Как мы знаем из писем Александры Николаевны, детство и, видимо, раннюю юность Наталья Фризенгоф провела в деревне. Она страстно любила собак и лошадей, постоянно ездила верхом. Росла она без подруг, в обществе взрослых, и это, конечно, сказалось на ее характере. Нет сомнения, что Густав Фризенгоф, высококультурный человек, много занимался образованием дочери в эти годы, она много читала. В 1876 году Наталья Густавовна вышла замуж за герцога Элимара Ольденбургского, с которым познакомилась в Висбадене, вероятно, когда гостила там у тетки Натальи Александровны Меренберг-Нассауской. Это был опять морганатический брак. Герцог Элимар принадлежал к королевской семье, он был в родстве с домом Романовых, а раз так, то молодые не могли надеяться на благожелательное отношение к ним русского двора вследствие этого "неравного" брака. Брат Элимара был правителем герцогства Ольденбург в Северной Германии. Он так же, как Нассауские, не признал неравнородного брака Элимара. Дети Натальи Густавовны впоследствии, после смерти отца, получили титул графов Вельсбург; о правнуке Александры Николаевны, Георге Вельсбурге, мы уже упоминали. Возможно, в силу всех этих обстоятельств, Наталья Густавовна и не интересовалась русской родней, не знала языка и никогда не бывала в России. Но Наталью Николаевну, несомненно, помнила, ей было уже 8 лет, когда та приезжала в последний раз в Бродзяны.
Герцог Элимар, получивший наследство от матери, был очень богат. Под Веной у него было роскошное имение Эрлаа, в котором и поселились молодые. По зимам там жили и старики Фризенгофы. Дом был всегда полон гостей, устраивались охоты, пикники, музыкальные вечера. Супруги Ольденбург интересовались литературой и искусством. Наталья Густавовна писала стихи, даже выпустила два томика своих стихотворений, хорошо рисовала, писала и масляными красками (в молодости, как говорит А. М. Игумнова, она училась в Мюнхене у известного художника Ленбаха). В бродзянской гостиной висели два портрета ее родителей, написанные ею.
У Ольденбургов было двое детей, сын и дочь. Воспитателем их был молодой священник Пауль Геннрих, проживший в Эрлаа и Бродзянах около 10 лет (с 1887-го по 1896-й). Он оставил "Воспоминания", в которых говорит и об этом периоде своей жизни. Хорошо знал он, конечно, и стариков Фризенгофов. Познакомился он с ними 10 ноября 1887 года, когда впервые появился в замке Эрлаа. За обедом он встретился "…с родителями герцогини – бароном Фризенгофом, изящным старым господином, который состоял на австрийской дипломатической службе и, обладая знаниями в самых различных областях, умел очень интересно говорить… и его женой, бывшей придворной дамой русского двора и свояченицей поэта Пушкина. У нее уже несколько лет был левосторонний паралич. Говорила она обычно по-французски, но немецкому кандидату все же сказала несколько исковерканных немецких слов".
К сожалению, в воспоминаниях Геннриха мы мало находим сведений об Александре Николаевне. Мы узнаем из них, что часто, уезжая с мужем путешествовать, Наталья Густавовна оставляла своих детей на попечении бабушки, которая их очень баловала. Наталья Густавовна была этим недовольна, высказывала это матери, а Александра Николаевна в свою очередь была не согласна с дочерью, и отношения их в последние годы жизни Александры Николаевны, по словам Геннриха, были плохими.
В течение многих лет Александра Николаевна не могла ходить, и ее возили в кресле. Об этом говорят нам и Игумнова, и Пауль Геннрих.
В 1889 году в Бродзянах умер Густав Фризенгоф, а в 1891 году, в возрасте 80 лет, скончалась и Александра Николаевна. Сначала они были похоронены на местном сельском кладбище, а когда было закончено строительство часовни, гробы обоих супругов были перенесены туда. Во время своего пребывания в Бродзянах Н. А. Раевский посетил часовню, где покоится прах Александры Николаевны. В склепе под часовней стоит на бетонном постаменте серебристый с золотом гроб с немецкой надписью на кресте:
Баронесса Александра Фогель фон Фризенгоф,
урожденная Гончарова
Род. 7 авг. 1811 – Сконч. 9 авг. 1891.
Так, далеко от родины, закончила свою жизнь Азя Гончарова, московская барышня, петербургская фрейлина двора, баронесса Фризенгоф… К сожалению, она не оставила никаких воспоминаний, и с нею ушло в могилу все, что знала она о Пушкине, о последних годах его жизни, о сестрах, а знала она многое…
После смерти герцога Элимара (1885 г.) Наталья Густавовна, не любившая Эрлаа, продала его и окончательно поселилась в Бродзянах. Пауль Геннрих и А. М. Игумнова довольно подробно рассказывают об этой эксцентричной женщине. Она вела безалаберную жизнь: в замке постоянно жили многочисленные гости, "непризнанные таланты" – поэты, писатели, художники, музыканты; некоторые из них прожили в Бродзянах всю жизнь. Говорят, что она была доброй женщиной. Она открыла в деревне кооператив, построила там больницу и нечто вроде клуба – "казино", где давались иногда концерты и театральные представления. Была она большой оригиналкой. Одевалась или в мужской костюм, или в старинные платья, давно уже не модные. Жила она не в замке, а в башне, построенной на холме, там ночевала одна с постоянно окружавшими ее собаками. В течение всего года каждое утро Наталья Густавовна посвящала верховой езде и появлялась в замке только к обеду. "Хозяйством она совсем не занималась, – пишет А. М. Игумнова, – и все шло вкривь и вкось, так что, несмотря на ее богатство, у нее часто не было в кармане и 20 крон на мелкие расходы… Жизнь в замке шла по заведенному десятилетиями образцу, и постепенно все разваливалось, т. к. на ремонт и починки никогда не было денег". И Пауль Геннрих пишет в своих воспоминаниях, что в конце своей жизни Наталья Густавовна с трудом сводила концы с концами: Первая мировая война, аграрная реформа в Чехословакии и обесценение в результате инфляции денег, полученных за Эрлаа и находившихся в венском банке, – все это разорило владелицу Бродзян. "Лишь с трудом удавалось предотвратить полное банкротство, отчасти путем продажи ценных вещей из богатой коллекции драгоценностей герцогини. В общем, мое последнее пребывание (в 1933 г.) было печальной противоположностью богатой и веселой жизни, которая протекала раньше в Бродзянах", – пишет Геннрих.
Наталья Густавовна умерла в 1937 году в возрасте 83 лет, пережив и сына, и дочь.
Во время Второй мировой войны бродзянский замок был разорен и разграблен гитлеровцами. Солдаты, стоявшие в Бродзянах, жгли в печах ценнейшую старинную библиотеку. Судьба многих портретов и альбомов до сих пор неизвестна. Но некоторые портреты и бумаги, как мы уже упоминали, все же попали в Пушкинский дом в Ленинград, они были переданы в 1947 году приезжавшей в СССР делегацией чехословацких писателей и журналистов.
Публикуемые нами письма Александры Николаевны Гончаровой-Фризенгоф и ее мужа, как петербургского, так и бродзянского периодов, дают нам возможность объективно судить об этой женщине. Она была глубоко порядочным человеком, не способным ни на какую временную связь, тем более с мужем сестры, ни вообще на какой-либо предосудительный поступок. Она страдала, это верно, тяжело переживала свое вынужденное девичество (об этом неоднократно так проникновенно говорит Наталья Николаевна), но мы не можем ее обвинить ни в одном некрасивом поступке. К Пушкину она относилась, как подобает свояченице, то есть по-родственному, несомненно, высоко ставила его талант, и из всей ее переписки с родными никак нельзя сделать вывод, что у нее были какие-то "особые" отношения с Пушкиным. Еще раз скажем здесь, что тесная дружба и нежная любовь друг к другу до конца жизни обеих сестер подтверждает это. И то, что Александра Николаевна была так счастлива в браке, свидетельствует о том, что и она, как и Наталья Николаевна, высоко ставила обязанности жены и матери.
Письма А.Н. Гончаровой брату Дмитрию
19 мая 1832 г. Теплуха
Мы давно уже лишены были счастья знать что-нибудь о тебе, любезный, добрый друг Митенька, так что твое письмо, полученное нами здесь, доставило нам большое удовольствие. Ты должно быть знаешь, что мы у Калечицких уже более трех недель и проживем здесь до 15 июня. Встретили нас, конечно, хорошо, мы очень приятно проводим время и я с грустью думаю об отъезде. Ты говоришь, любезный друг, что Таша полнеет. В ее положении так и должно быть. Мы должны в скором времени ждать маленького племянника или племянницу. Все-таки скажи ей, что она лентяйка, как не написать нам столько времени! Ей в виду ее положения еще простительно, на нее нельзя сердиться, но каков Сережа, который также не подает никаких признаков жизни! Ах, скверный мальчишка, выдери его хорошенько за уши. Дедушка уже должен быть в Петербурге и ты наверное знаешь, как его дела. Хочет ли он остаться в Петербурге и на сколько времени?
У меня к тебе просьба, любезный братец, попроси от меня Дедушку, не будет ли он так добр дать тебе денег, чтобы купить мне накладную косу. Посылаю тебе образчик моих волос, постарайся пожалуйста, чтобы цвет был точно такой и коса была длинная и густая. Не будет ли он добр купить мне еще узел Аполлона или то, что теперь носят? Если мы поедем на зиму в Москву (к сожалению только если), мне это очень пригодится. В Москве невозможно найти волосы цвета моих. Прости, любезный Митинька, что беспокою тебя такими пустяками, но, зная твое дружеское ко мне расположение, я не сомневаюсь, ты с удовольствием окажешь мне эту маленькую услугу.
Прощай, любезный друг. Стоит такая страшная жара, что я изнемогаю. Итак, целую тебя и прошу не забывать ту, кто навеки твой верный друг и сестра.
Катинька шлет тебе большой привет. Поцелуй от меня Ташу и братьев.
Приписка Екатерины Николаевны Гончаровой:
Мне тоже хочется сказать тебе несколько слов, любезный братец. Надеюсь, ты не рассердишься, что я пишу так мало, но клянусь тебе, я совершенно подавлена и обессилена жарой. Ты должно быть уже знаешь, что мы здесь около месяца, проводим время очень приятно и я с грустью жду 17-е число следующего месяца, день нашего отъезда в твои будущие владения. Передай пожалуйста мою просьбу Дедушке, любезный братец: я посылаю тебе образчик моих волос, чтобы купить мне букли, они гораздо лучше, чем в Москве, и также узел Аполлона или другую прическу, которую носят. Катинька просит меня спросить тебя, что стоит кусок тармаламы, и если цена ей подходит, просит поручить тебе написать Арцруни, чтобы ей выслали. Скажи Ване, чтобы он не забыл наше поручение о пальто. Нежно целую его, а также Сережу, тебя и Ташу.
Твой друг К. Г
(19 июля 1832 г.). Завод
Вот мы и опять брошены на волю Божию: Маминька только что уехала в Ярополец, где она пробудет, как уверяла, несколько недель, а потом конечно еще и еще несколько, потому что раз она попала туда, она не скоро оттуда выберется. Я уже предвижу гнев дорогого Дедушки, когда он узнает об ее отъезде, и нисколько не удивлюсь, если он прикажет нам выехать отсюда и ехать к ней.
Сюда накануне отъезда Маминьки приехали Калечицкие и пробудут здесь до первого. Не в обиду будь сказано Дедушке, я нахожу в высшей степени смехотворным, что он сердится на нас за то, что мы их пригласили на такое короткое время. Тем более, что сам он разыгрывает молодого человека и тратит деньги на всякого рода развлечения. Таша пишет в своем письме, что его совершенно напрасно ждут здесь, так как ему чрезвычайно нравится в Петербурге. Это не трудно, и я прекрасно сумела бы делать то же, если бы он дал мне хоть половину того, что сам уже истратил. Куда не пристало старику дурачиться! А потом он на зиму бросит нас как сумасшедших, на Заводе или в Яропольце. А это совсем не по мне. Если дела не станут лучше и нам придется прожить здесь еще зиму, мне серьезно хотелось бы знать, что намереваются сделать с нашими очаровательными особами. Нельзя ли, дорогой Митинька, вытащить нас из пропасти, в которой мы сидим, и осуществить наши проекты, о коих мы тебе так часто говорили? В этом случае, я надеюсь, можно бы даже уговорить Маминьку, если бы все вы были на это согласны. Ответь нам об этом поскорее. Ваши письма придут вовремя, если только мы не получим приказания немедленно покинуть Завод. Скажи также Таше, чтобы она доставила нам удовольствие и написала письмо, полное интересных подробностей, так как она знает, что Маминьки нет. Скажи ей, что мы ей не пишем, потому что у нас нет ничего нового. Все по-старому, так же тошно и скучно. Попроси ее попросить мужа, не будет ли он так добр прислать мне третий том его собрания стихотворений. Я буду ему за это чрезвычайно признательна.
Передай от меня поросенку императорской гвардии, господину гусару, что он ужасный негодяй, что нас так забывает. Ваничка здесь как барин, находит отвратительным, что Сережа нам не пишет, а сам за три месяца отсутствия удостоил нас только одним письмом. Жестокосердный, вандал, варвар!.. Несмотря на это, скажи ему, что я жду от него исполнения его обещания прислать мне его портрет. Но пусть это не придаст ему самомнения и он не воображает себя красавцем. Кстати напиши мне не затеял ли он новых романов? За кем он ухаживает? И у вас самих, милостивый государь, не вертится ли что-нибудь в мыслях и кто является вашим предметом? Кстати, я узнала, что во время вашего здесь пребывания вы не были образцом добродетели, и некая молодая особа была вам довольно близко знакома. Как это мило! Фу, какой скверной мальчишка! И Ваничка еще просил, чтобы мы ему рекомендовали эту самую особу. Фу, какие у нас гадкие братья!
Семен Хлюстин пробыл здесь две с половиной недели, не удостоив нас визитом. Он должен вернуться из Москвы на будущей неделе. Вчера мы были у них в именье, где видели их дворецкого Захара, которого я узнала первая и который в прошлом году вернулся из-за границы. Он показал нам весь дом, где у Семена прелестная библиотека. Я умирала от желания украсть у него некоторые из его прекрасных книг. Мы видели также портрет Настасьи вместе с матерью, писаный маслом, когда она находилась в Колизее в Риме. Портрет действительно великолепен. Нам недавно сообщили новость, которая, слава богу, оказалась совершенно неверной, что Настасья умерла родами. Но это совсем не так. Маминька тем не менее уехала в полной уверенности, что эта весть, которую нам сообщил пьяный сапожник Хлюстиных, верна. Мы известим ее, что это неверно, и она будет в восторге.
Завод. 21 июля 1832 г.
Ты очень удивишься, любезный и добрый друг Митинька, узнав об отъезде Маминьки. Она покинула нас 19-го утром и поехала в Ярополец, где, как она говорит, присутствие ее необходимо, а нам кажется, что просто для того, что ей больше не терпится туда ехать, так она любит это свое владение. Она нам тем не менее обещала вернуться через две недели, которые, я думаю, долго продлятся, вроде тех трех месяцев, которые она прожила там прошлым летом.
У нас живут Калечицкие. Они приехали накануне отъезда Маминьки. Надеюсь, что Дедушка больше из-за них не волнуется, так как расходы, которые они ему могут причинить, его не разорят. А на самом деле, что наш дорогой Дедушка думает с нами делать? Таша пишет, что он там веселится, как молодой человек. Чем тратить так деньги в его возрасте, лучше бы он подумал как нас вывезти отсюда и как дать нам возможность жить в городе. То-то и есть, что каждый думает о себе, а мы сколько бы не думали о себе, ничего не можем сделать; как бы мы не ломали голову, так и останемся в том же положении раскрывши рот в чаянии неизвестно чего.
Прости, любезный братец, я забыла поблагодарить тебя за исполнение нашего поручения к Дедушке, но надо же было, чтобы ты все перепутал! Я просила у тебя не буклей, потому что они у меня есть, мне хотелось узел Аполлона и косу. Видишь, как мне это не на руку.
Катинька К. просит передать тебе множество приветов; что же касается термаламы, она говорит, что сообщит своему отцу и тогда даст ответ. Выдери за уши господ братцев, за то, что они нас забыли, и напомни г-ну Сержу его прекрасные обещания. Что касается Таши, она единственная кому я прощаю в виду ее положения, а то бы и за нее принялась.
Что сказать тебе еще? Ах, да! Несмотря на все твои увещания и особое запрещение пользоваться твоей лошадью, я ее все-таки присвоила и езжу на ней ежедневно. Кажется нам не приходится ждать от нее потомства, так как конюх сам предложил ее мне. Пока мы были у Калечицких, он ездил на ней каждый день и теперь лошадь кротка, как ягненок. Вопреки тому, что наговорил мой дорогой братец Ваничка, она никогда не становится на дыбы и ход у нее очень спокойный. Конюх говорит, что она выделывала свои штучки потому, что ты вероятно ездил со шпорами и очень сильно затягивал поводья. Но самый горячий конь покорится, если всадник так искусен, как я.
Однако, наговорившись и наболтавшись, любезный братец, я опять спрошу тебя что собираются с нами делать? Надеюсь, что ты сообщишь нам что-либо на этот счет, неужели об нас так позаботятся, что заставят нас провести вторую зиму в деревне? У меня не выходит из головы, что нас прокатят в Ярополиц для разнообразия и для того, чтобы развлечь немножко, и забудут там, так же как и во всяком другом месте. Нет, серьезно, любезный братец, сжалься над нами и не оставляй нас!
Итак, до свиданья. Целую тебя и остаюсь навсегда твоим искренним другом и сестрой.
А. Г.
Завод. 11 августа 1832 г.
Вот настоящий брат!
Скажи пожалуйста от моего имени, дорогой Митинька господам твоим братьям, потому что я не считаю их больше своими братьями, что стыдно забывать если не родственников, то уж по крайней мере своих старых знакомых. Эти молодые люди там веселятся, а что касается нас, они видно говорят бог с ними; чтобы не употреблять более лестное выражение, скажу: черт с ними. Ну, хватит; прочти им эти строки, и если опять они не произведут впечатления, тогда, тогда… я не знаю, что я сделаю, выпрыгну в это окно, вот!
Скажи мне, дорогой Митинька, неужели в самом деле ничего не делают для нас? Любезный Дедушка предполагает заставить нас провести вторую зиму здесь? Он как нельзя более мил. Уверяет, что у него нет денег; что ж, это святой дух дает ему их чтобы посылать сюда подарки своей красотке и сопливой Груше: шали, шубы и бог знает что еще, а что касается нас, то когда он истратит 160 рублей, можно подумать, что он разорился.
Ну, я сегодня что-то очень зла, все время ворчу. Благодарю тебя, дорогой друг, за выраженные тобою пожелания; тебе следовало бы умолчать о доброте, блеске и свежести, эти качества уже не свойственны нашему возрасту; я совсем старая, удалилась от света и хочу отныне думать только о спасении души; ах, право, уже пора, достаточно я делала глупостей в юности, и может у меня впереди очень мало времени, чтобы искупить свою вину.
Право, я говорю вздор сегодня. Ты мне пишешь, дорогой друг, что когда я езжу на Ласточке, я умеряю ее галоп; совсем напротив, посмотрел бы ты на нас с моей дорогой сестрицей, когда мы мчимся наперегонки кто скорей сломает шею. Однако, по правде говоря, милая Ласточка как только помчится, так уж трудно ее остановить; и все же мы довольно хорошо выходим из положения.