Вскоре к подъезду подкатили черные правительственные машины. Не помню, кто там еще был, а вот Брежнева я запомнил. Выше среднего роста, крепкий, молодцеватый, с зачесанной назад шевелюрой, он излучал здоровье и силу. Вышел из машины и чуть ли не бегом поднялся по лестнице. К нему подошел заведующий протокольным отделом Ф. Ф. Молочков и, указав на нашу группу, объяснил, что мы - переводчики, которые на приеме будут помогать общаться с иностранцами. Брежнев окинул нас взглядом, поздоровался с каждым за руку, затем, улыбнувшись, галантно согнул руку в локте и предложил ее Татьяне Сиротиной - единственной в нашей группе женщине-переводчице.
- Отлично! Мне как раз нужна переводчица, - произнес он своим красивым баском.
Татьяна у нас была женщина боевая - она тут же взяла его под руку, и Брежнев, той же энергичной походкой, направился с ней в главный зал. Нам все это очень понравилось.
Путь наверх
Так случилось, что после этой первой встречи я в своем профессиональном качестве практически не встречался с Брежневым добрых полтора десятка лет. Видел его, конечно, на приемах, особенно после 1960 года, когда Леонид Ильич стал Председателем Президиума Верховного Совета СССР. В этой должности он, разумеется, принимал у послов верительные грамоты, награждал космонавтов в Большом Кремлевском дворце. Но лично ко мне все это не имело отношения, поскольку моими "клиентами" были Хрущев, Микоян, Косыгин и, конечно же, Громыко, мой министр.
Даже после октября 1964 года, когда Брежнев был избран первым секретарем ЦК КПСС, какой-то ощутимой, заметной роли в международных делах страны он по-прежнему не играл. Нам тогда казалось, что в новом коллективном руководстве, значение которого постоянно подчеркивалось, Леонид Ильич занимается в основном партийными делами. А если кому и было персонально поручено выступать на международной арене как представителю Советского государства, то это - Косыгину. Так думали и за рубежом, причем не один год.
На единоличную первую роль в видимом спектре политической жизни страны Брежнев выдвигался постепенно. В 60-е годы участились контакты и встречи с партийными руководителями социалистических стран. Регулярными стали и совещания на высшем уровне Политического консультативного комитета государств - членов Варшавского договора. Были подписаны договоры о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи между СССР и Монголией, Болгарией, Венгрией, Чехословакией, Румынией. Этот процесс, конечно, возглавлял партийный аппарат, во главе которого стоял именно Брежнев. Каждое подобное событие квалифицировалось в советской печати как историческое. И таким образом подхваченное нашей пропагандой имя Брежнева начинало приобретать международное звучание.
Думаю, что определенным рубежом во внешнеполитической деятельности Брежнева стало появление в его секретариате в 1961 году многоопытного профессионального дипломата А. М. Александрова-Агентова, который до этого работал у А. А. Громыко, в частности был его спичрайтером, выражаясь современным языком. Полагаю, что Андрей Михайлович, будучи человеком крайне амбициозным и честолюбивым, последовательно и целеустремленно "прививал вкус" своему патрону к международным делам. Главным помощником Генерального секретаря по вопросам внешней политики он оставался до последних дней жизни Брежнева и ушел со своего поста лишь по воле Горбачева.
Итак, возвышался Брежнев медленно. Даже, я бы сказал, исподволь. Помню, в конце 60-х обратил внимание на то, что его стали выделять среди других членов Политбюро. Как-то, просматривая "Правду", я прочитал подвальную статью, посвященную боевым действиям на Малой Земле во время Отечественной войны. Особенно выделялись заслуги политработника Л. И. Брежнева. В условиях, когда наша пропаганда продолжала подчеркивать роль коллективного руководства, меня такое возвеличивание "полковника Брежнева" несколько удивило. И я подумал: неужели опять?..
По какому-то служебному делу я в тот день позвонил своему давнему приятелю Е. М. Самотейкину, перешедшему из нашего министерства на работу в ЦК референтом Брежнева. В ходе разговора я упомянул о статье в "Правде". Евгений сказал, что статью еще не читал, но Брежневу такое выделение его персоны вряд ли понравится. Но я теперь думаю, что именно с этого рядового факта и началось превращение Брежнева в единоличного, "выдающегося руководителя партии и государства".
Однако решающим рубежом в его восхождении стал, пожалуй, 1971 год. А точнее - XXIV съезд КПСС, состоявшийся в марте - апреле того года. Съезд, на котором с отчетным докладом выступил Леонид Ильич, уделил большое внимание внешней политике и принял широковещательную Программу мира. И сразу советская пропаганда связала ее с именем Брежнева. В этот же период наши послы за границей, общаясь с иностранными руководителями, начали, по подсказке из Москвы, говорить им, что теперь, мол, все послания и другие обращения следует адресовать не Косыгину, а Брежневу. Что и стали делать зарубежные лидеры. Например, письмо американского президента от 5 августа 1971 года было адресовано уже лично Л. И. Брежневу. В том же году Леонид Ильич совершил свой первый официальный визит на Запад - во Францию.
Так, за каких-то шесть лет, Брежнев достиг вершины власти. Усилиями аппарата был "вылеплен" образ очередного "великого вождя" великой державы. В этом качестве он и предстал перед всем миром. Но на характер и привычки Леонида Ильича бремя власти повлияло не сразу. И в роли первого лица государства он долго оставался, по мнению многих, "нормальным мужиком".
Секретный визит Киссинджера
Брежнев, оставаясь более десяти лет главным партийцем, "по должности" вел официальные переговоры только с руководителями братских социалистических стран, такими же, как он, партийными лидерами. Высоких гостей из других государств он принимал лишь "для беседы" исключительно на тему общей оценки ситуации в мире и межгосударственных отношениях. В специально издаваемых для зарубежных гостей программках, помимо расписанного по минутам плана их пребывания в нашей стране, от прилета до отлета, включавшего, например, такие пункты, как "отдых" или "частный завтрак в резиденции", содержалась загадочная запись: "резервное время". Это время и было отведено для встречи с Брежневым. Туманная формулировка вовсе не означала, что он может по какой-то причине не принять гостя. Обижать никого не хотели, и Брежнев всегда принимал высоких гостей именно в "резервное время". А запись сделали, скорее всего, из-за давней приверженности нашего руководства ко всякой таинственности.
Тайной была окутана и поездка в Москву помощника президента США по национальной безопасности Генри Киссинджера в апреле 1972 года. Но в данном случае инициатором выступил президент США Р. Никсон. Он не доверял своему Госдепартаменту, считая, что в его стенах, как воду в сите, никаких тайн не удержишь.
Уже была достигнута договоренность о визите Никсона в Советский Союз. В плане более конкретной подготовки к нему Киссинджеру предстояло обсудить с советским руководством ситуацию во Вьетнаме, где продолжались ожесточенные военные действия с участием американских войск, а также решить ряд других проблем, в том числе связанных с устранением еще остающихся разногласий относительно договора о противоракетной обороне и соглашения об ограничении стратегических вооружений.
У Брежнева к тому времени не было опыта такого рода серьезных переговоров. Поэтому Леонид Ильич при встрече с Киссинджером чувствовал себя поначалу не в своей тарелке, но потом обрел уверенность. В правительственном особняке на Ленинских горах, где происходила эта встреча, присутствовал и министр иностранных дел Громыко.
Брежнев тогда был в хорошей физической форме, к тому же наша позиция по всем вопросам, вынесенным на эти переговоры, была разработана и утверждена на Политбюро, так что он быстро освоился и со знанием дела вел беседу. Переговоры длились более чем по четыре часа в день. Леонид Ильич дословно не придерживался текста, лежащего перед ним, свободно парировал аргументы Киссинджера. Мне было легко переводить, несмотря на сложность вопросов, потому что я имел возможность заранее подготовиться, вникнуть в суть дела. Диалог был напряженным и продолжался все три дня пребывания Киссинджера в Москве.
Об этой встрече до последнего дня почти никто не знал. Даже посол США в Москве Джекоб Бим.
Перед отъездом Киссинджер все же сказал Громыко, что хотел бы встретиться с американским послом, но наедине и ни в коем случае не в помещении посольства США, где его, конечно, увидят многочисленные сотрудники. Договорились, что посла доставят в тот же особняк, в котором Киссинджер вел переговоры.
Завязалась почти детективная история. Г. М. Корниенко, заведующий отделом США МИДа, позвонил американскому послу и сказал, что хотел бы с ним срочно увидеться с глазу на глаз, добавив, что лично встретит его возле центрального входа мидовской высотки на Смоленской площади. Джекоб Бим хорошо знал Корниенко и вопросов по телефону задавать ему не стал. Через несколько минут он подъехал на своем посольском лимузине к условленному месту. Корниенко пригласил посла пересесть в мидовскую "Волгу", и они отправились на Ленинские горы. Посол был крайне озадачен всем этим. Когда они с Корниенко приехали в особняк, Брежнева там уже не было. В одной из комнат Громыко и Киссинджер завершали работу над текстом короткого сообщения для печати о посещении Москвы помощником президента США по национальной безопасности. Сообщение должно было быть обнародовано на следующий день после отъезда высокого гостя.
Джекоба Бима попросили подождать в соседней комнате. Когда в тексте сообщения была поставлена последняя точка, Громыко распорядился пригласить посла.
Джекоб Бим - высокий, слегка сутулый, с серебром в шевелюре, типичный дипломат классической школы - привык, казалось бы, к любым сюрпризам. Но здесь даже у него брови поползли вверх. Подойдя к улыбающемуся Киссинджеру, он все же нашел в себе силы пошутить:
- Зная о вашей любви к скрытности, я, наверное, должен был бы догадаться, что встречу именно вас.
Киссинджер действительно был известен склонностью к проведению подобных тайных встреч. Таким же образом встречался он с представителями Вьетнама, а в 1971 году осуществил секретную поездку в Пекин для подготовки официального визита в Китай американского президента Р. Никсона.
Этот приезд Киссинджера в Москву тоже явился предтечей исторического события - первого официального визита президента США в Советский Союз, который состоялся в мае 1972 года.
Никсон в Кремле
Первый официальный визит американского президента в СССР начался 22 мая 1972 года в четыре часа дня по московскому времени. Именно в этот момент в аэропорту Внуково-2 приземлился президентский "боинг". У трапа самолета Ричарда Никсона встречали Подгорный и Косыгин, некоторые наши министры, причастные к предстоящим переговорам на высшем уровне, сотрудники посольства США, а также малочисленная группа "представителей трудящихся". Так было определено сценарием встречи, утвержденным Политбюро с учетом сложных политических условий, в которых проходил этот визит. Ведь США в то время не только продолжали воевать во Вьетнаме, но и активизировали там свои военные действия. Американцы бомбили территорию Северного Вьетнама, вели наземные боевые операции. И это не могло не отразиться на атмосфере встречи.
Высокого гостя приветствовал в аэропорту почетный караул из представителей трех родов войск, на ветру развевались государственные флаги СССР и США. Словом, весь протокольный церемониал был соблюден. Строй почетного караула вместе с Никсоном обошел Подгорный, а по окончании церемонии Подгорный, Косыгин и Никсон сели в одну машину, и длинный кортеж направился в Кремль.
Ленинский проспект и другие улицы, ведущие в сторону Кремля, были украшены советскими и американскими флагами. Не было, правда, только "восторженных" толп москвичей, которых при встречах представителей дружественных государств обычно собирали по разнарядке. Более того, даже случайных прохожих к краям тротуаров не подпускали. Это все оговорили заранее.
Никсона поселили в Кремле, в апартаментах по соседству с Оружейной палатой. Там же, в отдельном крыле, разместили его ближайших помощников, включая Киссинджера. Над зданием впервые в его истории развевался государственный флаг Соединенных Штатов Америки. Подгорный и Косыгин откланялись, напомнив гостю, что вечером, после того как Никсон отдохнет от утомительного перелета, они с ним вновь встретятся - на официальном банкете в Кремле.
Едва президент ушел, как рядом со мной появился помощник Брежнева, Александров. Он попросил меня немедленно догнать Никсона и сообщить ему о том, что Брежнев готов встретиться с ним с глазу на глаз до начала банкета, при этом я должен подчеркнуть, что Генсек будет на встрече один, за исключением, разумеется, переводчика, а Никсон, если пожелает, может взять с собой своего переводчика.
Я настиг Никсона буквально перед самой дверью его покоев и передал предложение Брежнева. Президент был несколько удивлен, поскольку о такой встрече услышал впервые, но вместе с тем явно обрадовался и без малейших колебаний согласился, добавив, что придет без переводчика, так как полностью доверяет мне.
Где-то в начале восьмого Никсон спустился на первый этаж, где я его уже ждал. Узнав от меня, что встреча пройдет в кремлевском кабинете Брежнева, президент поинтересовался, далеко ли нам ехать: его машина стояла наготове у входа. Я объяснил, что до кремлевского кабинета спокойным шагом можно дойти минут за десять. Никсон сказал, что он с удовольствием бы прошелся пешком по Кремлю. И мы направились в сторону здания Совета Министров на Ивановской площади. Шли вдвоем, а на некотором расстоянии впереди и позади следовали американские сотрудники охраны и наши ребята из "девятки".
Вечер был ясный. После грибного дождика, который встретил Никсона в аэропорту, погода наладилась. Майская яркая зелень радовала глаз.
Но вот мы и у цели. Лифт поднял нас на второй этаж, и мы оказались возле кабинета, который когда-то занимал Сталин, а позднее Хрущев. В приемной, ее называли предбанником, уже находился Александров. Он распахнул дверь. Никсон, а за ним и я вошли в кабинет. Навстречу, широко улыбаясь, шел Брежнев. Лидеры тепло поприветствовали друг друга. Брежнев предложил гостю сесть напротив него. Официант принес чай и печенье. Беседа началась.
Р. Никсон, В. М. Суходрев, Л. И. Брежнев
Москва, 1972 год
Леонид Ильич выразил удовлетворение в связи с первым в истории официальным визитом президента США в СССР, а затем напомнил Никсону, что они с ним уже однажды мимолетно встречались, а именно в 1959 году, летом, когда он, Брежнев, вместе с Хрущевым и другими советскими руководителями присутствовал на открытии Национальной выставки США в Сокольниках. Брежнев, слегка заискивая, как мне показалось, напомнил также Никсону о том, что на выставке была сделана фотография, которая потом обошла все газеты мира. На ней запечатлены Никсон и Хрущев во время своего знаменитого "кухонного спора". "Так вот, я тоже есть там, справа от вас, но вы, может быть, этого уже не помните?.." - спросил Брежнев. Никсон с улыбкой ответил, что конечно же помнит. Не сомневаюсь, что помощники показали ему перед отлетом эту фотографию тринадцатилетней давности. Думаю, тогда, на выставке, стоя рядом, ни Брежнев, ни Ричард Никсон и не помышляли, что когда-нибудь встретятся в Кремле в качестве руководителей двух государств.
Переходя к деловой части беседы, Брежнев объяснил президенту, сколь нелегко было советскому руководству принять решение о приглашении его, Никсона, в СССР в условиях эскалации США военных действий во Вьетнаме. Но ради высших интересов Советского государства, ради нормализации и улучшения советско-американских отношений советское руководство пошло на то, чтобы эта встреча состоялась. В ходе беседы Брежнев в общих чертах затрагивал и другие вопросы, которые, по его мнению, предстояло обсудить в течение визита. Говорил он довольно долго. Никсон время от времени отвечал ему, также не вдаваясь в подробности.
В целом же создавалось впечатление, что оба лидера хорошо понимают друг друга, так сказать работают на одной волне. В какой-то момент Брежнев начал говорить о своем желании установить особые личные отношения с президентом США, которые, завязавшись в эти дни, затем укреплялись бы в ходе последующих встреч, а в промежутках между ними поддерживались бы перепиской. Никсон ответил в том же ключе и напомнил об особых отношениях, сложившихся между Сталиным и Рузвельтом во время войны. Он отметил, что они благодаря своим личным взаимоотношениям могли находить решения спорных вопросов даже тогда, когда это не удавалось бюрократам. Здесь Брежнев и Никсон обменялись фразами, которые в том или ином варианте любят произносить высшие государственные руководители: нельзя мол, доверять важнейшие вопросы бюрократам, потому что те способны похоронить любое важное дело, утопить его в потоке бумаг. Многие высокопоставленные лица, с которыми мне довелось работать, при случае не упускали возможности сделать саркастические выпады в сторону чиновничества.
Беседа продолжалась. Брежнев сказал о том, что, когда он еще только начинал свою политическую деятельность, один очень известный представитель старой гвардии большевиков как-то в разговоре с ним подчеркнул важность установления именно доверительных личных отношений с людьми.
"Я навсегда запомнил этот мудрый совет", - заметил Брежнев.
Никсон в своих мемуарах вспоминает об этой беседе и конкретно о высказывании Генсека относительно совета, когда-то данного ему представителем старой гвардии большевиков. И задается вопросом: кто же это был? Уж не Сталин ли?
Признаться, эти слова Брежнева и меня заинтересовали. Ответ я вскоре получил из уст самого Леонида Ильича, но об этом чуть ниже.
Беседа лидеров затягивалась. По времени уже должен был начаться банкет. Но Брежнев не смотрел на часы и продолжал разговор. Потом сказал, что они, видимо, заработали свой ужин, и предложил президенту отправиться в Грановитую палату. Никсон ответил, что он только заедет за женой и тотчас присоединится к Брежневу на банкете.
Кому - банкет, кому - "дежурные" сосиски
У меня сразу возникла проблема. Ведь первую беседу лидеров на высшем уровне надо было обязательно зафиксировать на бумаге, чтобы с ней могли ознакомиться члены советского руководства, прежде всего Косыгин и Подгорный.
Брежнев, проводив Никсона до двери кабинета, сказал мне, что надо как можно быстрее сделать запись их беседы. Я ответил, что готов, так как текст речи, которую на банкете от советской стороны должен, согласно протоколу, произносить Подгорный, подготовлен и переведен на английский и его сможет зачитать мой коллега, наверняка уже находящийся в Грановитой палате. Брежнев охотно с этим согласился. Александров вызвал машину, и я отправился в здание ЦК на Старой площади, где стенографистки уже ждали меня.
Я, конечно, слегка подосадовал на то, что мне не доведется отведать того, чем будут потчевать американского президента в Грановитой палате, однако дело есть дело, и оно, как известно, превыше всего. Пришлось довольствоваться "дежурными" цековскими сосисками.