Когда его прочли, выяснилось, что это донесение курбаши Холбуты матчинскому беку Саид-Ахмет-ходже. Холбута докладывал, что он надежно закрепился на Шахристанском перевале, и просил бека проинформировать об обстановке в Зеравшанском ущелье. Судя, по всему, Холбута не знал о том, что наш отряд уже занял Захматабад.
И тут нас догнало распоряжение облвоенкома. Оно обязывало меня закрепиться в Захматабаде, команду конных разведчиков вернуть в Самарканд, гарнизоны, оставленные в кишлаках, снять и людей распустить по домам.
Что ж, приказ есть приказ. С конной разведкой отправили больных и раненых. Тепло простились с дружинниками. В Зеравшанском ущелье остался лишь один наш эскадрон.
Теперь было не до наступательных действий. Сами перешли к обороне.
Через некоторое время - новый приказ: возвратиться и нам в Самарканд, чтобы выступить на охрану государственной границы. Приказ сопровождался кратким разъяснением обстановки. Оказывается, опять обострились отношения с эмирской Бухарой, участились провокационные налеты сарбазов и басмачей на пограничные посты...
Из Зеравшанского ущелья мы выходили с боями. Нас обстреливали из засад, обрушивали на наши головы сверху лавины камней. Но и наши бойцы уже научились кое-чему: мелкими группами обходили вражеские заслоны и сбивали их, расчищая путь основным силам.
Наконец горы остались позади. Экспедиция закончилась. Она, на мой взгляд, была не совсем своевременной. В 1920 году Советский Туркестан имел фронты поважнее и потому не мог выделить достаточных сил для борьбы с матчинским бекством. Но тем не менее поход в горы сыграл и положительную роль. Басмачи убедились, что в любом, даже самом неприступном, убежище Красная Армия сможет до них добраться. Не случайно они были так осторожны, когда развернулись боевые операции против войск эмира бухарского летом того же года.
А с матчинским разбойным гнездом было покончено лишь в 1923 году. Сильная, хорошо оснащенная экспедиция под командованием начдива С. М. Швецова успешно осуществила то, что пытались сделать мы.
На помощь восставшим
1
Лето 1920 года ознаменовалось целой серией наших побед. В Закаспии были разгромлены войска белогвардейцев и английских интервентов. В Семиречье потерпели поражение банды атаманов Дутова и Анненкова, генералов Бакича и Щербакова. Главарь ферганских басмачей Мадаминбек капитулировал и подписал соглашение с начальником 2-й стрелковой Туркестанской дивизии Н. А. Веревкиным-Рахальским. По этому соглашению все мадаминбековцы переходили на сторону Советской власти.
Такой оборот не устраивал, конечно, английских колонизаторов. Их агентура стала подстрекать Курширмата - одного из крупных курбашей - к нарушению соглашения и возобновлению активных антисоветских действий. Мадаминбек был убит. Курширмат объединил под своим командованием около 30 тысяч вооруженных всадников. "Мусульманская армия", как теперь именовали себя басмачи, готовилась к нападению на важные административные центры Ферганской области.
Усилилась угроза удара и со стороны эмира бухарского. Это вынуждало правительство Советского Туркестана сосредоточить в Самаркандской области большое число войск.
Правда, теперь обстановка в Бухарском ханстве существенно отличалась от той, что была во время Колесовского похода. Вопреки стараниям феодальной знати и духовенства, правда о Советской власти проникала в народные массы. Еще в сентябре 1918 года в Бухаре образовалась Коммунистическая партия. Теперь в ее рядах насчитывалось уже около 5 тысяч человек. Следуя ленинским указаниям, она вступила в блок с младобухарцами, выступавшими против деспотической власти эмира, за ликвидацию феодализма. В ханстве зрела народная революция.
Для удушения ее международный империализм не брезговал никакими средствами. Мы, пограничники, убеждались в этом повседневно. Еще в январе 1920 года нами был схвачен при переходе границы белогвардейский офицер. Он вез от англичан письмо эмиру, в котором содержалось требование ускорить военные приготовления. А в марте 3-й погранэскадрон, несший охрану участка на персидской границе, задержал караван с британским оружием.
Из других источников было известно, что Алимхан реорганизовал свою армию, увеличил ее численно, переоснастил. По оценке штаба Туркестанского фронта, она имела 8745 штыков и 7580 сабель, располагала 12 пулеметами и 23 легкими орудиями. Кроме того, свыше 27 000 штыков и сабель при 32 орудиях устаревших образцов насчитывали войска беков.
Этим силам Советский Туркестан мог противопоставить в то время только 6–7 тысяч штыков и 2,5 тысячи сабель, 32 легких и 5 тяжелых орудий, 8 бронеавтомобилей, 5 бронепоездов, 11 самолетов. Правда, были еще наши войска в Фергане и в северовосточных районах Семиреченской области. Но их пока нельзя было трогать оттуда.
Эмир повел себя вызывающе. Советским гражданам, проживавшим на территории ханства, запрещалось выходить за городскую черту. Дехканам не разрешалось привозить в русские поселения продукты. Были запружены арыки, подающие туда воду.
В ответ на это Реввоенсовет Туркестанского фронта, возглавляемый М. В. Фрунзе, предписал командиру 2-й отдельной Туркестанской стрелковой бригады Д. Е. Коновалову сформировать Самаркандско-Бухарскую группу войск.
16–18 августа в Чарджуе состоялся IV съезд Бухарской компартии. Делегаты съезда постановили создать боевые дружины в Новой Бухаре, Термезе, Керки, Катта-Кургане. Общая численность этих национальных революционных отрядов должна была составить около 5000 человек.
2
Утром 28 августа вместо привычного сигнала "седловка" труба пропела "сбор начальников". Минувшим вечером в Катта-Курган съехались на очередные занятия все командиры и политруки эскадронов. Народу в помещение штаба набилось битком.
Я только что приступил к исполнению обязанностей помощника командира дивизиона. Командиром же одним со мной приказом был назначен Сергей Викторович Крыжин.
Доложил ему, что люди собраны.
- Хорошо... Только я уже не тот, за кого ты меня принимаешь, - улыбнулся Крыжин и протянул мне какой-то листок. - На, читай...
Я пробежал глазами по строчкам - и все стало ясно. Сергей Викторович Крыжин назначался начальником полевого штаба Катта-Курганской группы, а я - командиром 1-го дивизиона 2-го Интернационального кавалерийского полка.
- Вот так-то, брат! За два дня два повышения, - сказал Крыжин. - Ну, пошли, объявим людям еще один интересный документ, подписанный Реввоенсоветом Туркестанского фронта.
Из этого документа все мы узнали, что в Бухарском ханстве народ поднялся на вооруженную борьбу с правительством эмира и беков и Красная Армия должна прийти на помощь восставшим. В помещении, заполненном командирами и политработниками, прокатился одобрительный гул. Выждав, пока он утихнет, Крыжин перешел к чтению приказов о назначениях и перемещениях. Потом сообщил, что в состав вновь созданного катта-курганского соединения вошли: Отдельная интернациональная кавалерийская бригада, 7-й Отдельный пограничный кавалерийский дивизион, две маршевые роты Интернационального батальона, отряд бухарских революционных войск под командованием Булатова, отдельная катта-курганская караульная рота и два бронепоезда.
- А командовать всей группой будет Эрнест Францевич Кужело, - закончил Крыжин.
С Кужело я уже встречался, когда был членом Военного совета Намаганской группы войск. По национальности он чех. Служил в австро-венгерской армии. Попал в плен. С первых же дней революции принял в ней активное участие, вступил в Коммунистическую партию.
На период предстоящих действий из конных частей и подразделений были созданы два сводных отряда. В один из них вошли бухарцы Булатова, 1-й Интернациональный кавалерийский полк и 2-й дивизион 2-го Интернационального кавполка имени Карла Либкнехта. Возглавил этот отряд Павел Иванович Сокольский, ранее командовавший Особым Самаркандским погранполком. Ядром другого отряда стал дивизион, в командование которым я только что вступил. Мне подчинили 1-й и 2-й эскадроны пограничного дивизиона, батарею бригады и катта-курганскую караульную роту.
Два бронепоезда, две маршевые интернациональные роты и 3-й погранэскадрон оставались в резерве Э. Ф. Кужело.
Все командиры выехали с Крыжиным на рекогносцировку. Места эти нам были хорошо знакомы, и он уделил больше внимания ознакомлению нас с замыслом командующего на разгром войск приграничного Хатырчинского бекства. Крепость Хатырчи предполагалось обойти с севера, отрезать находящийся там гарнизон от главных сил эмира и затем уничтожить.
В дальнейшем план этот претерпел существенные изменения. Командующий Самаркандско-Бухарской группой Дмитрий Ефимович Коновалов счел, что глубокий обход по ровной и пустынной местности скрыть от противника практически невозможно, поэтому приказал подойти к Хатырчи, используя прямой и короткий путь по тугаям и болотам, внезапно атаковать части бека, расположенные перед городом, и на их плечах ворваться в Хатырчи.
Но рекогносцировка не была бесполезной. Для меня в особенности. Я впервые познакомился там с командирами и политработниками подразделений, входивших в мой отряд.
Как только Крыжин отпустил нас, ко мне подошел высокий симпатичный шатен. Представился:
- Помощник командира Второго Интернационального кавалерийского полка Береш.
Я назвал себя. Последовало крепкое рукопожатие. Береш предложил пройти в тутовую рощу, где собрался начальствующий состав 1-го дивизиона и двух пограничных эскадронов.
Нас встретил широкоплечий венгр с пышными, закрученными кверху усами. Сверкнув большими карими глазами, он лихо отрапортовал:
- Командиры и политработники сводного кавалерийского отряда в сборе.
- Это товарищ Валлах, командир первого эскадрона, - представил его Береш. Затем он познакомил меня с высоким пожилым мужчиной, что стоял на правом фланге шеренги:
- Товарищ Биску, военком первого эскадрона.
- Почему военком?
- Понимаю ваше удивление, - улыбнулся Береш. - У вас в эскадронах политруки. У нас же пока все по-старому. В Фергане подразделения бригады были разбросаны по кишлакам, действовали самостоятельно, и потому там оставили комиссаров. Сейчас положение изменилось, но политработников по привычке называют комиссарами. Скоро все встанет на свое место.
Мы подошли к пограничникам. Теперь уже я стал знакомить Яноша Береша с ними. Потом пригласил его присесть под сень густой шелковицы. Заметив, что Валлах как-то сердито смотрит в мою сторону, спросил Береша:
- Вам не кажется, что командир первого эскадрона чем-то недоволен? Уж не тем ли, что командир отряда назначен не из вашей бригады?
- Да нет же! Валлах, как и все мы, понимает, что так надо. Вы, пограничники, лучше нас знаете врага и обстановку. К тому же лично вы окончили командные курсы, имеете боевой опыт. А хмурый вид товарища Валлаха пусть вас не смущает. Он всегда такой, хотя в действительности душевнейший человек и очень храбр. Вы сами скоро убедитесь в этом.
О себе Янош Береш рассказал очень кратко. Родился в 1894 году в Лемберге (ныне Львов). Окончил военную школу. На русском фронте был недолго: в 1915 году попал в плен и находился в ташкентском лагере. Перед революцией был переведен в Фергану.
Там в начале 1918 года добровольно вступил в отряд Э. Ф. Кужело.
Забегая вперед, скажу: Янош Береш в течение всей гражданской войны беззаветно сражался с врагами революции; сначала в Средней Азии, потом на Южном фронте, затем опять в Туркестане, пока не было полностью ликвидировано басмачество. После увольнения из Красной Армии преподавал военное дело в школах. Сейчас - на пенсии. Он один из немногих оставшихся в живых ветеранов Отдельной интернациональной кавалерийской бригады.
...Среди участников рекогносцировки я встретил и Карла Боца. Он прибыл из Самарканда во главе группы политработников проверить, как в частях идет подготовка к операции. Прекрасный оратор, Карл Боц своим выступлением перед политсоставом бригады показал, как нужно вести разъяснительную работу среди бойцов.
3
После обеда вернулись в Катта-Курган. Я собрал весь состав отряда и объявил приказ командующего Туркестанским фронтом. Накоротке провели митинг. Рудольф Сабо (однофамилец пулеметчика Сабо), назначенный на время операции комиссаром нашего сводного отряда, ознакомил бойцов с военно-политической обстановкой, призвал их с честью исполнить интернациональный долг перед бухарскими братьями по классу.
Прозвучал сигнал "сбор", и отряд выступил в поход. Первую остановку мы должны были сделать в кишлаке Пейшамбе, расположенном неподалеку от бухарской границы.
Август 1920 года даже для этих жарких мест выдался необычайно сухим и знойным. В долине Зеравшана, правда, ночи уже стали прохладными. Но днем нещадно палило.
Двигались в колонне по шести. В паузах между песнями звучали трубы венгерских эскадронов. Население высыпало на улицы. Подковы дробно цокали по булыжной мостовой. Легкий ветерок колыхал алое полотнище знамени, трепал пестрые эскадронные флаг-значки.
На обочине дороги, прижав сынишку к груди, стояла Ольга Танкушич. Муж увидел ее, выехал из строя, спешился. Ольга опустила малыша на землю. Танкушич присел на корточки, обнял сынишку. Я тоже придержал коня, чтобы проститься с близкими боевого товарища.
- Будь умницей, - ласково наставлял мальчика Шандор, - слушайся маму и бабушку. Я скоро вернусь, привезу тебе бухарскую саблю.
Выпрямился, обнял жену. Потом резко повернулся, вскочил на коня и, не оглядываясь, поскакал вперед.
Как только голова колонны вырвалась из лабиринта узких улочек старого города, знамя, чтоб не пылилось, убрали в чехол, флаг-значки накрутили на пики. Умолкли уставшие трубачи. Но певуны не сдавались. В каждом подразделении были свои любимые песни. В 1-м эскадроне пограничников предпочитали русские народные, революционные и старые солдатские. Во 2-м преобладали украинские. Там тон задавал Пархоменко. Сам хороший певец, он организовал большой и дружный хор. Мадьяры, естественно, любили свои мелодии, то грустные народные, то бравурные военные.
Пыль и духота все же угомонили и песенников. На полевой дороге отряд перестроился по три, и колонна стала еще длиннее.
В голове ее, чуть позади меня, ехали Танкушич и политрук его эскадрона Андрюшин. Это были добрые друзья. Они все время оживленно беседовали.
Перед закатом солнца впереди показался кишлак Пейшамбе. На дорогу ложились длинные тени тополей. Жара опадала. Но пыль, поднятая копытами коней, по-прежнему висела в воздухе. Густой туманной завесой она скрыла от нас красоты Зеравшанской долины.
Головной эскадрон убавил шаг. Колонна неторопливо влилась в кишлачную улицу, вдоль которой тек широкий арык.
Была пятница - у мусульман праздник. Через раскрытые настежь ворота во многих дворах виднелись принарядившиеся мужчины.
Женщины хлопотали у очагов. Иные, прикрыв лицо полою халата или краем платка, выходили с кувшинами к арыку. Как всегда, сбегались поглазеть на красноармейцев черномазые ребятишки. Бойко торговали на базарной улице шумные чайханы. Даже в этих своеобразных клубах ничего, видно, не знали о предстоящих событиях.
- Аксакал Джурабек, салям! - приветствовал председателя волостного исполкома Танкушич.
Степенный старик вежливо поклонился. Он хорошо знал Танкушича. Когда тот служил на заставе, Джурабек часто сам привозил туда продовольствие и фураж.
- Товарищ Гудков! - подозвал Танкушич одного из младших командиров, который хорошо знал местное наречие. - Скажи аксакалу, пусть завтра утром зайдет в штаб. Надо договориться о фуражировке.
Я понял Танкушича и шепнул Сабо:
- Хитер молодой комэск. До ночи все ближайшие кишлаки будут знать об этом распоряжении. Раз нужен фураж, значит, отряд задержится не меньше чем на сутки.
- То хорошо. Маскировка. Кишлак пограничный, наверняка шпионы есть.
- Чего-чего, а этого добра тут хватает, - согласился я с комиссаром.
4
После короткого привала, как только стемнело и жизнь в кишлаке замерла, отряд выступил из Пейшамбе. Путь наш лежал в Хатырчи. Одновременно с нами, но левее двигался на Мир-Базар отряд П. И. Сокольскогр.
К рассвету подошли к Хатырчинским болотам. Из низины потянуло гнилой сыростью. Доставать притороченные к седлам шинели никому не хотелось, и люди, чтобы согреться, часто спешивались. Но даже быстрый шаг не всегда помогал.
- Ну и край, провались он в тартарары, - зябко потирая руки, ворчал Пархоменко. - Днем как в пекле, а ночью зуб на зуб не попадает.
- Вот и славно, спать в седле не будешь, - подковырнул Федоров. - Что до меня, братцы, то я люблю разнообразие в климате.
- Тоже мне... Вот дорвусь до бухарцев - ох и погреюсь!
- Ты что же всех их в одну кучу валишь! - прервал взводного его помощник Дедец. - Политрук что говорил на собрании ячейки? С мирным населением да и с пленными сарбазами нужно обращаться хорошо.
- Это я и без тебя знаю.
- Да не серчай ты, - примирительно гудел Дедец. - Не беда, коль в разговоре ошибся. Худо, если во время боя...
Голова колонны остановилась. Из темноты вынырнул всадник, спросил:
- Где командир отряда?
Я отозвался.
- Проводников нашли, товарищ командир. Кравченко собрал их на окраине кишлака Каракуль.
Это была приятная весть. Нелегко среди ночи подыскать надежных людей, которые могли бы провести отряд через болота и тугаи.
Приказав сделать малый привал, я с командирами эскадронов поспешил в Каракуль.
Знающих местность было пятеро. Среди них выделялись длиннобородый старик и высоченный парень. Как доложил Кравченко, это были отец и сын, они не раз помогали пограничникам ловить контрабандистов. По их рекомендации Кравченко взял и трех других проводников.
Старик немного знал русский. Поняв, что речь идет о нем, вмешался в разговор:
- Я с младший сын, старухом и внучка живем тут. Два старший сын - на бухарский земля. Чека приехал, моя ругал: "Твоя два сына бухарский человек, наша враг". Там бек сыновья комча бил, кричал: "Ваша отец вор, большевик". Что будем делать? Куда надо ходить?
Признаться, я не понял, на что, собственно, сетует старик. Кравченко пояснил, что раньше здесь никакой границы не знали. Пастухи пасли байские стада и на бухарской, и на теперешней нашей стороне. Когда же границу закрыли, часть семьи нашего проводника осталась на эмирской земле.
- Что же, и теперь тебя обижают? - спросил я старика.
- Командир Крапчинка сказал Чека: моя хороший человек. Он рибком сказал: моя помогай надо. Рибком мине земля, кибитка, бык давал.
- Вот видишь, какая Советская власть. Ревком тебе помогает. А скоро еще лучше будет, всю семью соберешь вместе. Мы идем на эмира. Разобьем его, и будет на бухарской земле народная власть. Границы снова не станет. Хочешь, живи здесь, хочешь, переселяйся к сыновьям.
Старик внимательно слушал, согласно покачивая головой. Но когда до него наконец дошел смысл сказанного, начал испуганно причитать:
- Ой, война!.. Бек моя сыновья убьет!..
Когда он немного успокоился, я сказал, что судьба сыновей сейчас зависит от самого отца. Бек еще ничего не знает. И если старик выведет наш отряд по тайным тропам к его крепости, то бек и удрать не успеет.
Проводники одобрительно закивали и сразу же стали собираться в дорогу.