Ленин".
В 1922 году в ответ на помощь и поддержку со стороны известного американского ученого Штейнмеца Ленин напишет: "Отсутствие официальных и законно признанных отношений между Советской Россией и Соединенными Штатами крайне затрудняет и для нас, и для Вас практическое осуществление Вашего предложения" (т. е. помощь Советской России).
Каждый факт помощи и содействия России со стороны американских граждан Ленин принимал с особенным вниманием и сообщением о нем в печати.
Первая концессия на территории РСФСР на разработку асбестовых рудников в Алапаевском районе Урала предоставлена "Американской объединенной компании медикаментов и химических препаратов" по договору от 29 октября 1921 года, утвержденному Совнаркомом 1 ноября 1921 года. Компанию (она получила название "Аламерико") возглавляли Арманд и Юлиус Хаммеры. С последним Ленин познакомился еще в Швейцарии. "Аламерико" была в начале 1920-х годов и долго оставалась единственной иностранной концессией в Советской России, созданной большевиками в качестве наживки.
К концессиям многие большевики подходили с недоверием и опасением: "Свою буржуазию прогнали, а других будем пускать?" Арманда Хаммера называли позже "миллиардером с Красной площади". Сколько же надо было вывезти сокровищ из России, чтобы так разрослись богатства одного только Арманда Хаммера?!
НЭП показал, что опасаться при действенном государственном контроле нечего. Ленин доказывает это весьма убедительно и не устает повторять еще и еще раз: "Я прекрасно сознаю, какие трудности встретятся на этом пути, И потому говорю, что концессия не означает наступления мира между классами. Концессия есть продолжение войны между классами".
Это говорилось для тех, кто не хотел останавливаться на достигнутом, кто требовал продолжения мировой революции.
26 мая 1921 года в докладе о продовольственном налоге Ленин повторил: "По-прежнему дело стоит так, что мы усердно предлагаем концессии, но ни одной сколько-нибудь серьезной концессии до сих пор иностранные капиталисты не получили, ни одного сколько-нибудь солидного концессионного договора мы до сих пор не заключили".
Чьи это происки? Ленин объясняет: "Вся белогвардейская русская пресса ставит себе после неудачи военного нашествия (…) неосуществимую цель: сорвать торговые соглашения (…) Та кампания, которая нынешней весной была предпринята в чрезвычайно усиленных размерах, (…) велась к определенной цели: к весне сорвать экономические соглашения между Россией и капиталистическим миром. И эта цель в значительной степени им удалась".
"Кампания", о которой говорил Ленин, - это мятежи и крестьянские волнения, прокатившиеся по всей стране весной 1921 года.
Именно тогда, в преддверии III конгресса Коминтерна, Ленин отказывался от "кавалерийской атаки на капитал" в пользу новой стратегии и тактики:
"В результате моих непосредственных наблюдений в годы моей эмиграции я должен признаться, что так называемые культурные слои Западной Европы и Америки неспособны разобраться (ни) в современном положении вещей, ни в реальном соотношении сил; эти слои следует считать за глухонемых и действовать по отношению к ним, исходя из этого положения…
На основании тех же наблюдений и принимая во внимание длительность нарастания мировой социалистической революции, необходимо прибегнуть к специальным маневрам, способным ускорить нашу победу над капиталистическими странами:
а) Провозгласить для успокоения глухонемых отделение (фиктивное!) нашего правительства и правительственных учреждений (Совет Народных Комиссаров и пр.) от Партии и Политбюро и, в особенности, от Коминтерна, объявив эти последние органы как независимые политические группировки, терпимые на территории Советских Социалис тических Республик. Глухонемые поверят, б) Выразить пожелание немедленного восстановления дипломатических сношений с капиталистическими странами на основе полного невмешательства в их внутренние де ла. Глухонемые снова поверят. Они будут даже в восторге и широко распахнут свои двери, через которые эмиссары Коминтерна и органов партийного осведомления спешно просочатся в эти страны под видом наших дипломатических, культурных и торговых представителей.
Говорить правду - это мелкобуржуазный предрассудок. Ложь, напротив, часто оправдывается целью. Капиталисты всего мира и их правительства, в погоне за завоеванием советского рынка, закроют глаза на указанную выше действительность и превратятся таким образом в глухонемых слещов. Они откроют кредиты, которые послужат нам для поддержки коммунистической партии в их странах и, снабжая нас недостающими у нас материалами и техниками, восстановят нашу военную промышленность, необходимую для наших будущих победоносных атак против наших поставщиков. Иначе говоря, они будут трудиться по подготовке их собственного самоубийства".
Разработав новую теорию, Ленин тотчас начал воплощать ее в жизнь. К 1921 году эта идея полностью владела его сознанием, о чем свидетельствуют документы. И она вполне могла привести к успеху. Вспомним: именно таким путем с помощью американского капитала и взаимовыгодной торговли возродил Адольф Гитлер Германию и в короткий срок сделал ее могущественнейшей державой мира.
Почему же в 1920-е годы ленинская теория потерпела неудачу? И кто провалил ленинские планы в Америке?
Глава 2
Ленинские делегаты
В 1921 году не пустили за границу не только Есенина. Не отпустили Федора Сологуба, не пустили на лечение тяжело больного Александра Блока, лучшего поэта России. Сколько хождений по мукам испытал Борис Зайцев, сколько было потрачено нервов и испорчено крови, пока подписали все бумаги. Позже точно так же всласть поиздевались власти над Михаилом Булгаковым, но так и не выпустили из страны.
В 1922 году все уже по-другому. Но только для Есенина! Ходатайство о выезде поступило к наркому просвещения А.В. Луначарскому 17 марта, а 21 апреля уже был выдан мандат. И в нем указано, что Есенин командируется в Германию сроком на 3 месяца по делу издания собственных произведений и примыкающей к нему группы поэтов.
И это еще не все. В упомянутом документе значилось: "Народный Комиссариат по просвещению просит представителей советской власти, военных и гражданских, оказывать С. Есенину всяческое содействие".
Вот это привилегия! Тут, верно, не обошлось без влиятельных лиц! Неужели всемогущей Айседоре удалось то, чего не смог нарком просвещения? (Одоевцева уверяла, что "Луначарский тогда еще не лишился своей власти и выдавал самые фантастические командировки", имея в виду выезд за границу.) Вряд ли: Айседора для себя и для своей школы ничего не могла добиться при всей своей напористости. Возможности Луначарского тоже не распространялись далее особо доверенных эмиссаров Коминтерна и органов партийного осведомления, которые под самыми разными предлогами направлялись в капиталистические страны для пропаганды.
Удивляет и то, что командировали Есенина на 3 месяца, а он пробыл 15 месяцев! И ему это сошло с рук. Почему?
Да, вопросов больше, чем ответов. Осторожный намек на разгадку находим в воспоминаниях Захарова-Мэнского:
"Мне рассказывали, что остроумнейший из белогвардейских поэтов Л.Г. Мунштейн (Lolo) так встретил приезд этой четы в Германию стихотворным приветствием в "Руле":
Не придумаешь фарса нелепее.
Вот он, вывоз сырья из Совдепии,
Вот восторг образованных стран.
С разрешения доброго Ленина
Привезла молодого Есенина
Не совсем молодая Дункан!"
Значит - с разрешения доброго Ленина? И опубликовано это в Берлине 21 мая 1922 г. под заглавием "Сырье (экспромт)".
Вероятно, не все были согласны с есенинской кандидатурой, приводили Ленину доказательства неблагонадежности, нелояльности поэта. Возможно, даже цитировали строки из письма к Жене Лифшиц, за которое Есенин арестовывался чекистами в 1920 году: "Мне очень грустно сейчас, что история переживает тяжелую эпоху умерщвления личности как живого, ведь идет совершенно не тот социализм, о котором я думал". Или в доказательство "монархических" убеждений Есенина напоминали о том, что "Душка Есенин" представлялся Александре Федоровне в царскосельском дворце, читал ей стихи, просил и получил от императрицы разрешение посвятить ей целый цикл в своей новой книге!
Усердные букинисты в магазине Соловьева на Литейном уже после революции якобы разыскали и выставили на всеобщее обозрение такой экземпляр книги "Голубень" (с дарственной надписью) с роковым: "Благоговейно посвящаю", адресованным царице. Был он и в руках В.Ф. Ходасевича. При желании читатель найдет эти сведения у Ходасевича, а пересказывает их в мемуарах Георгий Иванов в книге "Есенин" (Париж, 1951 г.):
"Теперь даже трудно себе представить степень негодования, охватившего тогдашнюю "передовую общественность", когда обнаружилось, что "гнусный поступок" Есенина не выдумка, не "навет черной сотни", а непреложный факт.
Для Ленина и компании "ужасный поступок" Есенина был просто "забавным пустяком". Ну, пробрался парень с заднего крыльца к царице в расчете поживиться! Экая, подумаешь, важность! Раз теперь он с нами, да к тому же как человек талантливый нам нужен, и дело с концом. Ты за кого? За нас или против? Если "против" - к стенке. Если "за", иди к нам и работай. - Эти слова Ленина, сказанные еще в 1905 году, оставались в 1918 в полной силе. Есенин был "за". И ценность этого "за" вдобавок увеличивалась его искренностью".
Вот так, ясно и просто обвинение с Есенина было снято: он, по словам Г. Иванова, "как человек талантливый нужен был большевикам".
7 ноября Ленин присутствовал в Большом театре на выступлении Айседоры Дункан, ее ученицы Ирмы и сорока воспитанниц. Реакция была положительная. "Красная столица, неизбалованная знатными иностранцами, восторженно принимала мировую знаменитость". "Восторженные аплодисменты не прекращались. Сам Ленин, окруженный членами Совнаркома, из царской ложи подавал к ним сигнал". "Славянский танец" да и другие революционные танцы, которым аплодировал Ленин, могли убедить его вполне, что Айседора более "красная", чем сами красные.
Нет сомнения, что Советская Россия в лице Есенина и Дункан предлагала Америке "сырье" высшего качества для заключения договора о дружбе и сотрудничестве двух великих держав.
К тому же в ходатайстве о выезде Есенина есть еще добавление:
"Предлагаю свои услуги по выполнению могущих быть на меня возложенных поручений Народного комиссариата по просвещению. В случае Вашего согласия прошу снабдить меня соответствующими документами. 1922 год, 17 марта, Сергей Есенин", Поручения, к тому же более высокого уровня, нашлись.
Впоследствии, когда Дункан и Есенин оказались в Америке, американская пресса писала: Айседора Дункан, "оказывая дружескую услугу советскому правительству, привезла в Америку какие-то документы". Кроме неположенных бумаг, чета везла в Новый Свет откровенную пропаганду. Каждое выступление Дункан заканчивалось "Интернационалом" и ее восторженными речами о Советской России.
Реакция последовала быстро: Айседоре запретили въезд в штат Индиана, а вскоре и Юрок, ее импресарио, отменил турне по Америке. Айседора продолжала выступать в Нью-Йорке, но после каждого выступления "зеленая карета" отвозила ее в полицию. Кончилось тем, что Айседора Дункан была лишена американского гражданства - "за красную пропаганду". Ей и Есенину было предложено покинуть Соединенные Штаты.
Из воспоминаний Мэри Дести:
"Айседору подозревали в том, что ее использовали в качестве дружественного курьера Советского правительства для доставки бумаг в Америку.
Она надеялась вернуться в Россию с деньгами, а вынуждена была просить друзей одолжить ей деньги на билеты. Ей пришлось обратиться к Лоэнгрину, который прислал им билеты до Парижа".
В 1921 году в Нью-Йорке вышла в свет антология "Новые русские поэты" в переводе слависта Публичной библиотеки Авраама Ярмолинского и его жены Баббет Дейч, где было опубликовано несколько стихотворений Есенина. Сразу по приезде в Нью-Йорк, встретившись с Ярмолинским, Есенин предложил ему издать сборник своих стихотворений в его переводе на английский язык.
Сергей Ecенин и Айседора Дункан, 1922 г.
За неимением книг Есенин по памяти составил небольшой сборник на 19 листках, включив в него ряд стихотворений и поэму "Кобыльи корабли". Но на том дело и кончилось.
"Удивил меня Есенин (…) предложением издать в Нью-Йорке сборник его стихов в моем переводе. Правда, у него не было на руках книги, но это не помеха: он по памяти напишет выбранные им для включения в книжку стихи. Я не принял всерьез это предложение. Но оказалось, что он действительно верил в возможность издания сборника. Впрочем, дальше составления рукописи Есенин не пошел. Передав ее мне, он видимо потерял интерес к своей затее, и мы больше не встречались".
Написал это Ярмолинский в 1957 году, и хотя с Есениным виделся один-единственный раз, в воспоминаниях предположил, что Есенин "злоупотреблял спиртными напитками", и объяснил, почему злоупотреблял: "Во время поездки по Америке ему почти не с кем было обменяться словом. Как известно, с женой у него буквально не было общего языка. Это, может быть, тоже способствовало его злоупотреблению спиртными напитками".
Даже есениновед С.П. Кошечкин, составляя в 1988 году "Жизнь Есенина в рассказах современников", не привел ни одного достоверного факта о пребывании Есенина в Америке, кроме робких попыток Мориса Осиповича Мендельсона оправдать и хоть в чем-то реабилитировать поэта.
Итак, что же известно о Есенине в Америке?
Да ровным счетом ничего, тем более что сам Есенин, кроме явной чепухи, никогда никому ничего не рассказывал. Что хотел сказать, сказал в "Железном Миргороде" и поэме "Страна Негодяев".
Илья Эренбург писал в воспоминаниях "Люди, годы, жизнь":
"Он промчался по Европе, по Америке и ничего не заметил. Конечно, на Западе тогда был не только фокстрот, но и кровавые демонстрации, и голод, и Пикассо, и Р. Роллан, и Чаплин, и много другого. Но состояние Есенина мне понятно. Дело не только в любви к березкам, о которой много писали, дело в том, что он издали увидел во весь рост народ, ринувшийся к будущему. Вернувшись в Россию, он попытался сделать выводы".
У Эренбурга, мы об этом уже говорили, своя логика: если по есенинской оценке его роман - пустой и нулевой, то вояж Есенина по Европе и штатам Америки - вообще никакой.
Но это было не так. Четыре месяца был Есенин в Штатах. Первые полтора ушли на подготовку сборника, хотя Ярмолинский как мог тянул время. Потом начались гастрольные поездки А. Дункан. Они посетили много городов. Вот, возможно, неполный перечень: Нью-Йорк, Бостон, Чикаго, снова Нью-Йорк, Индиана, Луисвилль, Канзас-Сити, Сент-Луис, Мемфис, Детройт, Милуоки, Кливленд, Балтимор, Филадельфия, Бруклин, Толидо. Два последних концерта 13 января - опять в Нью-Йорке. Если учесть, что две поэмы - "Страна Негодяев" и "Черный человек" и цикл стихотворений, вошедших в сборник "Москва кабацкая", были созданы за такое короткое время (в поездках по штатам), то убедимся, что Есенин не занимался куражом и пьянством. Ему просто некогда было.
Безусловно, травля, которой подвергалась "красная Айседора", ударяла и по Есенину. Наверное, из-за этого он злился на Айседору. Планы с опубликованием своих стихов и "прилегающей группы" потерпели полный крах. Стихи поэта не заинтересовали американцев, поскольку никаких переводов не было опубликовано; а ливни, потоки грязи и нелепостей, хлынувшие из всех резервуаров, окончательно похоронили благие намерения по издательской деятельности.
Позднее, в автобиографии 1924 года, он скажет: "Мне нравится цивилизация, но я очень не люблю Америки. Америка - это тот смрад, где пропадает не только искусство, но и вообще лучшие порывы человечества… Если сегодня держат курс на Америку, то я готов предпочесть наше серое небо и наш пейзаж (…) Это то самое, что растило у нас Толстого, Достоевского, Пушкина, Лермонтова и др"
Глава 3
Нарушитель спокойствия мира
Непостижимым сверхъестественным свойством обладает имя Есенина. Точно лакмусовая бумага проявляет человека. Либо он с честью и совестью, либо лицедей с разменной монетой вместо чести и совести.
Допустим, мы не располагаем конкретным материалом и не знаем достоверно, что на самом деле случилось с Есениным в Америке. Нам открыто лишь то, что позволено знать. К примеру, есениноведы в один голос твердят: пил, скандалил, хулиганил, ссорился с Айседорой. За неимением других фактов, кроме количества написанных в это время строк, способных развеять устоявшееся мнение, предлагаю проследить поведение не Есенина, а тех немногих, кто был рядом в американский период и хоть как-то описан в литературе. Возьмем, хотя бы А. Ярмолинского и Д. Бурлюка.
В 1957 г. Ярмолинский напишет: "Когда (…) я узнал из газет, что Есенин приехал в Нью-Йорк с Айседорой Дункан, я попросил издателя выслать ему экземпляр книги (антология "Новые русские поэты") и написал об этом Есенину".
Давид Бурлюк, в свою очередь, публикует в газете заметку "Поэт С.А. Есенин и А. Дункан", в которой дает краткую биографию Есенина, обещает читателю переводы стихов поэта и его выступления: "Предполагаются поэзоконцерты прибывшего поэта. Стихи Есенина переводятся на английский язык и скоро будут предложены американскому читателю. Поэт предполагает пробыть в Америке три месяца. Своей внешностью: манерой говорить С. А. Есенин очень располагает к себе. Среднего роста, пушисто-белокур, на вид хрупок. Курьезно, что американская пресса величает С.А. Есенина украинским поэтом - это его-то - беляка-русака!" (1922 год).
Казалось, что для Есенина все складывалось как нельзя лучше: поэт Мани Лейба переводит его стихи на идиш, Ярмолинский и Бурлюк познакомят американских читателей, а перед русской аудиторией поэт выступит сам.
До 18 октября чета Есенин-Дункан жила в Нью-Йорке, поскольку с 7 октября у Айседоры начались выступления в Карнеги-холле. Возникает вопрос, почему письмо А. Ярмолинского от 3 октября Есенин получил только 27 октября в Чикаго? Оно что, пешком шло в Чикаго? Или в Америке настолько плохо работала почта? Значит, все дело в том, что письмо явно не торопились посылать. Значит, возникли непредвиденные обстоятельства, которые требовали от Ярмолинского не торопиться с письмом.
Ну а что же Давид Бурлюк? Он, многое пообещав, тоже надолго скрылся с горизонта. И появится, это будет незадолго до нового 1923 года, почти перед отъездом Есенина.
Еще более нездоровая обстановка складывалась вокруг выступлений Айседоры. Десять дней гастролей превратились для нее в кошмар и испытание. Вернувшись в Нью-Йорк, она сказала журналистам: "Я здесь, чтоб отдохнуть и прийти в себя от преследований, которым подвергалась со стороны американской прессы на всем протяжении своей поездки".
Первый месяц их пребывания в Америке был на исходе, но Есенин, видно, тогда еще не знал о заговоре вокруг них, еще верил, что для него не все потеряно: 1 ноября он пишет Ярмолинскому: "Очень хотел бы поговорить с Вами лично. Если можете, то позвоните завтра в 12 часов в отель, комната 510".