Это - книга воспоминаний о первой мировой войне и революционных событиях 1917 года. Выходец из мелкобуржуазной среды, М. Н. Герасимов направляется в школу и попадает в дружную, на первый взгляд, офицерскую семью одного из многих полков царской армии. Однако затянувшаяся война порождает у офицеров много недоуменных вопросов, а у солдат - явное недовольство. "За что воюем?" - эта мысль сверлит голову молодого прапорщика. Солдат большевик Голенцов и врач полкового лазарета, вскоре удаленный из полка как революционер, открывают ему глаза на истинный смысл войны. Автор описывает крах юношеских иллюзий. Вопрос, куда и с кем идти, штабс-капитан Герасимов решает окончательно и бесповоротно: туда, куда идет народ, вместе с ним. В рядах Красной Армии автор прошагал по трудным дорогам гражданской войны, за боевые отличия был награжден двумя орденами Красного Знамени. В Великую Отечественную войну генерал-лейтенант М. Н. Герасимов командовал корпусом, армией, был заместителем командующего фронтом. Его записки, несомненно, привлекут внимание широкого круга читателей.
Содержание:
Предисловие 1
"Годен - в артиллерию" 5
"Наши благородия" 12
В четвертой сотне 19
Будни полковой разведки 23
За что воюем? 34
Голенцов не одинок 41
"Произошло невероятное и невозможное" 47
Итак, решено 55
Примечания 58
Герасимов Михаил Никанорович
Пробуждение
Предисловие
Великим, могучим, всесильным "режиссером" революции назвал В. И. Ленин мировую войну 1914–1918 годов . "Пожар революции, - говорил он, - воспламенился исключительно благодаря неимоверным страданиям России и всем условиям, созданным войною, которая круто и решительно поставила вопрос перед трудовым народом: либо смелый, отчаянный и бесстрашный шаг, либо погибай - умирай голодной смертью" .
Ослепительный фейерверк Октября, осветивший все континенты Земли, затмил грязь и страдания этой войны, и сейчас, по прошествии полувека, когда миру пришлось пережить ужасы второй, еще более грозной войны, та, первая, представляется нам слишком далеким прошлым, по крайней мере оставшейся за гранью новой эры истории человечества. Воспоминания М. Н. Герасимова возвращают нас к далекой драме 1914–1918 годов, пережитой народами России и других втянутых в войну стран. Как и всякие мемуары, эта книга не охватывает события в целом, во всех его проявлениях. В ней запечатлено лишь то, чему автор был свидетелем и что не укрылось от его внимания в меру его общественного положения, кругозора, умонастроения, мировоззрения. Солдат, а потом офицер царской армии, Герасимов по личным впечатлениям воспроизводит быт и нравы в основном лишь военной среды, да и то ограниченной рамками одного и, прямо скажем, ничем особым не отмеченного на скрижалях истории полка, в котором ему пришлось служить. Однако типические черты переживаемого времени - события войны и революции - наложили столь глубокую печать на все стороны народной жизни, и в том числе на армию, что ни один полк не мог остаться в стороне от их влияния. Поэтому со страниц записок Герасимова перед нами предстает русская армия - ее командный и рядовой состав - в период форсированного пробуждения политического сознания в ее основной массе.
Чтобы в полной мере оценить изображенное в этой книге, надо припомнить одно характерное замечание В. И. Ленина. Указывая, что поражения России и ее союзников в войне расшатали весь старый порядок, озлобили против него все классы населения, Ленин не упускал из виду того, что поражения "ожесточили армию, истребили в громадных размерах ее старый командующий состав, заскорузло-дворянского и особенно гнилого чиновничьего характера, заменили его молодым, свежим, преимущественно буржуазным, разночинским, мелкобуржуазным" . Уже одно название произведения, в котором мы находим эти слова, говорит об удивительной глубине и прозорливости заключенной в них характеристики предреволюционной армии и ее командного состава. "Письма из далека" написаны в далеком Цюрихе, едва туда докатилась весть о свержении царской монархии, почти за месяц до возвращения Ленина в Россию. Характеристика армии здесь поставлена в ряду явлений, определявших великую социальную ломку. Отсюда можно понять, какое громадное значение гениальный стратег революции придавал деформации армии и ее офицерского корпуса. Не стоит ли этот предельно лаконичный анализ у истоков открытой Лениным проблемы использования военных специалистов старой армии на службе пролетарской революции? Не отсюда ли, далее, тот ленинский иммунитет в решении этой проблемы, который не удалось поколебать никакой "военной оппозиции"?
М. Н. Герасимов зримо, осязаемо, как это мог сделать именно тот, кто на собственном опыте пережил такую эволюцию в армии, раскрывает перед нами картину того, как из-за острого недостатка командного состава, вследствие боевых потерь и непредвиденного по масштабу развертывания армии царское правительство вынуждено было отказаться от сословных ограничений и открыть доступ в военные школы выходцам из мелкобуржуазных, разночинских слоев населения, из крестьян, а то и из рабочих. И тут царизм впал в противоречие с самим собой: веками держал он народ в рабстве, темноте и невежестве, а теперь требовалось изыскать массу - сотни тысяч - хотя бы элементарно грамотных кандидатов в офицеры. Поэтому вполне естественно, что в школы прапорщиков попадали преимущественно выходцы из зажиточных слоев - те, кто имел возможность получить хотя бы минимальное образование. Но их катастрофически не хватало, тем более что многим из них родительская мошна позволяла "откупиться" от фронта - явление, с горьким юмором отмечаемое М. Н. Герасимовым.
Ныне покажется парадоксальным факт, рассказанный таким же, как Герасимов, офицером военного времени - П. В. Макаровым. Из запасного полка, в котором он начал службу рядовым, требовалось по разнарядке послать в школу прапорщиков трех нижних чинов с четырехклассным образованием. Один из отобранных командиром полка рядовой Мартын Ивакин "наотрез отказался ехать в школу прапорщиков. Но надо было посылать трех человек. Стали искать. И во всем полку не нашли третьего солдата с четырьмя классами школы. Мартыну ехать в школу прапорщиков приказали" . При таком положении командирам полков, озабоченным в первую голову тем, чтобы набрать нужное количество кандидатов по образовательному цензу, приходилось подчас закрывать глаза на "опасное" направление мыслей иных нижних чинов; заодно это давало удобный случай избавляться от "неблагонадежных". Так становились в военное время прапорщиками, а там и подпоручиками, поручиками, штабс-капитанами нередко и революционеры-профессионалы, как уже не один год состоявшие в партии большевиков Н. В. Крыленко, И. П. Павлуновский, А. Ф. Ильин-Женевский, правдист-подпольщик П. А. Павлов, не менее "неблагонадежные" Р. Ф. Сиверс, А. И. Седякин, Г. Д. Гай и многие другие. По иронии истории царизм, словно бы заботясь о военных кадрах для грядущей революции, вопреки воле своей давал военную подготовку тем, кому она как раз нужна была для квалифицированной борьбы против него самого. Конечно, эта категория офицеров военного времени была не особенно многочисленной. Но тяжкая, к тому же несчастная, война просвещала и тех, кто надел золотые погоны, будучи политически девственным, далеким от каких бы то ни было революционных устремлений, и даже радовался поначалу, что удалось выбиться "в люди", и еще скорее просвещала, если эти погоны оказывались единственной пуповиной, связывавшей нечаянного счастливца с существующим строем и правящими классами.
Уже само допущение такого массового "исключения" из незыблемых, казалось бы, установлений дворянско-буржуазной монархии было явным симптомом ее кризиса, предвестником грозящей ей гибели. "...Армия есть самый закостенелый инструмент поддержки старого строя, наиболее отвердевший оплот буржуазной дисциплины, поддержки господства капитала, сохранения и воспитания рабской покорности и подчинения ему трудящихся" - и в ее святая святых - офицерский корпус - вторгается что-то совершенно инородное и даже опасное, и нет сил, возможностей помешать этому.
Насколько "плодотворно" поработал царизм (а затем Керенский) - на пользу народу хоть на этот раз! - показывает беспристрастная статистика. За 1918–1920 годы в Красной Армии было подготовлено на курсах и в школах 40 тысяч командиров, а наряду с этим призвано около 50 тысяч офицеров старой армии. Конечно, в эти 50 тысяч входило немало честных людей дворянского и буржуазного происхождения, связанных со старым строем длительной службой ему, но порвавших со своим прошлым и отдавших себя на службу трудовому народу, как, например, С. С. Каменев, А. А. Брусилов, В. Н. Егорьев, М. Д. Бонч-Бруевич, С. А. Меженинов, А. Е. Снесарев, П. П. Сытин, А. А. Самойло, П. П. Лебедев и многие другие. Иные из них, как А. А. Таубе, А. П. Николаев, А. В. Станкевич, отдали и жизнь за народное дело. Но все же армиями, дивизиями, бригадами Красной Армии командовали, как правило, прапорщики и штабс-капитаны военного времени - И. Ф. Федько, К. А. Авксентьевский, Е. И. Ковтюх, А. И. Седякин, В. К. Путна, И. П. Уборевич, Р. П. Эйдеман, Г. Д. Гай, тот же М. Н. Герасимов. Им же подобные очень часто возглавляли штабы от низших до высших. Перед этой последней, весьма многочисленной категорией не стояла проблема перехода на службу революции из враждебного ей лагеря. А все это говорит о том, насколько опрометчиво зачислять всех бывших офицеров в нерасчлененную массу "военспецов", которые все будто бы пришли с той стороны баррикад и потому требовали особого к себе отношения.
Факт перехода десятков тысяч офицеров из старой в Красную Армию не есть какая-то случайность, тем более после войны, во время которой армия "вобрала в себя весь цвет народных сил". Какая-то часть этих сил попала и в офицерский корпус, но не перестала быть плотью от плоти своего народа и вернулась к нему, получив военные знания и фронтовую закалку, так пригодившиеся в борьбе за власть Советов. Вопрос этот во всей его сложности остается пока не разработанным в нашей литературе. И книга М. Н. Герасимова даст свежий, оригинальный материал, раскрывающий процесс пробуждения политического сознания у тех слоев, которые пришли в армию, не подозревая даже возможности каких-либо существенных изменений в издавна сложившихся порядках.
По социальной принадлежности и по взглядам на жизнь двадцатилетний счетовод Михаил Герасимов - заурядный представитель мелкой буржуазии. Призванный в армию через полгода после начала войны, он довольно равнодушно относится к самой войне: его души не коснулся патриотический угар, распространяемый официальной пропагандой, не было в ней и протеста против войны. Раз уж призван в армию, значит, это неизбежно, значит, так и должно быть. Свойственное юности молодечество проявилось у него лишь в желании не показать себя струсившим перед матерью и младшими сестрами. Была даже тайная гордость, что вот, мол, признан годным, да еще не в какую-нибудь пехоту, а в артиллерию. Не говоря о глубоких мыслях, даже досады или зависти не будило то, что Митька Лукоянов, Фолька Стыскин и другие сверстники - сыновья и зятья лавочников и владельцев мастерских - пристроились писарями в тыловой запасный полк и предпочитают там, а не на фронте послужить "вере, царю и отечеству".
На фронт Михаил Герасимов ехал словно в какую-то экзотическую страну, напутствуемый отцовским "Мы, Герасимовы, никогда и нигде сзади не были". Судьба улыбнулась простому конторщику - его посылают в школу прапорщиков, откуда прямой путь в офицеры. С трепетом ждет он последнего утра в школе, которое сделает его, пока еще нижнего чина, "вашим благородием". В прапорщичьей звездочке на погоне он видит "звезду счастья". "Нужно сознаться, быть офицером все же приятно. Нет-нет да и скосишь глаз на погон". Прогноз отца - лестный и заманчивый: "Знаю: быть тебе полковником". И вот политически нисколько не прозревший прапорщик, обуреваемый мыслями о счастливом повороте судьбы, вступает в офицерскую корпорацию. Юношеская восторженность не позволяет ему рассмотреть в ней и сотую долю того, что проницательному, искушенному в глубинных процессах социальной жизни уму видно было даже из далекого Цюриха. Ротмистр Желиховский пленяет его аристократическим лоском, пенсне, небрежной барственностью и красивым повелевающим голосом, а то, что этот щеголь бьет солдат в зубы, уходит куда-то на задний план и нисколько не умаляет его очевидных достоинств. Прапорщик Телешов делает то же самое, но чересчур вульгарно и даже дико, - это воспринимается как проявление развращенной грязной натуры, составляющей в милой дружной офицерской семье лишь неприятное исключение.
В двух сценах - вся мелкобуржуазная темнота, абсолютное политическое невежество прапорщика Герасимова.
"А вы, ваше благородие, из дворян будете?" - задает ему "каверзный" вопрос "хитрый разведчик" Голенцов. Но разве будут уважать солдаты офицера, если узнают, что он не только не дворянин, а так... конторщик? Стыдящийся своего происхождения прапорщик с трудом решается сказать правду, ожидая встретить если не презрение, то насмешливое снисхождение. И был совершенно сбит с толку, когда рабочий-москвич в серой шинели, узнав, что отец Герасимова выбился в приказчики тоже из рабочих, проникся к его благородию даже сочувствием и показался после этого "почти близким человеком".
Прапорщик Клюкин отказывается - потому что он дал слово не выдавать - назвать ротному командиру фамилию солдата, знавшего инициатора братания с немцами. Ротный настойчив: "Вы дали слово, забыв, что вы офицер... Вы поступили крайне неосмотрительно и даже забыли присягу". Элементарная порядочность не позволила Клюкину выдать солдата, доверившегося ему. Присутствовавший при этом состязании "долга" и порядочности Герасимов взглянул на юного прапорщика бывшего студента Клюкина "по-новому": шутка ли, тот отказался помочь выявить "криминал"! И Клюкин представился ему в страшном образе революционера, А о революционерах он слышал только, что они цареубийцы-бомбометатели. Одно лишь любопытство к этому впервые увиденному - "живому", а не вычитанному из "Бесов" - революционеру подвинуло Герасимова на доверительный разговор с ним. "Сеня! Скажите по правде, ведь мы приятели, вы террорист?" И когда Клюкин твердо заявил в ответ, что он не террорист и вообще не признает индивидуального террора средством борьбы "за то, чтобы людям лучше жилось", Герасимов совершенно успокоился и увидел в Клюкине прежнего милого и умного мальчика: революционеры, помимо "бомбометателей", были ему неведомы.
Кто же дал эту беспощадную характеристику прапорщику Герасимову? Мы находим ее в книге генерал-лейтенанта Герасимова.
Можно назвать немало примеров, когда мемуаристы, стыдясь своего прошлого, если оно не отвечает понятиям зрелого мировоззрения, стараются нанести на это прошлое так называемый хрестоматийный глянец, забывая, что даже великого человека нельзя унизить, "поставив его в историческую зависимость от времени, от которой не освобождался ни один гений с тех пор, как существует мир". В большинстве случаев, если, конечно, мы не имеем дело с заведомой целенаправленной фальсификацией, это отражает простую человеческую слабость - желание выглядеть самому как можно лучше в любые времена жизни. И в этом - один из корней того субъективизма в мемуарах, который нередко встречает осуждение. Освободиться от такой слабости не так легко, для этого нужно известное мужество, максимальная беспристрастность к самому себе во имя правды. Но это качество и повышает ценность мемуаров. О "Пробуждении" М. Н. Герасимова есть все основания сказать, что это книга мужественная, честная и уже поэтому в высокой степени ценная.
Она написана на основании дневников, исправно веденных молодым офицером царской армии, и в значительной части сохраняет форму дневника, но, конечно, это не дневник в его первозданном виде, ибо здесь уже всюду просвечивает легкий юмор советского генерала коммуниста Герасимова по отношению к политически дремлющему и постепенно пробуждающемуся прапорщику Герасимову. Нужно большое искусство, чтобы добиться органического сочетания в одном произведении двух как бы взаимоисключающих линий ретроспективного взгляда на прошлое: с одной стороны, показать действительность, какой она представлялась тогда, в прошлом, отдать на суд потомства поступки, взгляды, действия, нисколько не "исправляя" их, хотя бы они и не нравились умудренному жизнью человеку, противоречили нынешнему его мировоззрению; с другой стороны, оценить прошлое с высоты приобретенного за годы и десятилетия зрелого взгляда на историческую действительность. Такое самокритичное сочетание особенно трудно дается, когда объектом ретроспекции являемся мы сами и некогда нас окружавшее. Автор "Пробуждения" справился и с этой трудностью: царская армия в последние годы ее существования показана здесь в восприятии прапорщика, и это восприятие очень тонко, без упрощенного социологизаторства оценивает советский генерал.