Интервью было опубликовано в "Комсомольской правде" 11 ноября 1986 года под заголовком "Игра в открытую". Здесь же жирным шрифтом были набраны слова: "Наш собеседник - один из претендентов на звание лучшего футболиста года Александр Заваров" - и помещена фотография: Саша в спортивной куртке с гербом СССР на груди.
Приведу отдельные фрагменты этого интервью:
- Давно знаком с вами,- говорю Заварову,- но вы никогда не рассказывали, как пришли в футбол...
- В первом классе. Увидел объявление о наборе в детско-юношескую спортивную школу при ворошиловградской "Заре".
- А свои первые соревнования помните?
- В 1973 году играл в турнире на приз клуба "Кожаный мяч". Это была команда ЖЭКа, учеников ворошиловградской 1-й средней школы, а мы заняли тогда в своей возрастной группе второе место на республиканских соревнованиях.
- И вы, Саша, учились в школе №1?
- Может быть, об этом не будем говорить?
- Думаю, надо. В "Кожаном мяче", где играть ребятам из ДЮСШ запрещено, такое, к сожалению, случается. Мне хотелось бы, чтобы разговор у нас был честным и открытым. Как ваша игра на поле.
- Согласен. Так вот, учился я тогда в 37-й средней школе. А команду 1-й мной, как говорится, "укрепили".
- А когда вы попали в команду мастеров?
- В 1977 году. Йожеф Сабо, тогдашний тренер "Зари", пригласил меня в дублирующий состав. На следующий год меня зачислили в штат команды.
- Выходит, уже почти девять сезонов в большом футболе. Интересно, какой из них считаете для себя самым ярким?
- Конечно, нынешний: победа в Кубке кубков, звание заслуженного мастера спорта. Но мне дорог и 1985 год, когда произошло мое становление как футболиста.
- Любопытно получается. Начали играть в футбол в семь лет, а становление произошло только в двадцать четыре.
- Вы думаете, и об этом надо?
- Думаю, надо. И не только вам или мне. Нужно и тем мальчишкам, которые мечтают стать такими же, как Блохин, Заваров, Беланов.
- Верно. Это поучительная история. Ее стоит вспомнить. В киевское "Динамо" меня приглашали еще в 1979 году, когда мне было восемнадцать. Но я побоялся, что попаду в дубль и буду сидеть на скамейке запасных. Впереди тогда у киевлян играли Блохин, Евтушенко, Слободян. А "Заря" как раз выбыла из высшей лиги. И я, как говорится, "за компанию", перешел с группой ворошиловградских футболистов в ростовский СКА. Сегодня горько вспоминать мои ростовские футбольные годы.
- Не чересчур ли вы сгущаете краски, Саша? Именно в Ростове к вам пришла первая большая победа: вместе с командой вы стали обладателем Кубка СССР.
- "Хрустальный" сезон? А вспоминать его все равно не хочется. И осадок от него горький.
- Ну, видимо, горечь воспоминаний у вас наверняка не от победы в Кубке страны, а от того, что стали пить?
- Да, это правда. Горькая, но правда. И годы эти считаю вычеркнутыми из своей футбольной карьеры. Да что там футбольной - вообще из жизни. К счастью, все это давно уже в прошлом.
- Не пытались разобраться для себя, почему это все-таки произошло?
- Не встречал особого сопротивления со стороны старших. Всегда думал, что как мальчику мне все простят. И прощали. А я этим пользовался. Потом появилась семья. Жена Ольга здорово поддержала в сложные для меня годы.
- Саша, какую черту характера вы в себе цените?
- Думаю, что я все-таки волевой человек, если сумел после всего, что со мной было, подняться и встать на ноги.
Заставил сжать себя в кулак, добиться цели, порвать с дурной привычкой. Так что ценю в себе волю и думаю, что у человека это одно из главных качеств.
- А есть такие черты, которые вам в себе не нравятся?
- Есть, конечно. Излишняя нервозность. Слишком уж я "заводной".
- И на поле?
- И на поле, и в жизни. Порой это мешает в семье.
- Саша, а может быть, без этой "заводки" и не было бы сегодня Заварова-футболиста?
- Может быть.
Прочел я в тот день газету и, по правде говоря, больше огорчился, чем порадовался. Но такова уж журналистская судьба: далеко не все попадает на страницы газеты. Многое, как принято говорить у газетчиков, остается "за рамой", а кое-что сокращается еще в рукописи. Так оно и случилось. И все-таки знакомые журналисты материал (пусть даже напечатанный с сильными сокращениями) одобрили, и вероятно за то, что наконец-то советский футболист заговорил для печати нормальным человеческим языком, правдиво и задушевно.
Из "Комсомольской правды" мне сообщили, что интервью положительно отмечено редколлегией и попало на "доску лучших материалов", и разьве мог я предположить, что именно из-за этой публикации вскоре буду чуть ли не три недели глотать валидол.
Вечером, в день выхода "Комсомолки" с публикацией материала "Игра в открытую", позвонил Заваров. По голосу я понял, что он очень расстроен.
- Спасибо вам, конечно. Читал я,- сказал Заваров. Но только не пойму: за что же меня избирать лучшим футболистом?
- Послушайте, Саша,- как можно спокойнее сказал я. Вы, конечно же, правы в том, что материал выглядит несколько однобоко. Не моя вина, что его подсократили.
- А мне каково, представляете?! - перебил меня Заваров. В "Кожаном мяче" играл подставной. Потом пил. Дома - нервозность. И где же я в этом интервью хороший?
- Хороший вы уже тем, что имели мужество сказать о себе правду! И, уверен, вас за это еще больше станут уважать.
- Кто? Кому она нужна, такая правда? - в сердцах бросил он.
Почему же публикация в "Комсомолке" так расстроила Заварова? - размышлял я. Напоминание о горьком прошлом? Но ведь Саша сам пошел на откровенный разговор, знал, что он появится в печати (для этого журналист с ним и беседовал). Конечно, подвели меня коллеги, прилично подсократив материал и оставив лишь "негативные" (как считал сам Заваров) места в спортивной биографии претендента на звание лучшего футболиста года. Но только ли в этом дело? Ведь писала когда-то та же "Комсомольская правда" (да и республиканская пресса Украины) в острокритическом плане о Заварове в пору его "нарушений спортивного режима".
Многое прояснилось, когда через день позвонила жена Заварова - Ольга. Говорила она взволнованно, нервно и, в основном, теми же словами, что и накануне Саша ("А где же он там хороший?", "Кто же теперь его изберет лучшим футболистом?" и т. д. и т. п.).
Молча и терпеливо я слушал ее, не перебивая. Потом сказал:
- Ольга, но там же все правда.
- А кому она нужна, та правда? - перебила она. Нам все звонят, возмущаются: как это советская пресса могла такое написать о советском футболисте? Вы знаете, что он появился сегодня на базе, а ему ребята с ухмылочкой и говорят: "Саша, а мы и не знали, что ты был алкоголиком". Вот она, ваша правда.
Она еще долго мне выговаривала, возмущалась ("Все они там пьют, а написали только про нас..."). А закончила и вовсе категорично:
- Вы нам больше не звоните и никаких интервью не берите!
Вот оно как все обернулось. После этого звонка и положил под язык первые таблетки валидола, кляня себя за то, что причинил людям своей публикацией боль, обиду, ненужную нервотрепку. Но на Сашу и Олю не сердился. Понимал их. Заваров (с его-то простотой и заводным характером) не смог по-философски мудро относиться к подначкам в команде, где всегда надо держать ухо востро. Ну и "завелся".
Понимал я и Ольгу, которая пеклась о муже, о семье, оберегая их от всяческих неприятностей. А тут вдруг ("на нашу голову") интервью и звонки всякого рода "доброжелателей".
Но, как оказалось, телефонные звонки Саши и Оли мне - это были лишь "цветочки" во всей этой истории. А с первыми "ягодками" столкнулся буквально через пару дней после опубликования интервью. Произошло это прямо во дворике стадиона накануне календарного матча киевского "Динамо" с харьковским "Металлистом".
- Что вы там пишете?! - с ходу налетел на меня один спортивный начальник республиканского масштаба. Это же безобразие - позволить такое печатать о советском футболисте.
Не очень-то хотелось вступать с ним в полемику. Тем более что нас уже стали обступать завсегдатаи стадионного дворика. Да и разговаривал он рыком, довольно громко и грубо. Брань вылетала, как говорится, что на выдохе, что на вдохе.
- Да я, б..., за неделю выпил больше, чем этот пацан за всю свою жизнь. Вы об этом тоже напишете?
Вот тут он был искренен. Мне динамовцы рассказывали, что такое он смог себе позволить, даже будучи однажды руководителем их футбольной делегации за рубежом ("Мы в одиннадцать утра спускаемся на тренировку, а он в холле сидит уже "пополам"").
- Нет, о вас писать не буду,- как можно спокойнее отвечал я. Вами читатели не интересуются.
Тут он не на шутку вскипел и заговорил еще громче:
- Этим, б..., своим интервью вы нанесли удар не только Заварову или киевскому "Динамо", а всему украинскому футболу!
Один из спортивных работников, вероятно желая подыграть начальству, а может быть, просто из собственной убежденности, протянул мне руку со словами:
- Могу с вами заключить пари на все что угодно: теперь Заварова ни в жизни не сделают лучшим футболистом года! Вы ему перекрыли кислород.
- Вы что, с Заваровым пили? - почувствовав поддержку, еще больше распалился спортивный начальник. Можете это доказать? Кто, б..., докажет? Значит, клевета.
- Зачем доказывать то, что известно самому Заварову? - сказал я. Он ведь сам об этом говорит. Смело и открыто, как Раймонд Паулс, который сказал об этом же честно на всю страну - по телевидению.
- Да что вы мне со своим Паулюсом голову морочите. Его, наверное, снимали скрытой камерой такие же, б..., жуки, как вы. И кто знает вашего Паулюса?! А Сашу Заварова знает вся Европа! Весь мир!
После игры Лобановский, выйдя из раздевалки, с ухмылочкой произнес:
- Как же так можно, Дэви? Вы бы еще написали, что Заваров вступил в общество борьбы за трезвость, и все было бы понятно.
Вокруг послышались смешки.
- Вы читали интервью? - спросил я его.
- Нет, не успел еще,- ответил он. Но мне только что в раздевалке прочел выдержки...
И он назвал по имени и отчеству того самого человека, который еще до игры учинил мне "разнос".
- Это непрофессионально! - нарочито громко, чтобы услышал не только Лобановский, но и те; кто хихикал за его спиной, сказал я.
- Что? - Он сразу переменился в лице, и улыбку как ветром сдуло.
- Непрофессионально судить об интервью по отрывкам, не прочитав его полностью самому,- отчеканил я.
Во время следующего матча, как раз в тот день, когда динамовцы Киева на своем поле проиграли "Жальгирису" (0:3), я почувствовал явно странное к себе отношение со стороны некоторых коллег. Одни журналисты, глядя в мою сторону, как-то загадочно улыбались, другие здоровались довольно сдержанно, с явно соболезнующим видом. Что-то произошло. Но что? И тут один приятель из типографии, завсегдатай ложи прессы, протянул мне газету "Молодь Укрїни" за 16 ноября. Осторожно спросил: "Читали?" В этом номере было опубликовано интервью с Заваровым. В нем не было ничего необычного. За исключением одного вопроса, а точнее - ответа на него. Приведу этот фрагмент полностью (в дословном переводе с украинского языка).
- Разные игроки, разные характеры. А какие качества ты ценишь в человеке?
- Честность. Если на футбольном поле - то корректную спортивную борьбу. В жизни - честное отношение, прежде всего к своим поступкам. Совсем недавно я получил, без преувеличения, тяжелую моральную травму. Мне позвонил один журналист и попросил дать интервью. Старательно ответил на все его вопросы. Когда же прочитал это интервью в одной из газет, мягко говоря, удивился. Это были не мои ответы. Большинство фактов или выдуманные, или перекрученные, причем в неприятном для меня свете. Очень переживал из-за такого "интервью", стыдно было перед родными, друзьями. Не знаю законов журналистской этики, но уверен, что они не расходятся с общечеловеческими. Я с уважением отношусь к журналистам, понимаю, что они делают нужное и полезное дело, пропагандируя мою любимую игру, и очень жаль, что один из них оказался не очень честным. Пожалуй, вам неприятно слушать такое о своем коллеге, но замалчивать этот факт тоже нельзя.
В нашей беседе возникла пауза. Александр, взволнованный неприятными воспоминаниями, пребывал в нервном напряжении. Мне тоже было неловко потому, что знаю Заварова с детства и, естественно, читал упомянутое интервью.
А еще через несколько дней в редакцию "Комсомольской правды" из Киева пришло письмо, в котором были фотокопия интервью с Заваровым в газете "Молодь України" и русский его перевод. Примечательно, что такие же "документы" были посланы и в высокие инстанции, а к ним были приложены письма "доброжелателей" с требованиями: "Запретить Аркадьеву писать! Прекратить его печатать!"
Как на это реагировали в "Комсомольской правде"? Никак. Дело в том, что в редакции к этому времени уже была магнитофонная кассета нашей с Заваровым беседы, и сотрудникам "Комсомолки" нетрудно было понять, кого и куда заводят страсти, замешанные на местном ура-патриотизме.
Как к этой истории отнеслись в самой команде? По-разному. Одни одобрили публикацию ("Все нормально. Такое интервью только на пользу Сашке!"). Другие - осудили ("Зачем Сане такое было говорить? Кто эту правду поймет?"). По-разному была воспринята публикация и людьми из "кабинета Лобановского". Мнения тоже были полярными ("Прежде чем печатать, могли посоветоваться с нами, показать материал, чтобы мы почитали. А так - нанесли моральную травму человеку, семье". Или: "Хорошее интервью, но для него надо созреть. Оно несколько опережает наше время. Вы ведь знаете уровень большинства футболистов. Маловато у них духовности, маловато").
А что же Лобановский? Он публикацию так и не одобрил ("Ну что это за уровень? Бульварная газета!"). Мне рассказали, что после опубликования материала "Игра в открытую" на собрании команды Валерий Васильевич вообще строжайше запретил футболистам давать всякого рода интервью ("Только с нашего ведома! Видите, к чему это привело?"). Кстати сказать, за долгие годы журналистской деятельности мне не раз довелось беседовать с выдающимися тренерами и игроками зарубежных клубов и сборных. На первых порах, желая поговорить с тем или иным футболистом, прежде всего всегда спрашивал разрешения на это у его тренера. Со временем понял ненужность подобной деликатности: в подавляющем большинстве профессиональных клубов игрок волен сам решать, беседовать ему с журналистом или нет. И никакой тренер не пользуется правом вето на интервью своих подопечных.
Талантливого и честного по натуре мальчика Сашу Заварова взрослые дяди врать приучали сызмальства, хотя бы уже тогда, когда сделали подставным игроком в соревнованиях на приз клуба "Кожаный мяч". И почему же вокруг было равнодушие, почему Саше прощали, когда ("за компанию"!) юноша стал пить ("Пальчиком погрозят и простят")? Впрочем, понятно почему: голы забивал, нужен был команде, точнее - ноги его были нужны, а духовный мир - не в счет. А стал сбиваться с пути, ну что же, не он первый, не он последний ("Все пьют"). Атмосфера лицемерия и обмана отравила немало хороших людей. Но, увы, к ней привыкают, как к наркотику. Вот и Саша Заваров: сказал чистую правду и... спохватился!
Позиция Лобановского мне тоже была понятна. Не осуждал я его (какое у меня на это право?), принимал таким, каков есть. Он в своей работе руководствовался лишь повседневными реалиями. А они в данном случае были таковы, что публикация в "Комсомолке" вывела из равновесия того игрока, с присутствием которого на поле "тактические принципы команды лучше реализуются". Я и не стремился переубедить Лобановского. Поздно. Только понял, что у него и его команды (впрочем, как и у нашего футбола) есть еще внутренние резервы для того, чтобы подняться на новый, более высокий уровень. Ведь мораль - один из основных способов регуляции действий и поведения человека с помощью норм. Время достаточно скоро все расставило по своим местам. Заваров, который в первые недели после публикации интервью отводил при встрече глаза, постепенно оттаял, начал здороваться. А перед самым его отпуском, когда чемпионат страны уже финишировал, мы вновь с ним обстоятельно поговорили (и снова записали разговор на магнитофон). О футболе, о жизни, о честности и порядочности. Он не ушел от прямого разговора, а я был рад, что не ошибся в мужестве и искренности этого человека.
16 декабря 1986 года в "Комсомольской правде" было напечатано письмо в редакцию "Нужны футболу перемены". Вот некоторые основные фрагменты.
Хочу и должен сказать о честном отношении к своему долгу, о правде, которую, к сожалению, не все у нас воспринимают одинаково. 11 ноября сего года "Комсомольская правда" опубликовала интервью со мной "Игра в открытую". В открытом и честном разговоре я не стал, как это порой бывало в подобных случаях, обходить "острые углы". Ведь за годы своей жизни в большом футболе я менял клубы, пока не нашел "свой" - киевское "Динамо". До этого, как говорится по молодости лет, случалось, ошибался и оступался. Сказал об этом в интервью так, как и было в жизни. Но когда оно появилось в "Комсомолке" мне довелось испытать немало волнений. От одних слышал: "Молодец, Саша, что сам правдиво и честно обо всем рассказал!" Другие журили: "Зачем разоткровенничался, кому нужна твоя честность?" Те, кто корил меня за излишнюю откровенность, словно бы не заметили одной очень важной для меня фразы из того интервью: "К великому счастью, все это давно уже в прошлом".
Говорят, время - самый лучший и справедливый лекарь и судья. Страсти утихли. О многом за это время передумал сам. Я не сожалею о том интервью в "Комсомолке" и благодарен газете, что она его опубликовала. Правда о нас, футболистах, нужна не только нам самим. Она нужна, например, моему Сашке, которому только четыре года. Нужна мальчишкам, которые только-только приходят в мой любимый футбол. Они не должны повторять наших ошибок.
Под этим письмом в "Комсомольскую правду" стояла подпись: Александр Заваров, заслуженный мастер спорта, член ВЛКСМ...
Вся эта нашумевшая в те дни в футбольных и журналистских кругах Киева "околофутбольная" история уже стала забываться. Но в канун Нового года мне о ней напомнили. Жена Лобановского Ада поделилась "новостью", которую ей сообщили московские журналисты. Дескать, из-за того моего интервью начальство "дало команду" не "делать" Заварова лучшим футболистом года.
Молва, молва... Кто тебя порождает и есть ли в тебе истина? "Неужели такое возможно? - думал я. В наше-то время..." Нет, раньше - куда ни шло. Самому однажды, выполняя указание начальства, пришлось срочно вносить "коррективы" в итоги республиканского конкурса. Так что пора раскрыть одну редакционную тайну.