Добровольцы в Красную Армию принимались лишь после тщательной проверки. Ненадежные элементы решительно отсеивались. Отбором занимался военный комиссариат. Помогали ему в этом комитеты партии большевиков. С будущими красноармейцами часто встречались и задушевно беседовали член Военного революционного комитета области А. И. Фролов, председатель облисполкома М. Я. Смирнов, самаркандские большевики Михаил Журавлев, Ишавкул Мирджамалов, Дуст Устабаев, Ходжи Сафо Джурабаев, Мирзаходжа Урунходжаев.
Мирджамалов, Устабаев, Джурабаев и другие вели также активную разъяснительную работу среди мусульманского населения. Они сагитировали немало моренных жителей вступить в ряды советских регулярных войск.
Руководствуясь указаниями В. И. Ленина о необходимости привлечения в Красную Армию патриотически настроенных офицеров старой армии, местные коммунисты сумели укомплектовать молодые части и опытными военными специалистами. На сторону народа перешли полковники Н. Н. Радкевич и В. М. Ионов, штабс-капитан С. В. Крыжин, офицеры-артиллеристы П. И. Щетинин и В. Г. Дьяконов. Несколько позднее к нам примкнули возвратившиеся с Западного фронта полковник В. И. Хмельницкий и капитан П. И. Сокольский. Все они верно служили революции.
В подборе обученных военных кадров для молодой Красной Армии много сделали также коммунисты-интернационалисты. Терпеливо и настойчиво разъясняли они пленным солдатам и унтер-офицерам, что Советская Россия стала теперь отечеством трудящихся всего мира и что сражаться за нее - это значит сражаться за грядущую пролетарскую революцию в своих странах.
В 1919 году в Самарканде был сформирован Интернациональный батальон. Большую прослойку в нем составляли венгры. Комиссаром этого батальона стал Йожеф Секей, командиром роты - Бела Мадьяр.
Карл Боц работал в бюро венгерской секции и в политотделе Самаркандско-Бухарской группы войск. В сентябре 1921 года уехал на родину, в Уйпешт. Венгерская охранка сразу же схватила коммуниста. Однако Боц сумел вырваться из ее лап и в конце 1922 года вернуться на свою вторую родину - в Советский Союз. Туркестанские большевики тепло встретили боевого товарища. Карл Боц долго и честно работал на ответственных хозяйственных должностях. Сейчас он на пенсии. Но покой неведом старому члену партии. Живя в Ташкенте, Карл Боц участвует в партийной и общественной работе.
Остался в нашей стране и Бела Мадьяр. В 1921 году он окончил Ташкентскую военную школу имени В. И. Ленина и долго служил на командных должностях в Красной Армии.
Не упомнишь всех, кто в далекие революционные годы учил молодых красноармейцев владеть оружием. Одно скажу: если за все время гражданской войны самаркандские боевые отряды Красной гвардии и Красной Армии выделялись крепким боевым духом, дисциплинированностью, интернационалистской сплоченностью и чутким отношением к местному населению, в этом огромная заслуга принадлежит коммунистам. И тем, кого революция выдвинула на высокие политические и военные посты, и тем, кто ходил в атаки рядовым бойцом.
Контрреволюция поднимает голову
1
Летом 1918 года в Туркмении создалась напряженная обстановка. Эсеры во главе с Фунтиковым выступили вдохновителями заговора против Советской власти. Они спровоцировали некоторую часть людей на восстание.
В Ашхабад прибыл с небольшим отрядом чрезвычайный комиссар Закаспийской области А. И. Фролов. Наиболее ярые контрреволюционеры были арестованы. Затем Фролов выехал в Кизил-Арват. Предупрежденные Фунтиковым эсеры распустили слух, будто Фролов бесчинствовал в Ашхабаде, грабил население и теперь с тем же едет в Кизил-Арват. Обманутые кизиларватцы совместно с подосланными эсером Фунтиковым людьми напали на красногвардейцев, убили Фролова. Не пощадили и его жену с ребенком.
Когда весть о трагической гибели А. И. Фролова пришла в Самарканд, мы долго не могли в нее поверить: слишком тяжелой была утрата.
В Закаспии подняла голову белогвардейщина. Вспыхнул мятеж. Направленного для его ликвидации из Ташкента в Ашхабад народного комиссара труда П. Г. Полторацкого враги Советской власти тоже схватили в пути и расстреляли. Эсеры вступили в связь с английскими империалистами, открыли им двери в Туркестан. При поддержке британских оккупационных войск, прибывших из Ирана, белогвардейцы перешли в наступление вдоль Закаспийской дороги. Красные части были вынуждены отойти за Мерв и Байрам-Али.
Хотя события в Закаспии не представляли непосредственной угрозы Самарканду, гарнизон города повысил боевую готовность. Из нашей сотни часть бойцов убыла на Закаспийский фронт. Подразделение пополнилось новыми людьми. Мы несли караульную и патрульную службу.
Как-то среди ночи нас подняли по тревоге. Прискакал объездчик из лесничества, расположенного километрах в тридцати к югу от Самарканда. Он сообщил, что у перевала Тахта-Карача конники эмира совершили налет на ряд кишлаков, убили несколько пастухов, угнали скот.
И вот мы по Термезскому почтовому тракту мчимся в направлении Тахта-Карачи. Сильный встречный ветер зло бьет в лицо. Чем выше поднимаемся, тем прохладнее.
В кишлак Аман-Кутан добрались затемно. Решили переждать в нем до рассвета. Искать врага ночью в заросших лесом горах бессмысленно и рискованно. Годяев приказал Танкушичу выделить из своего взвода охранение и разъезд. Старшим группы разведчиков Танкушич назначил Габриша.
Иштван при помощи Плеханова, который хорошо знал узбекский язык, расспросил местных жителей, где могли заночевать бухарцы. Кто-то из охотников вызвался показать путь туда и повел конников по головокружительным тропам. Незамеченными подошли к окраинным дворам селения. Габриш приказал приготовить гранаты.
- Больше шуму, - распорядился он, - стреляйте за целый эскадрон. Только не кричите. Криками можно выдать, что нас немного.
Ночную тишину взбудоражили первые разрывы. Затрещали винтовки. Горное эхо многократно повторяло каждый выстрел. В кишлаке поднялся переполох. Сарбазы выскакивали из мазанок, поспешно седлали лошадей и мчались в сторону Аман-Кутана. А там их встретила наша сотня. В небольшой котловине у Термезского тракта произошла жаркая схватка. Зажатые с двух сторон, приверженцы эмира дрались зло. Потом, верные своей разбойничьей тактике, попытались рассеяться. Однако удрать удалось немногим. Почти все легли под красноармейскими клинками. Десятка полтора алимхановцев сдалось в плен.
Наши после боя недосчитались Ивана Плеханова. Вскоре он, однако, нашелся. Вместе с ним был какой-то парнишка лет пятнадцати. Малец гордо восседал на коне, покрикивая на ковылявшего рядом пленного.
- Чего это он шумит? - спросил я.
- Ругается, - засмеялся Плеханов. - Костерит своего обидчика.
- Где же это ты раздобыл такого конвоира?
- Это не я, а Габриш выручил парнишку...
Плеханов рассказал, как хорошо держался в бою Иштван. Рана не позволила ему поработать клинком, так он теснил врагов конем. Выбитый им из седла сарбаз странно как-то дернулся и потащился по земле вслед за своим конем. Иштван догадался, что поверженный противник привязан к седлу веревкой. Перевел взгляд на седло, а в нем уже сидит другой. Что за наваждение? Вместе с Плехановым быстро настигли всадника. Плеханов хотел было рубануть его, но рука не поднялась - на лошади был мальчишка...
Паренек объяснил:
- Меня хотели увезти с собой. Чтобы не убежал, привязали к лошади и вот к нему. - Мальчик показал вниз.
Тут же мы узнали, что юнца зовут Кажбак. Он киргиз, сирота. Жил у дяди, байского пастуха, и, когда подрос, сам стал пасти скот.
- Дядя был хороший, добрый, - уверял Кажбак. - Нет его теперь. Убили бухарские разбойники...
Подросток всем понравился. Круглое лицо, узкие щелочки глаз, широкая улыбка делали его очень похожим на полную луну, как ее изображают на детских картинках.
Когда вернулись в Самарканд, встал вопрос, как дальше быть с Кажбаком. Годяев решил отдать его в детский дом. Красноармейцам же хотелось оставить его при сотне. Меня уговорили похлопотать за мальчишку.
- Приют у нас, что ли? - упрямился Годяев.
- Он только с виду маленький, а так вполне взрослый парень, - не отступал я. - Коней любит очень. Каким еще коноводом будет! А подрастет - станет бойцом. Закалка у него пролетарская...
- Нет, не могу. Сам знаешь, по декрету в Красную Армию разрешается брать не моложе восемнадцати.
- Так не бойцом же!
- Коновод тоже под пулю угодить может.
- Беречь будем. По душе всем пришелся.
- Вот прилип! - разозлился Годяев. Потом походил взад-вперед, поостыл и согласился: - Ладно, пусть остается...
Опасаясь, как бы он не раздумал, я поспешил в казарму и начал готовить "данные для приказа".
- Фамилия у тебя какая? - расспрашивали мы мальчонку.
Он неопределенно пожал плечами.
- Ну, отца-то как звали?
- Мурадом. А чаще Кальмурадом. Лысый он был. "Каль" - по-нашему плешивый.
Я вмиг составил нужную справку: Кажбак Кальмурадов, уроженец Ургутской волости, Самаркандского уезда, 16 лет. Прочитав ее, Годяев ухмыльнулся.
- Шестнадцать, значит?
- Тютелька в тютельку.
Командир сотни укоризненно покачал головой, но передал листок писарю Доронину.
- Добавишь в сегодняшний приказ о зачислении этого Кальмурадова на все виды довольствия.
Со временем Кажбак стал моим коноводом. Много верст прошли мы вместе, и ни разу мне не пришлось в чем-либо упрекнуть его.
Вернувшись в Самарканд, мы снова приступили к боевой учебе. Учились напряженно. Но молодость есть молодость. И, несмотря ни на что, нам удавалось выкраивать часок-другой для развлечений. Многие из нас любили проводить досуг в доме своего сослуживца Андрея Ярошенко. Там всегда было шумно и весело. Ребята пели, рассказывали забавные истории, затевали увлекательные игры. Однако кое-кого сюда влекло не только это. Я заметил, что Шандор Танкушич давно уже неравнодушен к сестре Андрея Ольге.
В один из августовских вечеров венгр наконец объяснился с нею. Договорились пожениться.
- Завтра же решили объявить об этом ее родителям, - сказал Танкушич перед отбоем. - Пойдешь со мной вроде как за свидетеля?
Я от души поздравил друга и охотно принял его приглашение.
Старики Ярошенки встретили нас, как всегда, радушно. Судя по всему, они не догадывались, с чем мы пожаловали. И когда Танкушич с места в карьер выпалил просьбу отдать за него Ольгу, старый мастер и его супруга растерялись. Не давая им опомниться, Шандор напирал:
- Ничего, что время такое... Мы любим друг друга... Только вместе будем счастливы...
Первой обрела дар речи Ксения Тарасовна. Она обернулась к Ольге.
- Ты-то сама как, дочка?
Та бросилась к матери, припала к груди.
- Я согласна.
Тогда уж опомнился и Василий Иванович. Степенно подошел к Танкушичу, обнял:
- Ну что ж, принимаем тебя, Шандор, в нашу рабочую семью.
Ксения Тарасовна тоже засеменила к смущенному жениху. Поцеловала в обе щеки, молвила с чувством:
- Сирота ты здесь, Шандор. Буду тебе матерью...
Через неделю справили свадьбу, и Танкушич переселился из казармы в домик, который уже давно стал ему родным.
А потом женился и Габриш. Его избранницей оказалась румяная хохотушка Феня, работавшая сестрой в гарнизонном лазарете.
Мы завидовали семейным. Они жили на частных квартирах, питались по-домашнему. А у нас каждый день щи да каша.
Сам по себе красноармейский паек был не плох. Неважными оказались кашевары.
Как-то, отодвинув миску с опостылевшей однообразной едой, Месарош помянул добрым словом своего приятеля Фаркаша. Вот, мол, кто мастер. В лучших ресторанах Будапешта работал. И в плену отличные гуляши готовил...
- А почему бы не назначить Фаркаша старшим поваром сотни? - откликнулись товарищи.
- Не согласится. Не затем, скажет, в Красную Армию шел.
Все же мы решили поговорить. Фаркаш сначала отказывался. Но потом сдался. Правда, поставил условие: в боях будет участвовать вместе со всеми.
Годяев в тот же день подписал приказ.
На следующее утро я, как дежурный по кухне, пошел с Фаркашем в продовольственный цейхгауз.
- "Макароны, рис, баранина, горчица, перец черный, уксус", - вслух читал каптенармус написанную Фаркашем заявку. - Так... А хрена с маслом не хочешь?
Фаркаш радостно закивал головой:
- Да, хрен и масло очень хорошо. Кость есть, холодец будет...
- А может, тебе еще и черта лысого в сметане дать? - вышел из себя хозяйственник и швырнул бумагу.
Фаркаш тоже вскипел:
- Но, но! Старый режим кончай!
Хлопнув дверью, он выскочил на улицу. Я кинулся за ним, сказал, что какие ни есть продукты, а получить их все равно надо. Но тот отрезал:
- Каша варить не буду.
Об этом происшествии доложили, конечно, командиру сотни. Внимательно выслушав обе стороны, Годяев взял под защиту Фаркаша:
- Повар дело говорит. Давно пора подумать о рационе.
- Так не положено! - взвыл каптенармус.
- Что значит не положено? - перебил его Годяев. - Заботиться надо о людях. Он вот думает, а вы нет. Ступайте-ка и вместе составьте список продуктов, которые требуются. Потом зайдите в облвоенкомат, посоветуйтесь с кем полагается. Русское население города гречку любит, а в продкоме и на базаре ее нет. Может, сумеем обменять наши крупы на рис и макароны. Да и насчет овощей надо пошевелить мозгами...
Фаркаш своего добился. Над первым обедом он хлопотал с таким усердием, какого не проявлял, наверное, и в ресторане. Борщ удался на славу. А гуляш с крепким соусом из красного перца совсем покорил красноармейцев.
Наш балагур Володя Клейн, требуя внимания, громко забарабанил ложкой о миску. Когда все стихли, предложил:
- Отныне слово "кашевар" упраздняется. Впредь это лицо именовать только поваром.
Кто-то в тот день назвал Фаркаша Гуляшом. Это шутливое прозвище прилипло к нему. Добродушный венгр не обиделся.
- Гуляш, - сказал он, - вкусный вещь. Пусть Фаркаш будет Гуляш. Ладно...
Но недолго тешил нас Бела Фаркаш. Все уже стягивалось огненное кольцо вокруг Советского Туркестана. Не до деликатесов стало. К зиме положение с продовольствием приобрело катастрофический характер. Дехкане, правда, засеяли хлопковые поля зерновыми, но до урожая было еще далеко. В плодородные некогда долины и оазисы пришли голод, холод, болезни.
2
В начале ноября 1918 года в Ташкенте собрались делегаты Красной Армии и Красной гвардии. От самаркандского гарнизона туда прибыли Щетинин, Петерсон, Танкушич и я.
На этом, как его тогда называли, съезде были приняты важные для военного строительства решения о командном составе, дисциплине, культпросветработе, медицинском обслуживании частей, войсковом хозяйстве, создании товарищеских красноармейских судов и утверждена Временная инструкция для солдат Красной Армии и гвардии.
Еще до съезда в Ташкенте была раскрыта подпольная "военная организация". Она действовала по указаниям англо-американских империалистов. Среди 50 арестованных оказались некоторые ставленники военкома Туркестанской республики Осипова. В этой связи делегаты от Ферганы привели ряд фактов подозрительной деятельности самого Осипова. Но в защиту его дружно выступили левоэсеровские представители.
Позднее стало известно, что именно Осипов и являлся главарем заговорщиков. В недавнем прошлом царский офицер, он умело маскировался, не прочь был блеснуть революционной фразой. Это помогло ему пробраться в партию большевиков, стать военным комиссаром республики.
Осторожно, не спеша, готовил Осипов предательский удар. Старался комплектовать части, расположенные в Ташкенте, из наименее сознательных элементов, устраивал на службу отъявленных контрреволюционеров. Арест большой группы его сообщников спутал планы. Опасаясь новых разоблачений, Осипов вынужден был ускорить начало готовившегося мятежа. Поторапливали его и иностранные резиденты в Ташкенте - глава английской миссии майор Бэйли, американский консул Тредуэл...
В памяти моей это событие запечатлелось так.
Вечером 19 января я дежурил по сотне. Русское население Самарканда праздновало крещение. Многие бойцы отправились к родным и знакомым. Из увольнения некоторые вернулись с опозданием. Раньше на это смотрели сквозь пальцы. Но теперь все опоздавшие были "взяты на карандаш". Начальник гарнизона, инструктируя нас перед заступлением в наряд, дал понять, что возможны серьезные события.
Неожиданно прервалась телеграфная связь с Ташкентом. В разных концах города началась ружейная пальба. Ни военные патрули, ни наряды милиции не могли ничего поделать. Примчатся на выстрелы, а нарушителей и след простыл.
После полуночи я обошел посты, заглянул в конюшни. Тут меня и перехватил запыхавшийся дневальный.
- Товарищ дежурный, вас к телефону... Облвоенком...
Я поспешил в канцелярию. Взял трубку, представился. В ответ услышал:
- Быстро, без шума собери всех, кто живет на квартирах. Подробные указания даст Щетинин. Он выехал к вам.
Поднял командирских коноводов и еще нескольких человек. Приказал оседлать лошадей и разослал по адресам. На всякий случай разбудил и оружейного каптенармуса, выделил в его распоряжение людей, чтобы принесли в казарму запас патронов. Остальных не тревожил: начнется какая заваруха, тогда уж не поспишь.
Послышался цокот копыт. К крыльцу подлетел всадник. Я узнал Щетинина, но все же окликнул. Он отозвался как положено.
Прохора Ивановича Щетинина в нашей сотне знали хорошо. Кадровый офицер, он еще до революции перешел на сторону пролетариата. В том, что крепостная артиллерийская рота стала цитаделью большевиков накануне Октября, была немалая заслуга и Щетинина. Его же стараниями удалось привлечь в ряды Красной Армии многих опытных пушкарей, подлежавших демобилизации. Вскоре Прохор Иванович вступил в партию большевиков. Его авторитет в гарнизоне был велик. Он лично вырастил из рядовых немало отличных красных командиров.
По приказанию Щетинина я подал сигнал: "Подъем!" Все оделись мигом, прошли в столовую. Здесь Прохор Иванович кратко познакомил нас с обстановкой. Первые его слова прозвучали как набат:
- В Ташкенте начался мятеж...
Предатель Осипов заманил в казармы председателя Туркестанского ЦИКа В. Д. Войтинцева, председателя Совнаркома В. Д. Фигельского, председателя Ташкентского городского Совета Н. В. Шумилова, наркома путей сообщения Е. П. Дубицкого, наркома внутренних дел А. Н. Малкова и всех их зверски уничтожил. Вслед за этим на улицах города сразу же развернулись бои. Атаки контрреволюционеров геройски отражали рабочие среднеазиатских железнодорожных мастерских. Им энергично помогал гарнизон военной крепости во главе с Иваном Панфиловичем Беловым. В крепость и мастерские стекались уцелевшие партийные и советские работники, все, кто готов был сражаться и умереть за власть Советов.