Наконец, что делать с фактом несуществования поэта Н.Н. Горбачева? Никто не знал и не знает такого поэта - Николая Николаевича Горбачева. Не было такого поэта в середине 1920-х годов, не подавал он голоса и позже. Муза не посещала журналиста Н.Н. Горбачева.
Читатель спросит: а какая разница, кто написал "Послание Демьяну", Сергей Есенин или Николай Горбачев, и что от этого меняется? Большая разница, просто ошеломляющая, и многое меняется. Если автор "Послания…" - Есенин, становится ясно, кто и почему убил поэта; что поэт не принял революции и никогда не был большевистским поэтом. Станет понятно, что русская революция не была русской, а была сионистской революцией в России (русским экспериментом). Трудно не согласиться с А. Латышевым, который в своей работе "Рассекреченный Ленин" утверждал, что "нас почти три четверти века обманывали, не только скрывая важнейшие ленинские документы, но и фальсифицируя публиковавшиеся. Впрочем, вины Ленина нет в том, что безбожно искажались его высказывания. Главная его вина, я считаю, в исключительно жестоком, не побоюсь сказать, людоедском отношени к своим соотечественникам. И сегодня у меня нет сомнений, что ленинский "стратацид" ничем не лучше гитлеровского "геноцида".
На вопрос, кто убил Есенина, ответить можно однозначно - большевики. Но чтобы понять, почему большевики убили "своего" поэта ("Мать моя родина! Я - большевик!"), надо понять, почему Есенин не принял советскую власть, и почему советская власть, приспосабливая его "под себя", сделала из Есенина легенду и покрыла толстым слоем лжи и грязи.
В горбачевскую версию "Послания…" есениноведы и писатели, видно, никогда не верили, потому незадолго до смерти Екатерины Александровны Есениной (умерла она в 1977 году) вновь обратились к ней с вопросом, кто автор "Послания…"? Сестра поэта вновь направила их по ложному следу, назвав автором Алексея Ганина.
Сама Екатерина придумала новую версию или с чьей-то помощью? Эта версия была, конечно, более убедительна и правдоподобна, потому что Алексей Ганин проявил себя как заступник за православную веру. Но, расстрелянный в застенках Лубянской тюрьмы 30 марта 1925 года, он никоим образом не мог познакомиться с "Новым Заветом" Демьяна Бедного, который начали печатать в "Правде" с 12 апреля.
Следовательно, эта версия могла жить только до тех пор, пока не было опубликовано следственное дело Алексея Ганина.
Сам Ганин никогда не примазывался к славе Есенина. Он взошел на свой пьедестал. У него свои заслуги перед Отечеством и русским народом. О них сказал его друг Пимен Карпов:
От света замурованный дневного,
В когтях железных погибая сам.
Ты сознавал, что племени родного
Нельзя отдать на растерзанье псам.
В статье Вл. Виноградова достойно удивления не нагромождение случайностей и переплетение судеб - это заранее и тщательно продумывалось в чекистских сюжетах и отрабатывалось на "репетициях". Загадочно и удивительно другое - полное несоответствие содержания статьи и заглавия. Содержание напрочь отметает есенинское авторство, а заглавие "вопиет": "Я часто думаю, за что его казнили?" Речь ведь идет не о Христе, речь идет о Есенине. Так за что его казнили?
Сегодня сомнения в есенинском авторстве "Послания…" отпали. В журнале "Нева" (№ 10 за 1999 г.) опубликована статья Мих. Эльзона "Взыскующая тень". Автор приобрел в антикварном магазине "На Литейном" "Послание евангелисту…" с подписью Есенина. Подпись подтверждена экспертизой.
Глава 11
О рукописях и комментариях
Самым значительным исследованием о Есенине считаю "Хронику" В.Г. Белоусова. Удивляюсь, как ее пропустила цензура, то бишь "есенинская комиссия"?! Не иначе как Владимир Германович умышленно или случайно провел, перехитрил цензуру: одни и те же события записал трижды. Один раз по годам, как положено в хронике, во вторую часть включил дополнения, разъяснения, уточнения, а кроме того, звездочкой отметил примечания. Примечания есть, а где их искать, не указано. Читатель ищет, ищет, "плюнет" на "звездочки" и читает без примечаний. Так выпадает из его поля зрения недозволенное, пропущенное цензурой.
Он первый надоумил: ищите первоисточники, сопоставляйте, не верьте этому автору - в первой редакции он писал по-другому. Недаром это исследование есениноведы называют дотошным. Например, письмо Якову Цейтлину, уже известному нам комсомольцу из Николаева, прокомментировано так: "Это был комсомолец, приславший ему по адресу "Прожектора" письмо со стихами. Есенин тогда находился в санатории, и письмо было доставлено ему с большим опозданием". Опоздание было действительно большим: отправленное 25 мая, письмо пришло к адресату 12 декабря!
"По-видимому, оно провалялось у кого-нибудь в кармане из прожекторцев, ибо поношено и вскрыто", - так написал в ответе Есенин.
Сексоты и шпионы теперь уже работали в открытую: письма вскрывали, читали и доносили куда надо. Таких восторженных писем на имя Есенина десятки, со всех концов России. Получал ли их Есенин? Читал ли? Может быть, они одни в это тяжкое время могли скрасить его жизнь. Даже в собственной семье не было понимания и поддержки.
О неверном толковании пояснений написал еще В. Белоусов в 1970 году. В пятитомном собрании сочинений Есенина эти комментарии подготовлены Е. Динерштейном, конечно, с одобрения есенинской комиссии.
Поэтическая программа Есенина изложена в статье "Ключи Марии". Н. Асеев в 1922 г. писал: "Ключи Марии" не заслужили внимания тт. критиков, а между тем они заслуживают его не в меньшей степени, чем пастушеское происхождение нашего поэта".
Восторженное отношение Есенина к революции, которая принесла "священнейшие дни обновления человеческого духа, вера в то, что только революция даст жизнь народному искусству, соседствует с заявлением: "Нам противны занесенные руки марксовой опеки в идеологии сущности искусств. Она строит руками рабочих памятник Марксу, а крестьяне хотят поставить его корове. Все эти пролеткульты есть те же самые по старому образцу розги человеческого творчества. Мы должны вырвать из звериных рук это маленькое тельце нашей новой эры, пока они не засекли его".
Порывая с имажинизмом, в 1924 году Есенин сказал со всей определенностью: "Сейчас я отрицаю всякие школы. Считаю, что поэт и не может держаться определенной какой-нибудь школы. Это его связывает по рукам и ногам. Только свободный художник может принести свободное слово".
Партия в июне 1925 г. издает постановление о литературе, а Есенин, как будто в ответ, заявляет: "Я не разделяю ничьей литературной политики. Она у меня своя - я сам". (Из письма Г. Бениславской 1925 г.)
Тем самым Есенин подписывал свой приговор. Не удивительно, что в творчестве Есенина последнего периода много прощальных мотивов. Весь последний цикл - это прощание: с матерью, дедом, сестрами, садом, даже со своим старым псом. Собственно говоря, уезжая из Баку, он начинает этот цикл:
Прощай, Баку! Тебя я не увижу.
Теперь в душе печаль, теперь в душе испуг.
И сердце под рукой теперь больней и ближе,
И чувствую сильней простое слово: друг.
Т. Табидзе скажет впоследствии: "Здесь, в Тифлисе, на наших глазах писались эти мучительные стихотворные послания: "К матери", "К сестре", "К деду" и их воображаемые ответы".
Автобиографию 1924 года Есенин заканчивает так: "Здесь не все сказано. Но я думаю, мне пока еще рано подводить какие-либо итоги себе. Жизнь моя и мое творчество еще впереди".
Автобиографию 1925 г. закончил иначе, очевидно, в это время уже знал, что будущего у него нет; пишет просто и лаконично: "Что касается автобиографических сведений, - они в моих стихах".
На автобиографический характер стихотворений Есенина указывают многие друзья поэта, например Иван Грузинов: "Есенин в стихах никогда не лгал. Рассказывает он об умершей канарейке - значит, вспомнил умершую канарейку, рассказывает о гаданье у попугая - значит, это гадание действительно было, рассказывает о жеребенке, обгоняющем поезд, - значит, случай с милым и смешным дуралеем был".
В рукописи автор добавлял: "Рассказывает о милой персиянке Шаганэ - значит, персиянка Шаганэ факт". (Кстати, замечу: факт этот был обнародован только в конце 1950-х - начале 1960-х, а затем в 1965 и 1968 годах Белоусовым и в 1967 г.). По каким-то соображениям в 1926 году имя Шаганэ Несесовны Тертерян (Тальян) указано не было.
Предостерегая от того, к каким непредсказуемым последствиям может привести отождествление художественного изображения и реальных событий, А. Козловский пишет: "Нет спора, немало строк в стихах Есенина сложилось под впечатлением тех или иных случаев (…), но делать вывод об автобиографическом характере стихов Есенина вряд ли правомерно".
Вс. Иванов подчеркивал, "что на основе тенденциозного и одностороннего прочтения и толкования иных его (Есенина) поступков поэту стремились приписать самые невероятные настроения и взгляды - от участия чуть ли не в монархическом заговоре до злостного хулиганства".
Фото 1924 г.
"Сейчас я отрицаю всякие школы. Считаю, что поэт и не может держаться определенной какой-нибудь школы. Это его связывает по рукам и ногам. Только свободный художник может принести свободное слово".
Когда Софья Андреевна собирала документы для есенинского музея и для этого разослала всем друзьям письма с просьбой пересмотреть свои архивы, оказалось, что у многих исчезли письма Есенина, его фотографии, дарственные книги, а у Сергея Городецкого исчез весь архив.
Рассказывает Шаганэ Нерсесовна Тальян (Тертерян до замужества): "После приезда из-за границы (Есенин) долго и безуспешно пытался издать стихи этого цикла ("Москва кабацкая") отдельной книгой, И вот однажды его вызвал к себе Луначарский и предложил официально порвать отношения с этой группой (имажинистами). Есенин воспользовался таким случаем и, соглашаясь, попросил издать книгу "Москва кабацкая". Как утверждал Сергей Александрович, Луначарский согласился с этим условием, и только поэтому книга увидела свет". (Письмо Белоусову от Шаганэ Нерсесовны датировано 1959 годом. Воспоминания она написанла позднее, в 1965 и 1967 годах).
Рукопись стихотворения "Шаганэ ты моя, Шаганэ" не найдена. Как сообщила Ш.Н. Тальян, у нее попросили этот автограф в 1927–1928 гг., чтобы сфотографировать для работы о Есенине, и не вернули.
Есенин подарил Ш. Н. вышедшую книгу "Москва кабацкая". "Вместе с книжкой он принес фотографию, на которой на берегу моря запечатлены он, Повицкий и еще двое незнакомых мне мужчин, с написанным на обороте стихотворением "Ты сказала, что Саади". Над стихотворением была надпись: "Милой Шаганэ", а под стихотворением подпись "С. Есенин". Автограф утрачен. Его взяли одновременно с автографом стихотворения "Шаганэ ты моя, Шаганэ", чтобы также сфотографировать для работы о Есенине, и тоже не вернули.
Так было и с другими произведениями Есенина. Поэма "Анна Снегина" отдельной книгой при жизни поэта издана не была.
Из воспоминаний В.Ф. Наседкина: "О книге стихотворений "Персидские мотивы", вышедшей в мае в издательстве "Современная Россия", в провинциальных газетах печатались такие рецензии, что без смеха их нельзя было читать. Заслуживающей внимания была одна вырезка со статьей Осинского из "Правды", но и она была обзорной: о Есенине лишь упоминалось.
О поэме "Анна Онегина", насколько помнится, не было за полгода ни одного отзыва. Она не избежала судьбы всех больших поэм Есенина".
Из воспоминаний В. Эрлиха: "В апреле 1924 г. Есенин продолжал работу над поэмой "Гуляй-Поле". Поэма превышала по количеству строк "Полтаву" Пушкина". Такой поэмы нет. Есенин сообщал И.В. Евдокимову, что работает над поэмой "Пармен Крямин" и намерен включить ее в "Собрание стихотворений". Никаких набросков, относящихся к этой поэме, не обнаружено.
Так обстоит дело со многими рукописями Есенина, нет его черновиков, указаны произвольно даты изданных произведений. Вот, что называется, протокольная запись (записано Белоусовым 24 мая 1959 г.): "За время знакомства с Есениным АЛ. Берзинь получила от поэта 52 письма и телеграммы, из них 15 писем передала в 1948 г. на хранение СЛ. Толстой-Есениной. В "Литературной хронике" отмечены девять писем и одна телеграмма, обнаруженные в архиве СЛ. Толстой-Есениной. Местонахождение остальных писем и телеграмм неизвестно".
Следует сказать, что письма время от времени все же откуда-то появляются. Появляются и безымянные стихи, которые приписывают Есенину. Вот одно из них.
Бегут весенние ручьи,
И солнце в них купает ноги.
А мы куда-то все спешим,
Мы проклянем свои дороги.
Ой ты, синее небо России,
Ухожу, очарован тобой,
А березки, как девки босые.
На прощанье
мне машут листвой.
Я нигде без тебя не утешусь.
Пропаду без тебя, моя Русь.
Вот вам крест, что я завтра повешусь,
А сегодня я просто напьюсь.
Другую буду обнимать,
С другой, быть может, брошусь в омут.
Но никогда ей не понять
Чужую страсть к родному дому.
О стихотворении "Плач крестьянина" пишет Гордон Маквей: "Стихотворение звучит по-есенински, но, кажется, не принадлежит его перу".
"Исповедь проститутки" упоминает Зелинский К.Л., следовательно, это стихотворение было в есенинском архиве. Где же оно теперь, если нынешние хранители архива даже не слышали о нем?
ЧАСТЬ II
БЫЛ НЕСРОДЕН РЕВОЛЮЦИИ
Глава 1
Как большевики воспитывали Есенина
Известно, что Ленин и Троцкий особого почтения к поэзии Демьяна Бедного не питали. "Грубоват. Идет за читателем, а надо быть впереди", - высказался однажды вождь. Троцкий тоже, хотя и спел ему дифирамбы в статье "Литература и революция", но сделал это не от чистого сердца, а по необходимости.
В революцию многие пришли "от сохи". Шашкой владеть научились. Пытались штурмом брать и поэзию, как недавно брали Перекоп. Вот и писали: "Семен Михайлович Буденный / Скакал на резвом кобыле". Или: "Рубаху рвану по-матросски - / И крикну: "Да здравствует Троцкий!"
Революционного энтузиазма молодым было не занимать, но разве это поэзия? А до каких пор можно было балаганного Демьяна считать первым пролетарским поэтом?
"Лицо, надо прямо сказать, не внушает симпатии, и обстановка вокруг него не ароматная… Лакействовать он будет, но на это есть и безыменские старшие и младшие".
(Троцкий)
А кого им, скажите на милость, прикажете обласкивать и возносить? Блока с его "Двенадцатью" - "первой поэмой о революции"? Так у него эта самая революция что-то не очень привлекательной вышла, с какими-то погромными лозунгами:
Запирайте этажи.
Нынче будут грабежи!
Мы на горе всем буржуям
Мировой пожар раздуем,
Мировой пожар в крови -
Господи! Благослови!
у Троцкого хватило ума молча пройти мимо блоковской поэмы, в которой многие (М. Горький, К. Чуковский и др.) увидели "сатиру и сатиру злую".
Есенин тоже не внушает доверия, с ним надо работать и работать. "Революция, - видите ли, - личность уничтожает", "Моя революция еще не наступила!" Того и гляди, на Запад сбежит, хотя себя "левее большевиков" объявляет:
Теперь в советской стороне
Я самый яростный попутчик.
"Как же, попутчик! До какой станции?" - саркастически уточнял Троцкий.
Нет, Сергей Александрович, большевиком мы тебя еще сделать должны, а не сделаем, значит, сломаем! Только и есть сейчас один Маяковский, да кому не надоело громыхание бочки по булыжной мостовой? После грохота войны и разрухи людям тишины и душевности хочется, а он "орет, выдумывает кривые словечки", - недовольно ворчит Ленин. Но приходится довольствоваться такой поэзией!
Конечно, по долгу службы воспитанием и перевоспитанием поэтов сподручнее заниматься Анатолию Васильевичу Луначарскому, но того самого в пору было перевоспитывать. Не годился для этой цели и Бухарин, хотя считался главным идеологом большевизма. Троцкий как самый образованный большевистский руководитель внимательно следил, направлял и командовал в литературе. И что из этого получилось? Все поэты и писатели "серебряного века" покинули большевистскую Россию, остались "ненадежные", "неустойчивые", "политически ограниченные попутчики". Поневоле приходилось петь дифирамбы пролетарским поэтам да печатать зеленую молодежь.
Троцкий с поэтами не церемонился:
"Присоединившиеся ни Полярной звезды с неба не снимут, ни беззвучного пороха не выдумают. Но они полезны, необходимы - пойдут навозом под новую культуру. А это вообще не так мало… Мы очень хорошо знаем политическую ограниченность, неустойчивость, ненадежность попутчиков. Но если мы выкинем Пильняка с его "Голым годом", серапионов с Всеволодом Ивановым, Тихоновым и Полонской, Маяковского, Есенина, так что же, собственно, останется, кроме еще неоплаченных векселей под будущую пролетарскую литературу?
Область искусства не такая, где партия может командовать".
Слова правильные, но не надо принимать их за чистую монету - они сказаны тогда, когда партия уже вынесла приговор всем тем, кто был "сам по себе". "Неистовый коммунист" (так называет его Ст. Куняев), журналист и партийный деятель Георгий Устинов обнародовал это решение в своей статье 1923 года. В ней крестьянские поэты Есенин, Клюев, Клычков и Орешин впервые были названы "психобандитами", а глава статьи называлась "Осужденные на гибель".
"Чуют ли поэты свою погибель? Конечно. Ушла в прошлое дедовская Русь, и вместе с нею с меланхолической песней отходят ее поэты. "По мне Пролеткульт не заплачет, / И Смольный не сварит кутью", - меланхолически вздыхает Николай Клюев. И Есенин - самый яркий, самый одаренный поэт переходной эпохи и самый неисправимый психобандит, вторит своему собрату: "Я последний поэт деревни".
Почему Есенину не по пути было с большевиками?
"Вардин ко мне очень хорош и очень внимателен. Он чудный, простой и сердечный человек. Все, что он делает в литературной политике, он делает как честный коммунист. Одна беда, что коммунизм он любит больше литературы".