Как стремительно летит время в конце жизни! Жизнь кажется короткой. Меняется характер, он явно портится. Появилось чувство обиды, раздражения. Я иногда не могу преодолеть плохое настроение. Нет оптимизма. Я стала очень зависима- физически и человечески. Стала уставать от жизни, скисать. Единственное, что меня держит на плаву, так это опять мой актерский взгляд со стороны. Я думаю: неужели эта неприятная, вялая зануда - я? Раньше со мной было весело, ко мне тянулись люди. Неужели теперь их удел тоскливо меня терпеть? И я снова хочу нравиться, стараюсь преодолеть боль в суставах, скрыть свои огорчения. Я по - прежнему хочу умереть в кадре или на сцене. "Господи, пошли мне смерть легкую, нестыдную…"
И еще. Я сделалась мудрее, терпимее. Мне интересно копаться в своей душе. Хочу сделать выводы, полезные для других. Мои читатели поверили мне, не осудили меня за мою откровенность. Я хочу им помочь. Ведь не многим из них 85 лет. Я не имею права их разочаровывать. Мне мешает сознание, что мне мало осталось жить. Только хочу замахнуться на что‑то серьезное, так тут же начинаю понимать, что не успею, будущего нет. Хотя, конечно, неважно, сколько ты прожил, а важно как. Во всяком случае, надо успеть написать эту книгу.
Произнеся эти слова в диктофон, я с трудом поднялась и стала собираться на премьеру фильма "Дуня" режиссера Елены Смелой, той самой, что делала со мной передачу "В поисках утраченного" (Авторское телевидение выдвинуло ее фильм на "Тэфи"), Инна Сидорова, помогавшая мне писать мои мемуары, участливо всплеснула руками:
- Лидочка, как же вы пойдете, вы же себя плохо чувствуете?
- Попробую как‑нибудь, ведь я обещала.
Фильм был посвящен няне, простой деревенской женщине, прожившей в еврейской семье с 16 до 98 лет. Когда началось обсуждение - а выступали знаменитые журналисты и киноведы: И. Беляев, А. Зеликин, О. Кучкина, А. Латынина и другие, - я мучилась, стоит ли мне вылезать со своим мнением, но ведущая вечер Кира Прошутинская вдруг сказала:
- Лидия Николаевна, нам очень интересно узнать, как актриса воспринимает документалистику?
- Прежде всего не вижу разницы между игровым и неигровым кино, - начала я. - Для меня важно, волнует ли то, что я вижу на экране. И хотя в "Дуне" нет ни одного актера, фильм имеет художественный образ целой эпохи. И это здорово. Картина растрогала меня до слез.
На этом бы мне и закончить. Но - мой несносный кинематографический глаз:
- Как же так, в фильме говорится, что Дуня никогда не была замужем, а на руке у нее обручальное кольцо?
Смешно, но кольца никто не заметил - ни автор сценария, писавший о своей няне, ни режиссер, ни зрители.
После премьеры был небольшой банкет, выступало цыганское трио, я не удержалась и пустилась с ними в пляс. Бедная Инна от изумления чуть со стула не упала.
- Вот так‑то, моя дорогая, - сказала я ей весело (снова весело!). - Это и есть волшебная сила искусства.
Кончается XX век, а я прожила его почти весь, застала самые главные события: революцию, Гражданскую и Отечественную войны, голод, разруху, нынешнюю перестройку. Сколько грандиозных событий! Наступило новое столетие, что‑то оно нам принесет? Так хочется посмотреть, так хочется быть свидетельницей двух веков. Сколько же прожито и сколько пережито!
Я помню, как в трамвай на Мясницкой (я была тогда маленькой девочкой) сели два голых человека, мужчина и женщина. Я думаю, и сейчас это было бы удивительно. А тогда - просто гром среди ясного неба! По трамваю пронесся вопль изумления. А у вошедших через плечо были натянуты ленты с надписью: "Долой стыд!" Так и ехали.
Я помню, как мы купили тарелку - радио. Это было такое счастье- у нас в комнате зазвучало радио! И как убирали трамваи, помню, и как вырубили Садовое кольцо (оно было таким зеленым!). Но Сталин решил, что Москва должна быть каменной, асфальтированной. Ему, конечно, никто не перечил. Помню, как открывалось метро. Мы с Сергеем поехали смотреть, мрамором, бронзой любовались. Значит, думали мы, наша страна богата. Мы так ею гордились.
А потом налетела война. Это ополчение - пушечное мясо…
"Десятая муза" - кино - долго была владычицей миллионов сердец. Как я чувствовала свою нужность! Как это важно! Кино было любимо и необходимо. Вспоминаются смешные мелочи. Во время войны замечательный режиссер - сказочник Роу занимался тем, что делал ботинки и туфли из деревяшек, очень красивые. У меня они сохранились. Тогда мы все ходили и стучали его обувью. Человек умеет приспосабливаться. Это наше благо.
И конечно, я свидетель того, как менялась психология человека. Мы даже говорили раньше по - другому. Язык, кстати, был чище, хоть и учили нас в наших семилетках очень плохо. Зато были живы носители прекрасной образной русской речи. Люди слушали друг друга. А сейчас впору караул кричать - замусорен, загажен наш язык!
Я уже не говорю о ритме, о темпе нашего времени. XX век принес ускорение. Когда люди ездили на извозчиках, они не опаздывали так безбожно. У них было время писать письма, и почта, кстати, работала исправно. Люди больше читали, находили время встречаться, общаться. Были какие‑то приемы, люди к этому готовились. А сейчас родилось новое слово: тусовка. Ну могла ли Анна Каренина где‑то там тусоваться? Сейчас все заняты, все торопятся. Никто не договаривает фраз, никто никого не слушает. И интонация стала такой напористой, агрессивной. Нет красоты русского языка. Мы вечно торопимся и всюду опаздываем. Цивилизация из нас сделала спринтеров, мы почти машины. А ускорение все продолжается. У меня такое впечатление, что все бегут и не смотрят даже куда. И нету лица созерцающего.
Если я еду в метро, я всегда разглядываю людей. У меня такая игра - "мир переделывать". Я очень люблю смотреть на человека и мысленно его преображать. Изменить лицо, хотя бы его выражение, прическу, представить его совсем другим. Я иногда так увлекаюсь, что свою остановку проезжаю. Еще я люблю определять человеческие отношения. Вот едут молодая или пожилая пара. Мне интересно представить, как они общаются, любят ли друг друга, муж ли это с женой или любовники, давно ли знакомы. Я так себя этим занимаю, что даже устаю.
Мне не нравится теперешняя небрежность общения. Забыты хорошие манеры, учтивость, такт. Мы, женщины, все жалуемся, что мужчины ведут себя не так, как положено. А разве мы не сами в этом виноваты? Сами! Придумали какое‑то равноправие, Восьмое марта. Я его вообще не признаю. Почему его надо отмечать? И что после этого? Мужчина делается лучше, внимательнее? Или женщине становится легче жить? Ничего подобного! Просто в этот день, может быть, он принесет ей цветочки. Потом напьется, потому что имеет право, как‑никак Женский день.
А как хочется благородства, деликатности, даже нежности. Вообще мне кажется, что сейчас люди стали хуже. Эмоции стали глуше, даже тупее. Я иногда смотрю на человека и думаю: а способен ли он любить, более того, хочет ли, мечтает ли он о любви? И не нахожу ответа.
В кино, на телеэкране - чернота, жестокость, грубый секс, распущенность. Все это обедняет душу. Я боюсь за своих внуков, за их будущее. Я как‑то говорила, что хочу видеть человеческие глаза, хочу видеть дневной свет, хочу видеть красивые лица, поступки. А вместо этого переключаю телевизор с канала на канал и вижу - тут убивают, тут уже показывают труп, тут только собираются убить. Идет бесконечный мордобой. И всюду кровь, кровь, кровь. Неужели наш век - только кровавый век? Но ведь было, было светлое и радостное! И сейчас, кажется, есть. Зачем же только темнота, ночь? Куда делось солнце?
Вот недавно бросили клич: "Вернемся к природе, она не обманет". Вернулись, бросились на садовые участки, но только для того, чтобы построить там теплицы, парники, вырастить картошку, овощи. Конечно, это подспорье, да и увлекательно, наверное, вырастить что‑то своими руками. Но мне хочется спросить: а просто побродить по лесу вы успеваете?
У меня есть скромный домик в лесу. И я в этом году обратила внимание, что птицы почему‑то не поют, их очень мало. Раньше всегда кукушка куковала. А теперь замолчала. Неужели мы и до леса добрались? Закон леса прост - одно существо питает другое, все взаимосвязано. Наше равнодушие к природе прежде всего обедняет наши души. Слава Богу, со мной этого не случилось, я как любила, так и люблю лес, пение птиц, музыку (для меня она- тоже часть природы). Я без этого просто зачахну. Пусть моросит дождик, пусть пожухли листочки, пусть нахохлился воробей - меня все умиляет, не могу я без этого, не могу.
В этом году я заметила, что собаки стали злее. Кусают не только посторонних, но и своих хозяев. Раньше я не помню ни одного подобного случая. А теперь бывает, что загрызают до смерти. Я не знаю, может быть, они чувствуют тревогу, которая исходит от нас, которая буквально разлилась в воздухе. Что случилось с человеком, с животными? Наверное, кто‑то может ответить на этот вопрос? Есть ведь социоибиопсихологи, интересно было бы их послушать.
Я всматриваюсь в лица, которые показывают с экрана, - лица людей, сидящих в тюрьмах. Какая деградация! Какието бессмысленные, тупые глаза. Он убил сколько‑то человек, а теперь мы его снимаем. Зачем? Почему мы их так много снимаем? Потому что, как мне объяснили, дурные вести лучше раскупаются? Какой цинизм! Когда‑то был репертком, он принес много зла, но теперь, когда все дозволено, тоже страшно. Какой‑то контроль - моральный, нравственный - должен быть. Иначе нация в целом деградирует.
Цветы появились, очень красивые, но какие‑то холодные, чужие. И нерусские. Голландские. Их искусственно вырастили, а я хочу ромашку, василек, колокольчик.
Я наговорила много мрачного, но что же делать? Нельзя же мириться с этим! Я думаю, может, надо уговаривать друг друга, внушать, доказывать - давайте, давайте все‑таки поедем в лес, давайте будем чаще видеться, давайте будем "говорить друг другу комплименты". Будем спешить делать добро.
Сама‑то я не то чтобы избалована, но все‑таки никогда не была обделена вниманием друзей, зрителей, даже посторонних людей. И все‑таки, когда проявляется внимание, моя душа теплеет. Как я благодарна людям за добрые слова, тепло, какое испытываю желание сказать им сердечное спасибо!
Я люблю действенную дружбу и действенную любовь. Некоторые люди без конца объясняются в любви и ничего не делают. А когда к ним обратишься за помощью, они заняты или вообще не понимают, о чем я говорю.
Вспоминаю, как я провожала Рапопорта в командировки. Я писала ему записки с ласковыми словами, шутками, добрыми напоминаниями и тайком засовывала их в его чемоданы. Достанет он носки, рубашку, а там мой ласковый привет. И он на протяжении всей командировки в самых неожиданных местах натыкался на мои послания. А я мысленно представляла, как он читает, улыбается, думает обо мне с любовью. Я раньше и в квартире писала какие‑то смешные лозунги, шуточные призывы, натягивала целые полотна вдоль стен.
Я иногда спохватываюсь: давно не звонила друзьям. А потом успокаиваю себя: но ведь я же о них думаю, мысленно разговариваю с ними. Так вот и оправдываюсь: я не звонила, но не разлюбила.
Ко мне пришла недавно под Новый год молоденькая девушка - парикмахер, чтобы сделать прическу. Она пришла ко мне впервые и принесла маленькую живую елочку - в земле, со свечой. Как будто бы пустяк, но как это, оказывается, мне нужно! И тут же внутренний упрек: как это я сама не догадалась? Ведь даже вечно озабоченная тетя Маруся не забывала мне оставить в форточке письмо от Деда Мороза. Значит, моя тетя Маруся, основа, начало моей жизни, тоже хотела во мне воспитать душевность и отзывчивость. Я раньше готовила огромное число подарков, один раз посчитала - пятьдесят три, все сидела, гадала, кому что подарить, посылала множество открыток и старалась сочинить что‑то нестандартное, ласковое. Как я рада, что молоденькая девушка не поддалась общей суете, не очерствела душой.
После моего 85–летнего юбилея домашний телефон звонил не умолкая. Знакомые и незнакомые люди благодарили, восхищались, делали массу комплиментов. Приходили и письма. Одно из них мне показалось особенно примечательным. Я его несколько раз прочла, а звонить по указанному в нем номеру не спешила. Что‑то меня останавливало.
Но однажды сняла трубку. И услышала на том конце провода взволнованный и одновременно ликующий голос:
- Наконец‑то! Я так вас ждала, я знала, что вы позвоните. Как долго вы не откликались! Я еду к вам, еду, я вас люблю, я не могу больше ждать!
Приехала молодая женщина (назовем ее Ксюшей), стройная, даже тоненькая с очень выразительным, подвижным лицом, янтарными блестящими глазами, быстрая, стремительная, раскованная. Она из хорошей, богатой семьи, у нее молодая мама - подруга, бабушка (ее воспитавшая и баловавшая!). Родители давно развелись, но отец часто с ней видится. Есть у нее еще влиятельный и бездетный дядя, который тоже в ней души не чает, и няня, живущая в семье с незапамятных времен.
Ксюша кончила два института, знает несколько языков, собирается защитить диссертацию, возглавляет фирму, которая, правда, не имеет никакого отношения ни к ее двум дипломам, ни к теме диссертации. Есть у нее жених (нет, не жених, поскольку у него самого жена и ребенок), она относится к этому обстоятельству - жене и ребенку - с пониманием, но рассчитывает выйти за него замуж, хотя есть и другие кандидатуры. Он тоже сказочно богат и собирается подарить ей на день рождения роскошный отдых на берегу океана в лучшем отеле мира, где они проведут дивную неделю любви…
И вот эта ликующая Ксюша врывается ко мне в дом, кричит, что она меня любит, боготворит, и все время радостно смеется. Наконец она выпаливает:
- Пойдемте гулять, вам нужен свежий воздух!
Мы садимся в ее шикарную иномарку (поскольку на улице очень холодно и ветрено), покупаем мне лекарство (оно очень дорогое, но Ксюша отводит мою руку с деньгами: "Лидия Николаевна, какие пустяки!"). Затем идем в супермаркет, где она покупает себе все самое лучшее и дорогое, а мне миноги ("Вы же их обожаете!") и клубнику.
По дороге она сообщает мне, что срочно оборудует для себя в своем загородном доме мансарду (для чего перестраивается крыша), поскольку свою комнату отдает мне, где я ("Это уже решено окончательно и бесповоротно!") проведу все лето и где вся ее семья будет меня холить и лелеять. А пока что ближайший уик - энд (а он наступит завтра) мы туда‑то и отправимся. Все это она говорила весело, возбужденно и время от времени повторяла:
- Лидия Николаевна, ну расскажите же что‑нибудь!
А я вдруг вслед за Раневской подумала: "Что, пора харч отрабатывать?" И сама себя упрекнула: "Я несправедлива, девочка искренняя и щедрая, помогает многим от души" и неожиданно согласилась поехать завтра на дачу.
И сразу же возникло множество проблем: как быть с головой, я же не успею закрасить седину, придется надеть парик, а заодно и подобрать такую одежду, чтобы не было видно моего утратившего упругость тела, надеть бюстгальтер и держать, держать спину, что дается мне все труднее и труднее. А тут еще руки в "гречке", пергаментное лицо…
Поместье (большой многоэтажный каменный дом) расположено недалеко от Москвы. День был пасмурный, а там тепло - батареи, камины, горячая вода, ванны и туалеты. Меня окружили заботой и вниманием, кормили заморскими блюдами, свежей осетриной и клубникой. Лишь старая няня смотрела на меня колюче и недобро, впрочем, ее тут же отправили в Москву.
Все было хорошо, но я тоскливо думала: "Почему я здесь, с малознакомыми людьми, о чем мне с ними говорить? Кто я для них? Знаменитая актриса, которую лестно, престижно принять или… или бедная родственница, думающая о том, где достать деньги на сапоги, да просто на жизнь?" И еще я думала: "Ну почему, почему я, заслуженная, народная, чем только не награжденная, любимая, знаменитая, шесть десятков лет своей жизни отдавшая кинематографу, заработавшая для страны кучу денег, в сущности, ничего, кроме своей квартиры, показавшейся мне убогой и старомодной, не имею?"
Ксюша все веселилась (не забывая звонить по мобильнику по поводу то ли пакли, то ли жгутов - этим занималась ее фирма) и все вопрошала:
- Лидия Николаевна, ну расскажите мне еще что‑нибудь.
Я рассказывала, она восторженно смеялась и снова повторяла:
- А еще?
- А ты, Ксюша, так избалованна, - сказала я устало и, видимо, несколько раздраженно, поскольку девочка надула губы, затаилась, замолчала.
Мы ехали обратно в полной тишине. Я думала: "За что я ее обидела? Неужто позавидовала? Ведь она, похоже, искренне хочет меня поддержать".
На глаза мои невольно навернулись слезы, плечи затряслись, я горько заплакала. Больше она не звонила…
И вот теперь я думаю: почему я внутренне не приняла ее помощь? Я ведь действительно в ней нуждаюсь: всё проблема - сходить за хлебом, за молоком, за лекарством, вымыть окна… Что, мне не нравятся "новые русские"? Но это совсем не те "новые", которые действуют в бесчисленных анекдотах. Это поколение скорей негоциантов и меценатов, чем пиратов. А может, я и правда завидую?
Нет, здесь дело не в этом. В Ксюшиной энергии, напористости, непомерной активности я почувствовала покушение на свою свободу. А без этого я не могу быть сама собой. Вот так‑то. ("Я девушка бедная, но честная" и, добавлю, "независимая".) Я должна сама решать, куда и с кем мне пойти, когда мне отдыхать, а когда работать. Ни бедной родственницей, ни приживалкой я не была и не буду. Все это так, но почему же я все жду и жду Ксюшиного звонка?
И тут я в который раз мысленно возвратилась к своему недавнему юбилею, к самому его концу, когда весь зал встал и долго мне аплодировал. Я видела восторженные, растроганные лица, улыбки, чувствовала искреннюю радость и признательность. Я словно утонула в волнах любви, которые шли от людей. Это был такой момент счастья, восторга, изумления, того самого, когда хочется крикнуть: "Остановись мгновенье, ты прекрасно!" Это была моя стихия, мне было так хорошо. И я сказала:
- Я не хочу, чтобы кончился этот вечер, чтобы вы уходили… Останьтесь. Я прошу вас. Хотите, я встану на колени?
И в этот миг меня пронзила острая мысль: "А ведь этого никогда больше не будет! Никогда… Nevermore… Чем выше момент счастья, истины, тем трагичней расставанье с ним". Глаза мои наполнились слезами:
- Это мой последний юбилей. Я прощаюсь с вами. Я не пугаю вас. Просто надо трезво смотреть на жизнь.
И тогда, в машине, теперь я понимаю, меня пронзило это "никогда". Никогда я уже не вбегу радостно и беспечно в дом, и дома такого у меня никогда не было и не будет, никто никогда не баловал меня и баловать не будет. Отныне мне суждено смотреть в зеркало и в первые мгновенья не узнавать себя: "Кто эта старая женщина?" Ах, мои дорогие, если бы вы знали, как это тяжело…
А Ксюша мне позвонила. И я была рада ее звонку.
А напоследок я скажу: как все‑таки много я еще не рассказала. Продолжим разговор? Я стою перед вами на сцене или в кадре, вы все в зрительном зале или у телеэкрана. Задавайте мне любые вопросы - я отвечу искренне и честно.
Встреча со зрителями - мой любимый жанр.
Лидия Николаевна Смирнова Моя любовь
РЕДАКТОР Б. Д. Мороз
ВЫПУСКАЮЩИЙ РЕДАКТОР Е. Г. Таран
ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ РЕДАКТОР С. А. Виноградова
ТЕХНОЛОГ С. С. Басипова
КОМПЬЮТЕРНАЯ ВЕРСТКА ОБЛОЖКИ И БЛОКОВ ИЛЛЮСТРАЦИЙ С. Б. Мжельский
ОПЕРАТОР КОМПЬЮТЕРНОЙ ВЕРСТКИ А. В. Волков П. КОРРЕКТОРЫ В. А. Жечков, С. Ф. Лисовский
Подписано в печать 28.03.2005 Формат 60x90/16 Тираж 3 000 экз.
Заказ № 2624
ЗАО "Вагриус"
107150, Москва, ул. Ивантеевская, д. 4, корп. 1. Информация об издательстве в сети Интернет:
Отпечатано во ФГУПИПК "Ульяновский Дом печати" 432980, г. Ульяновск, ул. Гончарова, 14
Примечания
1
Фильм был поставлен по повести А. Авдеенко. Реж. А. Столпер и Б. Иванов. Подвергся разгромной критике в партийной печати и не был выпущен на экран. Дунаевский говорит о предварительных просмотрах. - Примеч. ред.
2
Так первоначально назывался фильм "Светлый путь". Название изменено по указанию Сталина. - Примеч. ред.