Наверное, прав был Дунаевский, когда говорил, что такая человечина, как я, не может умереть.
Меня почему‑то раздражают люди, которые ко всему безразличны. Так нельзя! Не выношу, когда человек в шорах, ни на что не хочет смотреть, чтобы себя не волновать. Не понимаю, как можно жить в стране и не участвовать в событиях, которые в ней происходят, и даже не желать о них знать. Меня это просто раздражает. Ведь есть люди, которые так и говорят: "Я лучше ничего не буду знать, буду пить, есть, заниматься своей работой, а что происходит - не мое дело…"
Я сидела у телевизора и смотрела все заседания Верховного Совета, того, первого. Позвонила тогда своей подруге, а она сказала: "Мы слушаем Рахманинова. Мы решили политикой не заниматься". Происходят события в Буденновске, а подруга говорит: "А я смотрела "Санта - Барбару". Никогда не приму этого! Порой я устаю от собственных эмоций. Читаю ли я книгу, смотрю ли фильм, слушаю ли классическую музыку, я переживаю все так глубоко и бурно, что говорю себе: хватит, нельзя так относиться ни к жизни, ни к искусству, нужно уметь владеть собой. Но ничего не могу поделать.
И вообще мне всегда было интересно жить, знакомиться с новыми людьми, узнавать их судьбу, раскрывать их характеры, не думая о том, пригодится ли мне это когда‑нибудь в творчестве. Я знала: когда нужно, все само всплывет, напомнит о себе.
У меня в памяти осталась одна старуха. Когда мы снимали "Жучку", мы жили в деревне. Мне достался домик, такой ветхий, покосившийся. Мою хозяйку в деревне называли почему‑то ведьмой. Она была очень одинокой, забытой, странной. Ее бросили дети, бросили родные, она кое‑как перебивалась.
Она за мной ухаживала, заранее ставила в печку большой чугун с водой, чтобы я могла после съемок смыть грим. А вечером доставала четвертинку, и мы задушевно беседовали. Эта женщина оказалась с такой интересной судьбой, у нее были такие интересные мысли! Мне не было с ней скучно. Мне вообще не бывает скучно.
Пассивная жизнь у меня была лишь однажды, когда я болела, долго и тяжело. Мне внесли инфекцию и чуть ногу не отняли, целую огромную миску гноя вычистили. Я три месяца лежала, очень тяжело все переносила. И умудрилась влюбиться в своего хирурга. Он делал мне болезненные перевязки, но был так талантлив, что я терпела. Я так безгранично верила, что он меня спасет. Я его "за муки полюбила" (мои), даже отдавала ему свой суп, потому что мне казалось, что он голоден. Он действительно был голодный. Но это так, между прочим.
Конечно, у моей влюбленности никаких последствий не было. Не было? Нет, неправда. Я и теперь не забыла его глаз, когда он копался в моей огромной, наполненной гноем ране. Я помню этот хищный, жестокий взгляд умного, уверенного в себе человека, он словно гипнотизировал меня.
Я приоткрывала дверь своей палаты так, чтобы меня не было видно, и неотрывно следила, когда он пройдет мимо, не догадываясь, что я жду его. Мне нравилась его упругая, стремительная, летящая походка. Потом, когда меня выписали, я узнала, что он сам попал в больницу, и ездила навещать его через всю Москву в осеннюю промозглую слякоть. Я приглашала его в гости, а он все медлил и медлил, а потом наконец пришел с молоденькой женой, которая недавно стала мамой, - и я поняла, что он все знал о моем безумии и так достойно объяснил мне всю неуместность моих притязаний. Я не вычеркиваю этого из памяти…
Встреча с Константином Воиновым круто все изменила. Он меня раскрыл как человека и как актрису, у меня изменился характер благодаря ему. Он часто упрекал меня, что я трачу много энергии на ненужные вещи. Он говорил, что я мало читаю, мало занимаюсь искусством. Мою общественную работу он терпеть не мог.
Как‑то раз Ромм позвал Воинова к себе домой, он очень хорошо к нему относился, считал его талантливым. Позвал, чтобы "спасти" его от меня. Ромм меня совершенно не знал, он вообще из актрис, кроме Кузьминой, никого не хотел знать. Михаил Ильич говорил, что я погублю Константина Наумовича, искалечу ему жизнь, что я из тех коварных женщин, от которых надо спасаться. Ромм провел с ним полночи. Но все напрасно. В чем заключается это мое коварство, я не могу объяснить, но, может быть, он был прав? Жил бы Воинов спокойно со своей правильной Николаевой. Только я не знаю, были бы те прекрасные фильмы, которые он сделал со мной?
Бесконечное путешествие
Почти все свои деньги я тратила не на меха и бриллианты, не на дорогую мебель, а на путешествия. Зато у меня почти не было сбережений. И Рапопорт был такой же. Когда он умер, у него на книжке оказалось 39 тысяч, а памятник, который я ему поставила, стоил 45. Если у Раи Фрадкиной было три - четыре шубы, то у меня одна, и я ничуть от этого не страдала.
Мои подруги возмущались, говорили, что у меня в ушах не то, что должно быть у такой актрисы, как я. Зато я была в 28 странах!
Когда я приехала в Карловы Вары на кинофестиваль со своей картиной "Крутые горки", один американский журналист очень хотел взять у меня интервью. Он застал меня за завтраком, когда все актеры еще спали, а наши обязаны были в девять ноль - ноль являться к столу, даже если легли, предположим, в пять утра, после какого‑то приема. Я кое‑как привела себя в порядок, хоть совершенно не выспалась, а тут этот американец. И первое, что он меня спросил, какой у меня заработок, как я живу, хватает ли мне на туалеты. Я все помножила на десять, считая, что защищаю честь страны, и выпалила:
- Семь тысяч.
- А у нас звезда вашей категории - миллион!
- Она получает только гонорар, - не растерялась я, - а я гонорар и зарплату, независимо от того, снимаюсь или нет. И всю жизнь буду получать свою зарплату (не говорю, какую). Вашей звезде все время нужно покупать новую машину, она не может отстать от моды, а у нас свой стиль. И разве я плохо одета? (А сама собирала свои туалеты по подругам.)
- Да, на вас вчера был очень красивый шарф, - согласился американец.
Я не стала говорить, что он индийский, а соврала, что он тульский, из той Тулы, где делают самовары и пряники. Еще он спросил, сколько у меня машин. Я ответила, что мне одной хватает (у меня тогда была "Победа").
Затем он поинтересовался, как я отношусь к сексапилу, а тогда, как известно, у нас в стране слова "секс" вообще не было. Но я и здесь отшутилась: мол, не знаю, что такое сексапил, а знаю, что такое саксаул - дерево в Казахстане. А вообще, добавила я, все зависит от роли. Если я играю любовную сцену, я к этому сексапилу отношусь очень хорошо, но если я играю пулеметчицу и стреляю из пулемета, то мне сексапил не нужен.
Вот примерно так мы с ним разговаривали. Он написал в журнале фестиваля большую статью обо мне, а потом приехал к нам на Московский фестиваль, и мы с ним встретились как старые знакомые.
Тогда мы привезли в Карловы Вары уйму водки и икры, зная, что будет прием. И действительно - на приеме икра исчезала на глазах, водка лилась рекой, и мой интервьюер пригласил меня на рок - н-ролл. Он тогда у нас только входил в моду. Я буквально на ходу приспосабливалась, мы с ним лихо отплясывали. Все это увидели западные немцы и пригласили меня в ресторан на следующий день. Я сказала:
- Спасибо, но я не могу, - куда‑то, мол, уже приглашена.
- Ну понятно, - сказали они, - вы должны, наверное, спросить разрешение в ЦК?
А сейчас я думаю: ведь прошло совсем немного времени, а как все изменилось. Я помню, тогда ко мне подходили китайцы. Они прикасались ко мне и говорили: "Мы хотим до вас дотронуться. Вы - кусочек Сталина". Они спрашивали моего совета, сделать ли им прием. Самое смешное, что я этому не удивлялась, будто так и надо было, чтобы я давала китайцам указания, как им поступать.
Замечательная командировка была в Португалию, еще в ту пору, когда у нас не было дипломатических отношений.
Португалия показалась мне совершенно неожиданной страной, очень красивой. Нас не допускали к народу, и флажок, который был на нашем автобусе, вызывал у всех любопытство. Мы жили в гостинице. Очень красиво были украшены столы, и среди посуды - веточки цветов, весь стол обвит живыми гирляндами. И конечно, великолепный сервис. До такой степени, что утром мне в постель приносили кофе. Когда это случилось в первый раз, я была очень смущена, потому что спала в папильотках, причем собственного производства. Горничная неслышно вошла, тихо поставила чашку кофе и удалилась. Я посмотрела на себя в зеркало. Ну и видик! Португальская горничная не должна лицезреть советскую звезду в самодельных папильотках! Пришлось ежевечерне заводить будильник, приводить себя в порядок и ждать кофе в постель при полном параде.
В моем номере было много дверей: одна выходила в бассейн, другая еще куда‑то, третья - в сад. Хозяин постоянно спрашивал, довольна ли я, все ли в порядке. Однажды я сказала, что недовольна. Он заволновался, спросил, в чем дело. Я сказала:
- На вашем отеле нет моего флага, флага моей страны.
Отношения между СССР и Португалией были тогда плохими. Но когда я спустилась вниз, на отеле уже висела красная тряпка. Наверное, у хозяина были потом неприятности. А Перцов (он ведал в ЦК компартиями Испании и Португалии, очень хороший был человек, таким, как я себе раньше представляла, и должен был быть коммунист) сказал:
- Лида, вы совершили героический поступок!
Через два дня мы уехали. И не успели заехать за угол, как этот флаг был, я думаю, снят…
Очень большое впечатление на меня произвела Испания. Я всегда хотела пойти на корриду. Можете считать меня жестокой, но это потрясающее зрелище, необыкновенно красивое. Когда вы приходите, вы должны вывесить на край барьера свой платок. Там бывают роскошной красоты платки, которые из рода в род передаются. Когда смотришь на эти барьеры, они - как огромный ковер. Я тоже повесила свой русский платок, павловский. И почувствовала себя испанкой.
И вот вы готовитесь к зрелищу. Сначала вас знакомят с быком, сообщают его родословную, вес, имя. Рассказывают, как готовят его к бою, какую подготовку получают тореро, матадор… И наконец, объявляют, кто сегодня герой дня.
Когда я присутствовала, было три действа. В первом выступал невзрачный щуплый тореро. Он выходит, его представляют, он снимает шляпу и бросает ее своей возлюбленной, которой посвящает борьбу. Потом он уходит. Появляется бык. Его долго держат в темноте. Никакого красного цвета он не видит. Он вообще дальтоник. Просто он выскакивает на арену и обалдевает от света. Появляется пикадор на лошади, он втыкает в спину быка пики, и судьи ждут, пока бык потеряет силы настолько, чтобы можно было начать бой на равных, и только тогда выходит тореадор… Я сидела близко, и вот это - глаза в глаза, когда и человек, и бык на краю опасности, - это гипнотизирует. Я орала там как сумасшедшая. Все зависит от того, красиво или некрасиво ведет бой тореадор. Хорошо, когда он сразу попадает в темя - тогда бык меньше мучается. А первый не попал. Его освистали и прогнали. Я орала по - русски: "Вон его!" А его дама бросила ему обратно шляпу. Второй - стройный, высокий, красивый - посвятил бой мэру. Он воткнул свою шпагу по рукоятку, и бык склонился, упал, и тореро отрезал у него ухо…
Здесь философия одна - борьба двух сил, борьба с быком один на один. Здесь риск, и сила, и умение, и воля, и ум, и все, что угодно. И красота. В миллион раз больше жестокости происходит вокруг, и мы говорим: "Ах, как жестоко!" А когда умирает бык, его утаскивают за кулисы, а герой красуется с его ухом или двумя ушами.
Там такие страсти! Единственное, что я не могла, - есть мясо только что убитого быка. Богатые люди шли в ресторан - там подавали свежее блюдо… Но все остальное я делала.
Только потом я узнала, что в Португалии тоже существует коррида, с той лишь разницей, что там не убивают. Борьба идет, но не втыкают шпагу. Там нет убийства.
Я ненавижу жестокость. Я не могу ее понять, не могу играть жестоких героинь. Вот, например, когда режиссер Браун пригласил меня на роль хозяйки в "Матросе Чижике", я отказалась. Я придумала какие‑то причины, чтобы не обидеть режиссера, посоветовала пригласить Чередниченко… А корриду я воспринимала по - другому. Мне говорили: "Как ты могла, как тебе не стыдно, какая ты жестокая!" Но ведь это элемент культуры целого народа!
Когда я ехала на корриду, уже в другой раз, был праздник - вся страна в этот день танцует фламенко. Это очень красиво и музыкально. Все мужчины показывают своих женщин. Кто в автомобиле, кто верхом на лошади. Женщины в ярких нарядах, гребень в волосах, гордая осанка…
Я тоже сидела на лошади, и гребень у меня был испанский, и седок отличный. Все это незабываемо!
Вот еще несколько случайных впечатлений.
…Мы летим в роскошном, комфортабельном самолете из Афганистана в Ливан. Я такой внутренней отделки никогда не видела. Возвращается из туалета Лучко, слегка обалдевшая:
- Слушай, там такое творится - с ума сойти можно! Все перламутровое, розовое, крахмальные салфетки разного цвета, разных размеров, кресло вертится… Там такие кремы, такие лосьоны! Беги туда, наши кремы выброси, а их положи.
Я пошла, села… С трудом разбираю: дневной лосьон, ночной крем… Бутылки такие красивые. Выбрасываю наши кремы в туалет, освобождаю две баночки, беру бутылку с лосьоном, нажимаю… И вдруг все содержимое брызнуло фонтаном в потолок, на меня, на костюм, на зеркало, на салфетки! Какой ужас! Вообще, когда я еду в поезде, а там грязная стена, к которой я поворачиваюсь лицом, я тут же начинаю ее мыть, мою стол, сиденья, меня раздражает грязь, беспорядок. Я, наверное, ненормальная. Но и в страшном сне мне не могло присниться, что когда‑нибудь буду драить туалет на международных авиалиниях! Какой кошмар! Я стала этими салфетками все очищать: лицо, зеркало, костюм. Сижу в туалете 10 минут, 20, 30, 40. Ко мне уже стучатся. А я не вышла, пока не навела порядок.
- Господи, ну наконец‑то, - облегченно вздохнула Лучко. - Я решила, ты там душ принимаешь и мажешься всеми этими кремами.
Я рассказала все, что случилось. Она умирала от смеха… Кинозвезда Советского Союза ворует в самолете лосьоны!
…Я собираюсь в круиз вокруг Европы на целый месяц. Я в круизах была три раза, денег не жалела, хотя дорого было… Здесь очень важно, кто сосед по каюте, чтобы не смотреть разными глазами на мир и разными интересами не жить. Я была в отчаянии: с кем окажусь? Можно поехать, а потом проклинать все на свете. На собеседовании в райкоме (тогда без собеседований за границу не выпускали) ко мне подошла женщина:
- Я жена Микояна, конструктора самолетов. Хочу предложить вам ехать в одной каюте.
Я с радостью согласилась. И не прогадала. Она оказалась умной, доброй, мягкой, приветливой спутницей, к тому же знала четыре языка, что в круизе, мягко говоря, нелишне. Мы с ней быстро подружились. Наши интересы сошлись не вокруг тряпок. Она мне рассказывала про своего мужа, детей, внуков. И вдруг в первом же магазине, в который попали, мы увидели на витрине маленькую модель "Мига". Радовались, как дети!
В круизе что хорошо? Вы плывете, а страны меняются - Турция, Греция, Италия… И в каждой стране непременно попадаете в столицу. Перед приездом, скажем, в Англию на теплоходе делаются сообщения, рассказывают о последних событиях, и вы подъезжаете к порту во всеоружии знаний. Помимо того, мы сами тоже старались. Я узнала много любопытных вещей. Например, в Португалии есть город Порто. Это родина портвейна. Там необыкновенные пробковые рощи, а в грандиозных винных подвалах разливают портвейн.
Когда мы вернулись в Москву, по телевизору как раз показывали Порто, и я увидела то место, где я стояла. И знала больше, чем мои знакомые. Чувство очень приятное…
Сейчас в круизы ездят "новые русские", не знаю, правда, с какой целью. Может быть, и с познавательной…
В число стран, где я не раз бывала, входит Китай. Многие удивятся, но если бы мне сегодня предложили на выбор поездку в Париж (хотя в Париж можно ездить всегда и каждый раз очаровываться) или в Пекин, я предпочла бы Пекин или китайские провинции. Эта любовь к Китаю и привязанность к нему во мне крепки… Кажется, это взаимно - китайцы тоже меня любят. Доказательство тому - журналы, которые они мне до сих пор присылают, и письма, которые они мне пишут.
Это началось давно, когда еще был Мао Цзэдун. Герасимов с Рапопортом делали картину "Освобожденный Китай", которая имела большой успех. В это же время там был Симонов. Они были знакомы с Мао Цзэдуном, который их принимал. У меня такое впечатление, что я с ним тоже лично была знакома. Мао Цзэдун подражал Сталину в медлительности движений, в том, как долго прикуривал трубку, не спеша гасил спичку, пристально смотрел на собеседника.
Многие кадры фильма были посвящены закрытию публичных домов и театру, который создали бывшие "жрицы любви". Здесь они играли замечательные спектакли - Герасимов с Рапопортом все сняли. Это был период, когда Мао, "великий кормчий", сказал, что каждый человек может съесть в день только пиалку риса. Когда позже я приехала в Китай, я сама в этом убедилась. Два китайца - ассистенты Рапопорта- ели только свою порцию и нигде больше не подкреплялись. И когда Рапопорт уговаривал: "Я вас угощаю", они отвечали: "Нет, Мао сказал…" Они ни одного кусочка не попробовали. Вот такая преданность. А может, как и мы, доноса боялись? Я уж не говорю о френче Мао - одинаковой одежде для всех, о фанатизме. Сейчас все изменилось, потому что изменилась страна. А в то время: идет толпа - все в одинаковых одеждах, никто никого не толкает. Идут и держат дистанцию. Это объяснимо, потому что их больше миллиарда и, чтобы с таким количеством народа справиться, нужна железная дисциплина.
Фильм "Она защищает Родину" в Китае знают чуть ли не наизусть. А вот "Повесть о настоящем человеке" сначала интереса не вызвала. Тогда ее назвали "Летающий генерал без ног" - и зрители пошли…
Китайское посольство в Москве приглашало меня на просмотры, на праздники. Ухудшались или улучшались отношения между нашими странами - на мне это не отражалось. Я стала смотреть их фильмы. Они по сравнению с нашими менее профессиональны, но у них картины о действительности, о жизни.
В Китае я познакомилась со многими работниками кино. А потом настал период "культурной революции". У меня был в гостях китайский режиссер, который показывал перебитые пальцы. То, что он рассказывал, было, конечно, ужасно.
Спустя много лет я снова приезжаю в Китай и вдруг вижу лозунг: "Борьба за красоту одежды". Совершенно исчезли френчи, синие куртки и шапки, вдруг все стали хорошо одеты. Мы жили в разных городах, и повсюду я видела частные лавочки, мастерские. И стало так нарядно… Если раньше Рапопорт привозил из Китая кожаные кофры и пальто, потому что эти вещи были добротными и прочными, то теперь они стали еще и красивыми. Китай сделал колоссальный рывок во всех отраслях. Я увидела у них такой сервис, такие гостиницы, такие машины - это просто совершенно другая страна. И живут они, по - моему, значительно лучше, чем мы. Самая главная черта китайцев - это трудолюбие. Все китайцы, которые учились у нас в университете, кончали шестилетний курс за четыре года. Они успевали, старались… Преданность труду и невероятный патриотизм очень им свойственны. Меня лично это подкупает.