Анна Александровна. Они степенно жуют, переглядываются.
А Репин, улыбаясь, вспоминает, как пятьдесят лет назад он ехал на мальпосте в Москву, на крыше дилижанса, рядом с кучером:
- Только и радости было, что вывернет куда-нибудь в канаву, тогда немного разомнешься, согреешься. А то сиди на морозе скрюченный, день и ночь без движения, без сна. <…>
Так и прошел юбилей. Разыскали бутылку вина, и непьющий юбиляр кокетливо чокался с нами - корочкой черного хлеба. После чего наши дамы опять удалились на кухню, а виновник торжества взял фонарик и пошел проводить меня до дому. Шутка ли! Ведь я был единственный представитель всей культурной России на этом небывалом торжестве"!"
В августе 1914 года Репину исполнялось 70 лет. Вместо торжественного юбилея Репин мечтал о создании на родине, в Чугуеве, разнообразных мастерских, в которых все желающие могли бы обучаться всевозможным ремеслам, мастерству, прикладному искусству. Чуковского также увлекла эта мысль, которую позднее он сам назвал "запоздалым фурьеризмом". В частых разговорах они строили планы, Репин рассказывал о своих проектах. Предупреждая его желание, Чуковский опубликовал статью "Как надо чествовать Репина", которая заканчивалась словами: "За границей давно уже принято подносить юбилярам виллы с оливами, лаврами, миртами: "Вы трудились, а теперь отдохните!" - но Репин и в семьдесят лет так кипуч - неиссякающе бодр, что мечтает об исполинском труде, как о несбыточном счастье. Не вилла ему надобна, а мастерская! Доставим же ему это счастье, воздвигнем же ему там, над родной рекой, это волшебное здание… - впрочем, нет. не ему, а себе: ведь, как это будет хорошо для России, если и вправду создастся эта народная, трудовая, рабочая академия прикладных художеств. Шлите для Репинского "Делового двора" все, что можете, хоть копейки, хоть гривенники: пусть эта вольная народная школа труда имени народного гения будет создана самим же народом!"
Статья эта была для Репина сюрпризом, и, прочитав ее, он пишет восторженное письмо автору:
"Дорогой Корней Иванович.
Вашим лебединым криком на всю Россию, в пользу моего "Делового двора", даже я сам возбужден и подпрянул до потолка! Уже полез в карман доставать копейки… Ах, какое счастье читать даже самое простенькое выступление истинного таланта! Все вокруг вырастает в необъятное животрепещущего значения.
Спасибо Вам, дорогой мой! Как я утешен Вашей близостью - даже Вашего жилища: сейчас прочитал вырезку из Русск[ого] Словаи сейчас же шлю Вам мой восторг - от Вас сладкозвучного первого тенора современной русской литературы!!! Дружески обнимаю Вас и всей душою благодарю! Благодарю с низким поклоном.
Ваш Ил. Репин".
В 1914 году Шаляпин дважды (в феврале и в марте) гостил в "Пенатах". Репин писал его портрет. О том, что Шаляпин собирается приехать, Чуковский узнал от Репина и в тот же день записал:
"Он (Шаляпин. - Е. Л.) на лиловой бумаге написал… из Рауха письмо. "Приехал бы в понедельник или вторник - может быть пораскинете по полотну красочками"".
Текст известного телеграфного ответа Репина сохранился в архиве Чуковского: "Пасхально ликуем готовы дом мастерская краски художник понедельник вторник среду. Не сон ли. Репин".
"…Вчера в 12 ч. дня, - продолжает запись Чуковский, - приехал Шаляпин, с собачкой и с китайцем Васильем. Илья Ефимович взял огромный холст - и пишет его в лежачем виде. Смотрит на него Репин, как кошка на сало: умиленно, влюбленно. А он на Репина - как на добренького старикашку, целует его в лоб, гладит по головке, говорит ему баиньки…
Показывал рисунок своего сына с надписью Б. Ш., т. е. Борис Шаляпин. И смотрел восторженно, как на сцене. Илья Ефимович надел пенсне: браво! браво!..
…воскресенье. Утром зашел к Илье Ефимовичу - попросить, чтобы Вася отвез меня на станцию. Он повел показывать портрет Шаляпина. Очень мажорная, страстная колоссальная вещь. Я так и крикнул: А!
- Когда Вы успели за три дня это сделать?
- А я всего его написал по памяти: потом с натуры только проверил"
Из Дневника Чуковского мы узнаем о дальнейшей судьбе этого удачно начатого портрета, судьбе, характерной для многих последних работ художника.
В 1917 году Корней Иванович ненадолго приехал в Куоккалу, навестил Репина, и тот показал ему свои новые картины:
"… он вытащил несуразную голую женщину, с освещенным животом и закрытым сверху туловищем. У нее странная рука - и у руки Собачка. Ах, да ведь это шаляпинская собачка! - воскликнул я. - Да, да… это был портрет Шаляпина… Не удавался… Я вертел и так и сяк… И вот сделал женщину. Надо проверить по натуре. Пуп велик.
- Ай, ай! Илья Ефимович! Вы замазали дивный автопортрет, который сбоку делали на этом же холсте!! - Да, да, долой его - и как вы его увидали!
Шаляпин, переделанный в женщину, огромный холст - поверхность которого испещрена прежними густыми мазками.
Про женщину я не сказал ничего…".
В конце 1913 года жена Репина Н. Б. Нордман тяжело заболела и уехала лечиться в Швейцарию. Репин остался один. В эти месяцы он много работал над своими воспоминаниями, которые должны были выйти в издательстве Сытина.
"Чуковский, - писал Репин Нордман, - бывает у нас каждый день. Мы разбираем и регистрируем мои альбомы для сытинского издания…".
Однако Чуковский, занятый ежедневной газетно-журнальной работой, вынужден был иногда прерывать свои занятия с Репиным. Тогда они обменивались короткими записочками.
"Быть у Вас сегодня не могу: увлекся одной литературной работкой, боюсь остынуть; уверен, что Вы поймете этот резон и - простите. По той же причине завтра лишу себя великого счастья - поехать с Вами в город к Елене Павловне.
Денег нет ни копейки: нужно кончить срочную статейку. К воскресению закончу, - и снова я Ваш…".
Репин ответил:
"Не могу скрыть, что без Вас скучновато; но я утешен в высшей степени известием, что Вы работаете. Для этого я готов претерпеть огромную разлуку. И вообще, я ведь со своим товаром не тороплюсь, и Вы, ради Господа, не запускайте свои дела…
А я, гл[авным] обр[азом], хотел, чтобы Вы лично сошлись с Дм[итрием] Стасовым: у него есть огромный запас моих писем; к нему уже прилип Б. Лопатин, но его следовало бы отвадить от такого материала, - куда ему, все равно не удосужится, да и не спапашится с ним".
Из переписки ясно также, что Чуковский принимал самое деятельное участие в подготовке специального юбилейного репинского альбома (к семидесятилетию художника). Альбом вышел приложением к журналу "Солнце России".
Чуковский пишет Репину:
"Сижу дома и читаю альбом вырезок о Ваших работах. Очень поучительно. Солнцу России написал, что у меня имеются фотографии для репинского М. Они пришлют за ними человека.
Ваш Чуковский.
Приду за новым альбомом".
В это же время Чуковский работает над изданием своих переводов Уитмена, а Репин пишет предисловие к этой книге. Репину было особенно дорого то, что Уитмен не придавал ни малейшей цены "косметическим" прикрасам поэзии, дешевому щегольству внешней формой.
Осенью 1917 года Чуковский с семьей уехал из Куоккалы в Петроград - его детям надо было учиться. Вскоре закрылась граница, которая разделила его с Репиным. Теперь их связывала только переписка. Письма стали подробными, длинными.
Не скрывая трудностей, которые приходилось переживать, Чуковский в письмах рассказывал о той напряженной творческой жизни, какой жил тогда революционный Петроград.
"Здесь в Питере очень тяжело, но все же не так плохо, как пишут в газетах. Я думаю, что, если бы Вы жили в России, Вам было бы очень хорошо. Ваши картины, этюды, эскизы страшно ценятся… Никогда еще Ваша слава не гремела так, как теперь. Я здесь часто видаю Бенуа, Добужинского, Вл. Маяковского, Сомова, - все они в хорошем положении… Мы живем не сытно, но дружно. Все работаем. Я служу в издательстве "Всемирная литература", заведую английским отделом - вместе с Горьким, - который делает здесь много добра…".
Через два года:
"Здесь художественная жизнь кипит. Музеи пополнились. Было несколько выставок: Замирайлы, Альберта Бенуа, Добужинского… Кустодиева. Выставка Кустодиева имела огромный успех… Почти все художники ушли в театральную работу. Добужинский делает костюмы и декорации к пьесам… Луначарского, Чехонин обложки к государственным официальным изданиям; в Эрмитаже и Русском музее… много новых вещей. Хранители прежние. Служители прежние. Порядок образцовый. В некоторых школах преподают историю русской живописи…".
И тут же, снова, как обычно. Чуковский просит Репина написать о себе, о своих работах. Становятся более понятными благодарные слова Репина в ответном письме:
"За все художественные новости, за успехи Кустодиева и др[угих]… Особенно за музей я радуюсь и благословляю его судьбу".
В другом письме Репин писал:
"Какая мне радость! Дорогой, милый Корней Иванович, какое счастье - Ваше письмо (дюжина восклицательных). И как я рад писать Вам и для Вас…
О, вы живой свидетель моего калейдоскопа в работах… О, здесь в Куоккала, Вы были самым интересным мне другом. - Разумеется, и всю книгу - какая она есть - вся Вами взмурована: Вы были самой животворящей причиной ее развития. Вам известна вся ее подноготная…".
В музее "Пенаты" хранится автопортрет Репина тех лет (1920 г.). Он достаточно красноречиво свидетельствует о том, что переживал старый художник, один, в занесенном снегом доме, окруженный людьми, чуждыми ему по духу. Можно представить себе, что значили для него письма из России и как он был взволнован декабрьским письмом Чуковского:
"Вы должно быть знаете, что я в Доме Искусств устроил "Вечер Репина", который прошел очень оживленно. После довольно вялой речи Н. Радлова и "анекдотиков" Гинцбурга, выступила Вера Ильинична, прочитала отрывки из Ваших писем и имела большой успех. Слушали восторженно, молитвенно. После выступил я - и должно быть эта общая любовь к Вам окрылила меня - говорил горячо, беспорядочно и взволнованно. Все благодарили нас за этот вечер - и мы вместе со всем залом составили письмо, которое при сем прилагаю… Нечего и говорить, что весь сбор мы отдали Вере Ильиничне…"
Коллективное письмо, о котором упоминает Чуковский, сохранилось в архиве "Пенатов". Оно рисует настроение репинского вечера и тогдашнюю обстановку в Петрограде. Вот отрывки из него:
"Мы, Ваши поклонники, друзья, собрались в Доме Искусств 12 декабря 1921 г. на вечере, посвященном Вам; мы счастливы, что могли провести несколько часов в духовном общении с Вами.
Соскучились по Вас. Пришли со всех концов города пешком в метель и вьюгу, чтобы побеседовать о Вас и услышали Вас в Ваших письмах, прочитанных Верой Ильиничной…"
Свое письмо о репинском вечере Чуковский заканчивает словами:
"Очень грустно, что Вас среди нас нет. Только на "Вечере Репина" я понял, как Вас любят… Было бы чудесно, если бы Вы приехали сюда хоть на краткий срок. Ведь живет же здесь Кони - безбедно, в полном довольстве. В Академии художеств, в художественных школах всюду лозунг: "назад к Репину", а Репин где-то в глуши, без друзей, в темноте. Мне это больно до слез".
В том же письме, возвращаясь к изданию репинских воспоминаний, Чуковский предлагает печатать их отдельными выпусками. Репину понравился этот замысел. В 1922 году в издательстве "Солнце" Чуковскому удалось опубликовать первый выпуск - "Бурлаки".
Из месяца в месяц Чуковский продолжает писать Репину про общих знакомых, про художественные выставки, про литературные новости.
"…Если Вас интересуют прежние знакомые, могу сообщить Вам, что Федор Кузьмич Сологуб потерял жену, Чеботаревскую, она утонула; он живет грустно и трудно, не может утешиться. Комашка служит на Фарфоровом заводе, я устроил его там через Чехонина. Кони недавно ездил в Москву, читал лекции, имел огромный успех; писательница Ольга Форш написала чудные воспоминания о Чистякове, где передает много его изречений, и приводит его отзывы о Вас. Ваше имя никогда еще так не гремело в России, как теперь. То-то Вы порадовались бы, если бы увидели теперь музей Александра III-го. Благодаря Нерадовскому и другим просвещенным ревнителям - коллекции музея устроились в такой дивный порядок, такие толпы людей, столько молитвенного отношения к искусству. Теперь в музеях с утра до вечера дежурят "объяснители", которые всем желающим безвозмездно дают объяснения".