"За всю историю человечества не было еще такой системы, такого тоталитарного режима и такой партии, при правлении которой было бы столько преступлений против человечества… Что касается ответственности каждого коммуниста за эти преступления, то человек, который находится в партии, не несет юридической ответственности за ее коллективные действия. Юридическую ответственность он несет только за свои действия и отвечает по суду… Что касается политической ответственности, то политическую ответственность несет каждый член партии, который носит билет".
Так и сложилось: на одном полюсе - КПБ, на другом - анти-КПБ, или БНФ.
Рабочие выходят на площадь
В КПБ во всем винили Москву. Но вслух партаппаратчики противоречить Горбачеву не решались. Он все еще был высшим руководителем партийного механизма, хорошо отлаженного в сталинские времена.
Несогласные уходили сами - по возрасту.
Ушел и Ефрем Соколов. На съезде КПБ его сменил первый секретарь Минского обкома партии Анатолий Малофеев, который считался одним из лидеров белорусских консерваторов. На деле он, вероятно, просто хотел власти. Ему казалось, что пост первого секретаря ЦК власть дает, но вскоре стало очевидным, что это не так. Потому что власть - это когда ты можешь изменить ситуацию в соответствии со своими представлениями о том, как она должна развиваться.
А Малофеев ничего не мог изменить. Просто потому, что у партийного аппарата, которым он руководил, власти уже не было.
Впервые кризис дал о себе знать в марте 1991 года. В то время во всем СССР начались павловские реформы: цены подскочили, а товаров на пустых полках не прибавилось. И тогда в Минске рабочие вышли на площадь. Причем - в буквальном смысле слова - на площадь Ленина. Это были не бунтари из БЫФ, не молодежь, а действительно рабочие - шли строгими колоннами, собранные, решительные, только гул стоял на улицах. От человека к человеку передавали: "Тракторный на подходе. С "Интеграла" идут". Почему они вышли? Есть было нечего. Нескончаемые очереди в магазинах. Даже те, у кого были деньги, не могли на них ничего купить, - да и денег, в общем-то, было немного. Премьер-министр СССР Валентин Павлов вначале объявил обмен денег и таким образом изъял у населения крупные купюры, хранившиеся "на черный день" в заветном ящике бельевого шкафа, а затем ввел так называемый президентский пятипроцентный налог с продаж, отчего на эти же пять процентов повысились цены в пустующих магазинах.
Все это и переполнило чашу терпения. Никто не знал, что делать. Знали только, что во всем мире в таких случаях протестуют и организовывают забастовки. Так, стихийно, сумбурно, не понимая, чего следует требовать, вышли на площадь, что называется, "проявили гражданскую активность". Хотя ничего "гражданского" в этой активности не было - просто холодильники совсем опустели.
Массы "проявляли активность" более месяца. Разогнать их было невозможно: около двадцати тысяч человек приходили к Дому правительства, как на работу. Выдвигались все новые и новые требования. Департизация заводов. Декоммунизация профкомов. Отставка правительства и Горбачева.
ЦК КПБ не знал, как реагировать. Мне - тогда секретарю ЦК ЛКСМБ - довелось присутствовать на единственном заседании бюро ЦК КПБ, когда обсуждался вопрос о забастовках, перекинувшихся уже и в провинцию - в Солигорск, в Оршу. Помню стон председателя Верховного Совета БССР Николая Дементея: "Проблема не в нас, проблема в Москве!". У этих людей уже не было власти, конструкция, на вершине которой они оказались, обречена была рухнуть.
Она и обрушилась. В августе 1991 года, после провала московского путча, тихо поддержанного ЦК Компартии Беларуси, в одночасье все обвалилось. Первого секретаря ЦК, народного депутата СССР Анатолия Малофеева демократически настроенные депутаты буквально стащили с трибуны республиканского Верховного Совета. Секретаря ЦК КПБ Валерия Тихиню, тоже депутата, на подходах к зданию Дома правительства в буквальном смысле слова оплевала толпа, и спасать его пришлось руководителю одной из дружин Белорусского народного фронта Вячеславу Сивчику. Тихиня не мог прийти в себя и только повторял: "Спасибо, спасибо…" - пока его выводили из толпы, а потом вели в больницу (он слег с острейшим сердечным приступом).
Трясясь от страха, бывшие партийные руководители приостановили деятельность КПБ - КПСС на территории Беларуси, за что проголосовало абсолютное большинство парламента.
В этом составе парламента оказался и бывший партийный пропагандист и агитатор Александр Лукашенко.
На волне перестройки
Михаил Горбачев не только принес на советскую землю - от Бреста, как говорится, до Курил - свободу слова, но и развязал хозяйственную инициативу. Хотя вряд ли он мог себе представить, что появится целое поколение руководителей-ораторов, которым слово заменит дело.
Но, при всей своей склонности к "говорильне", Александр Лукашенко красивые слова не только произносил. Искренне поверив в одно из таких магических слов, он взял его на вооружение, и сразу "попал в струю". Это было слово "аренда". Производственные бригады или цехи, а на селе - бригады животноводов или полеводов, звенья механизаторов брали в аренду помещения, средства производства, землю, при этом часть полученной продукции отдавали хозяйству, а остальное могли распределять между работниками арендного предприятия… Естественно, люди работали лучше: появлялся хоть какой-то стимул. О частной собственности, о свободных рыночных отношениях речи не шло. По тогдашним социологическим опросам, не более двадцати процентов поддерживали введение в стране частной собственности на средства производства, а большинство было решительно против. И половинчатые горбачевские преобразования с этой точки зрения учитывали психологию "советского человека".
По свидетельству Анатолия Гуляева, "одним из самых больших сторонников введения аренды в Беларуси был секретарь обкома Василий Леонов. Он создал команду людей, которым это нравилось. В их числе оказался молодой директор совхоза "Городец" Александр Лукашенко".
Молодой директор совхоза сразу увидел, что аренда раскрепощает его как хозяйственника. Он получал реальную возможность распоряжаться землей, продукцией производства, деньгами, полученными от ее продажи. И чем больше свободы, чем меньше контроля - тем лучше. Тем более что тебя за инициативу не только не ругают, а даже хвалят, поддерживают, рукоплещут: давай еще, еще!
О сути этих методов и опыте совхоза "Городец" подробно рассказывала вышедшая в 1990 году в белорусском издательстве "Ураджай" книга за подписью А. Лукашенко "Городецкие уроки". Как ни странно, в "житии" нашего героя, подготовленном Владимиром Якутовым, об этой книге не говорится ни слова. А книга чрезвычайно интересна для понимания логики хозяйственного мышления нашего героя, хотя это лишь "литературная запись" рассказов директора совхоза журналистом Ремом Ткачуком:
"Основные беды исходили от административно-командной системы ведения хозяйства и в связи с этим порочной организации труда. Командовали чиновники и по вертикали, и по горизонтали, щедро раздавая "полезные советы". По указанию сверху пахали, сеяли, убирали, сокращали или увеличивали количество голов скота… Бесконечными понуканиями и указаниями отучили людей думать, соображать".
С арендой связано и еще одно событие в жизни нашего героя. Лукашенко оказался в числе участников совещания по вопросам внедрения аренды в сельском хозяйстве, которое проводил генеральный секретарь ЦК КПСС. "По команде Генерального собирали человек пятьдесят-шестьдесят: несколько первых секретарей обкомов, членов республиканских правительств, из исполкомов различных уровней - и так вплоть до руководителей хозяйства. Это называлось "посоветоваться"".
На одно из таких совещаний был приглашен и куратор совхоза "Городец", руководитель Могилевского облагропрома Евсей Корнеев. И в качестве "живого примера" (вдруг понадобится?) он рекомендовал пригласить на совещание и директора совхоза Александра Лукашенко.
Во время той поездки директор совхоза "Городец" был по отношению к своему "куратору" вежлив и предупредителен: даже за чаем для обоих к проводнице ходил сам. Оно и понятно: моложе, рангом пониже. Кроме того, сам факт участия в таком совещании имел огромное значение для Лукашенко, как для любого человека, делающего карьеру. И он выжал из него все возможное: "По телевизору все земляки видели Александра Григорьевича Лукашенко как участника Всесоюзного совещания по арендному подряду. И особенно один момент притянул их внимание: с трибуны Александр Григорьевич Лукашенко во время выступления повернулся к Михаилу Сергеевичу Горбачеву, который находился в президиуме, и уточнил:
- Я так говорю, Михаил Сергеевич?
- Так, так, - согласно закивал тот головой".
Шутка ли, сам генсек соглашается с директором совхоза! По-другому и быть не могло: Горбачева-то спросили, согласен ли он с собственными мыслями, собственными идеями. Разумеется, он согласился. Но выстроил Лукашенко все мастерски.
Конечно, далеко не каждый директор совхоза смог бы в советские времена вот так запросто обратиться к генсеку. Лукашенко смог - он и сам сумел ощутить себя властью, а не просто директором. Такой же властью, как Горбачев. Только подвластная ему территория несколько меньше Советского Союза. А в остальном - равные… Во всяком случае, когда они вместе с тем же Евсеем Корнеевым ехали обратно Лукашенко, по словам Василия Леонова, уже не пошел к проводнице за чаем, а отправил своего "куратора" Корнеева: мол, я тебе, когда в Москву ехали, чай носил, а теперь ты мне неси.
"Вот какие люди сволочи…"
Во времена хозяйствования в совхозе "Городец" проявилось и еще одно человеческое качество Александра Лукашенко, о котором нельзя не сказать. В книге Якутова читаем:
"На другой день своего директорства встретил Лукашенко двоих механизаторов. Оба навеселе.
- Куда путь держите, друзья? - строго спросил директор.
- В магазин, - бодро, в один голос, сообщили рабочие. - Надо кое-чего подзакупить…
- В магазин, конечно, вы идти можете, - твердо сказал директор, - а к технике я вас больше не допущу. Поколдуете пока лопатой и вилами.
Следом заработали наказания еще несколько выпивох и лодырей".
Прочитав, каждый поймет: суров, но справедлив.
А как же было на самом деле?
"В тот момент Шклов лихорадили разговоры о том, как директор "Городца" побил местного тракториста Василия Бандуркова по кличке "Муркин"". Вот что рассказывал мне собкор главной аграрной газеты Советского Союза "Сельская жизнь", уже знакомый читателю Анатолий Гуляев, по долгу службы разбиравшийся с этим случаем:
"Против него возбудили уголовное дело за избиение механизатора. Он ко мне приехал домой: вот эти партократы, они хотят свести со мной счеты. Я спрашиваю: "Саша, ты бил этого механизатора?" - "Нет, не бил". - "Поехали!" Сели в мою машину, поехали в Шклов в больницу - там врачиха была, не помню, как зовут. Она выдала справку механизатору о побоях. Я говорю: "Как это было?" - "Вот, пришел механизатор. Мы его обследовали - травма нанесена тупым тяжелым предметом". Я вышел от врачихи и попросил: "Саша, чтобы я знал, как себя вести, скажи: ты его бил или нет?" - "Нет, не бил".
Ладно. Поехали в Шкловскую прокуратуру. Там юный сотрудник прокуратуры говорит: "Тайна следствия - я ничего не могу вам сказать". Я предъявил мандат, на нем написано "Орган ЦК КПСС". Он пожал плечами и достал документы, показания соседей, которые видели, как бил. Я, выходя оттуда, говорю: "Саша, соседи показывают". - "Нет, соседи - сволочи".
Приехали в деревню, заходим к соседу. Сосед рассказывает, как было дело. Они с соседом-механизатором вышли из трактора. Правда, до этого выпили бутылку вина. Вышли из трактора, и тут появляется на белой "Ниве" директор совхоза, стал, говорит, на нас орать и вот этого механизатора Бандуркова начал бить. Бил кулаком, кинул на землю и начал бить ногами. И жена его, и дети подтверждают это. А мы сидим в хате, и по хате видно, что хозяин и хозяйка пьянчуги. Мне жена избитого механизатора говорит: "Ну, мы пьющие. Я знаю, что нам не поверят". И на крик срывается: "Так бил же! Мы все видели, что бил! Вот дети видели, что бил". И дети: "Бил!"
Я выхожу, говорю: "Саша, ну вот все говорят, что бил ты этого механизатора". - "Нет", - говорит и смотрит на меня совершенно ясными глазами. Ну что мне делать? А поскольку возможности тогда были, я попросил, чтобы бригадир мне собрал местных механизаторов на машинном дворе. Он собрал 12 человек. Я говорю: "Саша, подожди меня в машине". Он остался в машине.
Я спрашиваю: "Мужики, вот так, не для печати, я не буду записывать ваши фамилии. Как вы считаете: мог Лукашенко бить данного конкретного механизатора?" Они мялись, мялись. Я показываю: "Не для печати. Вот выключил диктофон - ничего не записываю". Они говорят: "Ну, если не для печати, то и меня бил, и меня бил, и меня…" Оказалось, что из двенадцати человек восемь человек он бил тоже.
Я вышел оттуда. "Саша, ты же мне только что говорил, что не бил!?" Он говорит: "Вот какие люди, сволочи. Я им столько хорошего сделал, а они не могут забыть, как пару раз не сдержался"".
Вся эта история стала достоянием гласности во время предвыборной кампании 1990 года, когда Александр Лукашенко баллотировался в депутаты Верховного Совета БССР. Но тогда на псе никто не обращал внимания, считая происками номенклатуры, в страстного борца с которой решительно обратился наш герой. А потом и уголовное дело закрыли - депутаты всех уровней в те времена обладали статусом неприкосновенности.
Но Анатолия Гуляева, как мы видим, занимает не столько даже склонность молодого хозяйственника к традиционным в советские времена репрессивным методам, когда мало просто отстранить от работы пьяного механизатора, а надо его еще перевоспитать - хотя бы даже и кулаками, сколько совсем иное. Гуляев, пожалуй, первый из пишущей братии, кто понял: "Смотрит на тебя Александр Лукашенко совершенно ясными глазами - и лжет".
Потом о "честности" нашего героя будут слагаться легенды. Известен случай с земельным наделом, который Александр Лукашенко получил, еще не будучи депутатом. Затем был принят закон, согласно которому руководители аграрных хозяйств не могли иметь в собственности землю. Все та же шкловская журналистка Ольга Павлова описывает, что когда кто-то из депутатов "проехался" по Лукашенко, обвинив его в невыполнении только что принятого закона, тот лихо парировал:
- Опоздал, братец, от земли я давно уже отказался.
Как утверждает Павлова, трансляцию той сессии слушал районный землеустроитель Александр Гордеев, который был поражен такой беспардонной ложью: уж он-то лучше всех знал, что в тот момент Лукашенко от своего надела не отказывался. При встрече он и спросил земляка-депутата:
- Как же вас понимать, Александр Григорьевич, как же так можно - лгать в микрофон, на всю республику! Где же ваша совесть?
Александр Григорьевич ответил просто:
- Где, Саша, была совесть, там вырос хрен.