Таша чувствует себя, слава богу, довольно хорошо, но все же она пока довольно слаба; она еще не покидает своей комнаты, хотя однако уже прошло 17 дней. Что поделывает Ваня? Он не подает признаков жизни. Сережа тоже не пишет ни словечка, что с ним сделаешь. Представь себе, какое случилось несчастье: бедняжка Полинька умерла вчера; она схватила горячку, отвезли ее в больницу и через 7 недель что она там пробыла, она скончалась вчера утром. Я никак не могу придти в себя после этой смерти, такую хандру наводит, что мочи нет. Впрочем, ее судьбе можно даже позавидовать. Жестоко умереть такой молодой, но зато скольких страданий и горя избегнешь.
Что сказать тебе еще, повеселее? Вчера мы имели очень приятный визит Анастасии Сиркур, мы встретились как добрые друзья. Она здесь уже неделю, и сначала прислала очень любезную записочку Кате спрашивая в котором часу она может нас застать дома. Мы хотели ее предупредить и спросить не может ли она нас принять у себя, но слуга не застал ее дома, и она приехала вчера после обеда и пригласила нас к себе на сегодня, мы обязательно поедем. Она совсем не похожа на своего брата, все такая же, я нахожу, что она похорошела. Но она совершенно усвоила французскую манеру держать себя, очень живая, и однако очень мила. Они уезжают в четверг в Москву, оттуда в Троицкое на лето, и затем возвращаются за границу.
Прощай, дорогой брат, не забудь бога ради нашей просьбы о деньгах. Целую тебя, а также Ваничку, но я на него очень сердита. Выдерите ему уши да хорошенько, что за лентяй, ничего не пишет.
(Июнь 1835 г. Петербург)
Дражайший и уважаемый братец!
Посылаю вам условие, заключенное вашим превосходительством, чтобы напомнить об обещании вами нам данном насчет лошадей, а также и посла которому поручено их доставить. Ради бога не задерживай его и особенно чтобы его путешествие не было напрасным. Я полагаю, что он не застанет тебя на Заводе, тем не менее посылаю тебе это письмо на случай, если он встретит тебя по дороге, чтобы ты дал ему письмо к твоим главным министрам, а они отправили с лошадьми и три дамских седла, муштуки, чепраки и проч. также и деньги на проезд. Таша велела сказать, что если вы ей не купили еще лошади, то не отделаетесь без Матильды. Нет, не шутя, непременно обещание свое исполните. Прикажи непременно чтобы Трофима на Заводе не задерживали, пусть ему дадут два дня отдыха, это все что он просит, так как лето уже наступило; он сможет остаться подольше когда вернется. Мы переезжаем на Черную речку, следственно лошади необходимы. Еще раз повторяю тебе от имени трех очаровательных сестер, ради бога не отказывайте нам и велите Трофима отправить с лошадьми без себя. Надеемся на ваше честное слово. Еще два мужских седел, одно для Пушкина, а другое похуже для Трофима.
(Четыре дня спустя. То, что будет дальше, это уже ответ на твое письмо, а начало было написано раньше.)
Таша тебя очень благодарит за подарок и просит употребить 500 рублей на шаль, которую она тебя умоляет прислать ей как можно скорее. Спасибо, дорогой братец, за 500 рублей, которые мы только что получили, пожалуйста, не задержи прислать нам остальные деньги; да если можно устройте нас с Носовым ради бога чтоб нам аккуратно 1 числа получать деньги: не поверите как мы бьемся. Я понимаю, что тебе в твоем положении трудно в точный срок выплачивать нам содержание, но раз уж ты назначил деньги Носова для нас, тебе все равно получим ли мы их 1-го или позднее, а для нас большая разница. Пожалуйста, братец любезный успокойте нас на этот щет; не сердитесь, что мы вам так надоедаем, нас самих теребят со всех сторон. Твое письмо Мятлеву было послано; но его нет в городе, он уехал за границу, так что нам его принесли обратно без результата. Прощайте Митинька, не задержите нам Трофима и поскорее отправьте.
Пушкин ради Христа просит, нет ли для него какой-нибудь клячи, он не претендует на что-либо хорошее; лишь бы пристойная была; как приятель он надеется на вас. Даже если лошади прибудут к нам к концу июля ничего, это будет самое хорошее время, жары будут меньше, мы все надеемся на вас. Катинька просит передать, что она написала в Ильицыно, чтобы ей прислали Сашку кривую, чтобы заменить Полиньку; поэтому если управляющий оттуда спросит твоего на то распоряжения, ты согласишься на эту просьбу, не правда ли?
Вообрази, какую штуку сыграла с нами мать. Эта несчастная шляпка, которую мы для нее заказали, помнишь? так вот, она нашла ее слишком светлой и вернула нам с запиской к Таше полной ярости. Но мы ничего не потеряли, так как Тетушка у нас ее купила; так что мать и не подозревает, что она еще оказала нам услугу. Но какое своенравие. Коляска прибыла благополучно и мы тебе за нее бесконечно благодарны; мы уже в ней катались, и хотя Тетушка находит ее отвратительной из-за рессор, мы к этому привыкли, так что все идет хорошо.
Санкт-Петербург. 27 июля 1835 г.
Надо же, чтобы я когда-нибудь написала тебе письмо, в котором не говорилось бы ни о делах, ни о деньгах, ни о процессе, ни о бумаге, ни о книгах, но о чем-нибудь более интересном, дорогой Дмитрий, и так как я в настроении сегодня, посмотрим, о чем же мы будем говорить.
Прежде всего, своя рубашка ближе к телу, как говорят, поэтому именно о себе я и буду с тобой беседовать. Потом мы сможем дойти и до тебя, но это будет после. Итак, если у тебя есть время и моя болтовня тебе не надоедает, послушай же меня. Я тебе расскажу о чем думает девушка двадцати четырех лет; не всегда же о мушках. Но о чем же тогда, спросишь ты? Сию минуту – об этом листке бумаги, который отвратителен, ты видишь, как она впитывает чернила? Ах, прости, я забыла, что это тема, которой я не должна касаться; итак, вернемся к другой теме.
Ах, да! я хочу кое-что тебе рассказать, что должно тебе доставить большое удовольствие. Дело в том, что живет на белом свете одна молодая женщина, вдова, очень милая, хорошенькая, которая с ума сходит по тебе. Одним словом это маркиза Виллеро, которую мы очень часто встречаем в Парголове, так как она живет там на даче с графиней Пален и Тетушкой. Она уверяет, что ты самый красивый из нашей семьи, и больше всех похож на мать. Суди сам – как это она усмотрела? Я ничего в этом не понимаю; и не в красоте я тебе отказываю, так как в конце концов ты красивый мужчина… но что касается сходства, которое она находит, то это она видела во сне…
Как в Яропольце идут дела? Назад или вперед? Были ли кавалькады? Ах, ах, кстати о них; извини, ведь о лошадях мы можем говорить, наш уговор на них не распространяется. Братец – повеса, бездельник, скверный мальчишка, а подписанная бумага – прошу тебя мне ее прислать обратно: в суд подам, Завод опишу, фабрику остановлю. Но кажется, я далеко зашла, чорт побери мой язык, про дела не говорю сегодня, не день. Нет, право, как жаль, что бедная Любка так мучилась; одна моя Ласточка умна, за то прошу ее беречь, не то избави боже никаких свадеб, пусть она следует примеру своей хозяйки; а что – пора, пора, и пора прошла и того гляди поседеешь.
Да, знаешь ли ты, что Платон Мещерский поселился здесь. Не думай, что это имеет какую-нибудь связь с только что сделанными размышлениями, нет, мне он вдруг в голову пришел. Он страшно постарел, нигде не бывает, мы его только раз в театре и встретили.
Прощай, Митуш, уж так разболталась, что и лицо свое помарала; но уж так устала, что есть и спать хочу, я думаю уже около полуночи. Сестры любезничают внизу с Карамзиным, а мне смерть спать хочется, прощайте, братец любезный.
Приписка H. Н. Пушкиной:
Я забыла в своем письме напомнить тебе о шали; пожалуйста, не забудь, она мне очень нужна, не будешь ли ты так любезен прислать мне ее к 26-му.
14 августа 1835 г. Черная речка
Я в конце концов начинаю думать, дражайший и почтеннейший братец Димитриус, что ты хитришь с нами. Ты притворяешься глухим к нашей просьбе, чтобы не быть вынужденным на нее отвечать. Но, видишь ли, я вспоминаю изречение из Евангелия, в котором говорится: "стучите и отверзится вам", и поэтому применяю это на практике. Вот в чем дело. Право, что за охота получать глупые письма, в которых только и говорится, что о деньгах. Я думаю, что увидав на конверте адрес, написанный рукою одной из нас, ты дрожишь, распечатывая его; не лучше ли было бы говорить о более интересных предметах, столько можно было бы рассказать, и следственно избежать этого бормотанья, которое имеет только одну цель – деньги. Мы тебя просим дать распоряжение Носову, чтобы он нам выдавал деньги каждое первое число месяца; и все бы делалось тихо и по-хорошему, в письмах не было бы ни полслова об этом, и мы были бы покойнее, уплачивали бы понемногу долги и все шло б порядком, а теперь в то время как мы не получаем денег, долги накапливаются; деньги приходят и в тот же день ни грошу не остается. Может ты это делаешь из особого интереса: чтобы почаще иметь от нас вести; оно все хорошо, но иначе бы лучше было. Впрочем, ты не должен опасаться, что мы тебя забываем, особенно я, ты знаешь, что я не ленива… Ты не можешь не пойти навстречу моей просьбе, особенно в этот момент, ты был бы просто чудовищем. Представь себе несчастье, которое только что со мной случилось. Я как раз писала тебе и вдруг… (извини за выражение) резь в животе. Я бегу, бросаю мою мантильку (иначе говоря кацавейку) на кресло. И что же я вижу вернувшись, о небо! Огромное чернильное пятно на красивейшей материи небесно-голубого цвета с серебристым оттенком, сшитой по последней моде, с бархатным воротником и рукавами в армянском вкусе. (Это подарок, который я получила, не подумай, что я способна на такие безумные траты). О небо, я умру от этого, особенно если ты мне тотчас же не обещаешь исполнить мою просьбу. Нет, серьезно, к первому числу этого месяца снабди нас письмом к Носову, любезный братец, которое заставит его платить нам регулярно. Ты не поверишь, как мы были бы тебе благодарны. Ей-богу, как перьвое число приходит, так и теребют. С болью в сердце я вынуждена так настаивать, но так как я знаю, что обращаюсь к очень доброму брату, я набираюсь смелости. Облегчите нас, братец, мы вам свечку поставим, даже восковую. У нас сальные не в моде.
Ты у нас спрашиваешь счет деньгам, что мы получили и сколько получили; вот он:
Октября 4-го 1834 года – 3000 асс.
декабря 19-го – 1000
апреля 1-го 1835 года – 1000
апреля 5-го – 500
апреля 26-го – 750
июня 17-го – 500
июля 23-го – 900
августа 11-го – 850
Итого 8500
У нас был Сережа; он провел почти две недели с нами и уехал вчера. Он теперь вернется к вам; ты наверное знаешь, что он переводится в полк, стоящий в окрестностях Москвы, ето вероятно для вас не новость. Я посылаю это письмо тебе в Ярополиц, полагая, что ты там к 26-му, так как иначе оно тебя не застало бы: Носов уверяет, что ты ему пишешь, что собираешься в поездку.
Что мне вам рассказать; мы скоро переезжаем в город. Ездили мы несколько раз верьхом. Между прочим у нас была очень веселая верховая прогулка большой компанией. Мы были на Лахте, которая находится на берегу моря, в нескольких верстах отсюда. Дам нас было только трое и еще Соловая, урожденная Гагарина, одна из тех, кого ты обожаешь, мне кажется, и двенадцать кавалеров, большею частью кавалергарды. Там у нас был большой обед; были все музыканты полка, так что вечером танцевали, и было весьма весело.
Прощайте любезный братец, пора и за дело сесть; урок учить на фортепианах. В субботу нам обещают еще один бал на водах; мы уже там были на трех очаровательных балах, и я думаю это будет закрытие сезона, поскольку двор уже уехал; они там были один раз и поэтому все туда ходили в надежде их увидеть. Итак, прощай дорогой Дмитрий, ради Бога прими во внимание нашу просьбу и действуй соответственно.
С твоим делом Лонгинова ничего нельзя поделать; Тетушка говорит, что несмотря на всё старание она ничего не может сделать, и не только она, но и Плетнев и Соболевский также уверяют, что Лонгинов сам тут не имеет значения, что дела идут своим чередом и тут никто помочь не может. А тем более мы, бедные, рады, бы уж верно постараться, но если нельзя, что ж делать.
(Октябрь 1835 г. Петербург)
(Начала письма нет)
…Так грустно иногда приходится, что мочи нет; не знаю, куда бы бежала с горя. Только не на Завод. Кстати, что это у тебя за причуды, что ты хочешь нас туда вернуть? Не с ума ли сошел, любезный братец; надо будет справиться о твоем здоровье, потому что и о семье надо подумать: не просить ли опекуна? Напиши мне поскорее ответ, я хочу знать в порядке ли твоя голова; то письмо довольно запутано, придется мне потребовать сведений от Вани.
Жалко, а мальчик был не глуп, видный собою, статный. Ужасный век!
А знаешь ли, я не удивлюсь, если однажды потеряю рассудок. Ты себе не представляешь как я переменилась, раздражительна, характер непереносимый, мне совестно окружающих людей. Бывают дни, когда я могу не произносить ни слова и тогда я счастлива; надо чтобы никто меня не трогал, не разговаривал со мною, не смотрел на меня, и я довольна. Полно говорить вздор!
Таша также просит тебе передать, что ты глуп; все вас здесь ругают за чем было просить, чтобы дело судили в Москве, тогда как сейчас бог знает как все будет. А теперь, чтобы позолотить пилюлю она тебя целует и тысячу раз благодарит за шаль, она прелесть как хороша.
Что касается денег за бумагу, то Пушкин просит передать, что он их еще не получил и что даже когда они у него будут, он ничего не может тебе уплатить вперед в настоящее время.
Прощай, любезный братец, целую от души. Пожалуйста, письмо к Носову, и потом, заботься о своем здоровье, носи теплые сапоги и шинель на вате, потому что это похоже на начало белой горячки, так ты ужасно бредишь в том письме.
Ваню целую, пришлю ему на днях славный вальс Шопена.
(Конец октября – начало ноября 1835 г. Петербург)
После того отчаянного письма, что я тебе написала два дня тому назад, дорогой Дмитрий, спешу тебе сообщить, что на следующий день мы получили деньги, что ты нам послал. Большое спасибо, мы теперь спокойны до первого декабря. Скажи-ка мне, что делает Сережа. Почему он ничего не отвечает мне насчет этого бешеного Семенова, который поминутно набрасывается на меня. Он снова приходил сегодня и требует от меня определенного ответа. Что я должна ему сказать? ради бога поскорее напишите мне об этом.
Я не буду ничего говорить о процессе, потому что сестры собираются тебе написать завтра, они бабы путные и следственно порядком все опишут.
Я только ограничусь тем, что напишу тебе немножко о себе, а это не должно быть тебе совсем безразлично. Впрочем, то, что я тебе расскажу не очень интересно. Я расту и хорошею с каждым днем. Хочешь иметь мой портрет? Тогда пришли мне 200 рублей, и ты будешь иметь прекрасный образец, как с точки зрения живописи, так и грации и красоты (это скромно, не правда ли?).
Мы очень приятно проводим время, то у Карамзиных, то у Вяземских, дня не проходит чтобы мы туда не ходили. И общество действительно очаровательное; одна беда: множество мужчин, но все юноши, нет подходящей партии, а выходит, что из пустого в порожнее переливаем, больше ничего. Нет ли у тебя намерения мимоходом нанести нам небольшой визит этой зимой, это было бы очень мило с твоей стороны. Что поделывает Ваня, собирается ли он скоро приехать? Где Сережа? Все молодцы нас забыли. Пришли же мне, я тебя умоляю, ответ насчет Семенова. Что делает Август, жив или нет?
Прощай, дорогой друг, нежно целую тебя, а также Ваню, если он у тебя. Жду от него письма. Скажите ему, что если он очень умен, то у меня есть для него славная штучка: новая опера "Норма" Беллини, хочет ли он чтоб я ему прислала или сам он за ней приедет. Чудо как хороша.
(1 декабря 1835 г. Петербург)
Я начну свое письмо, дражайший и почтенный братец Дмитрий с того, что ты непроходимо глуп. Разве же я тебе не говорила какова сумма долга этому сумасшедшему Семенову? Теперь я уже не помню, а так как я его больше не видела с тех пор, то и не могу его спросить. Потрудись посмотреть несколько предыдущих писем, ты там найдешь все что нужно. К тому же это было бы неплохо, письма очень поучительные и интересные, и это заставит тебя провести несколько очень приятных минут. Насколько я помню, там часто идет речь о некоем господине Носове, благовоспитанном молодом человеке редких достоинств, красивом и любезном, в общем о щеголе с Васильевского острова. Не знаю, знаешь ли ты его, но я тебе очень бы посоветовала, когда ты здесь будешь посещать его как можно чаще. У меня даже была просьба к тебе в отношении этого интересного молодого человека. Я хотела тебя просить дать мне к нему рекомендательное письмо. Вот уже 1 декабря, и я была бы непротив возобновить знакомство, потому что, по правде говоря, у нас с ним были некие интимные отношения, которые я не хотела бы порывать окончательно. Итак, ради бога дорогой братец, постарайся, так как иначе мы снова начнем жаловаться на нищету.