Мария-Антуаиетта тем не менее нашла возможность помочь брату в сложном политическом вопросе. Цесаревич Павел и его жена, которые путешествовали как граф и графиня Дюнор, собирались посетить Париж после пребывания в Вене. Такова легенда. На самом же деле Павел, сын Екатерины Великой, был направлен во Францию в качестве тайного посла своей матери. Он приезжал передать Людовику XVI просьбу сохранять нейтралитет в отношении раздела Оттоманской империи, о чем договорились Екатерина II и Иосиф II еще во время встречи 1780 года в Могилеве. Император воспринял этот визит как знак свыше и обратился к Марии-Антуанетте, подробнейшим образом проинструктировав ее, ведь она должна была встретить графа и графиню Дюнор с максимальным гостеприимством. Император описал ей их вкусы и нравы, посоветовав даже поставить фортепиано в комнату великой княгини, которая очень любила музицировать. Он даже предвидел темы разговоров между гостями и королевой. Он рекомендовал своей сестре относиться к ним с большим доверием и дружбой, как если бы она знала их очень давно: "Ваш разговор может касаться всего. Их Высочества очень заботливые и любящие отец и мать, разговор о воспитании детей, который, я знаю, Вас очень занимает, покажется им весьма интересным". Демарш, предпринятый двором Санкт-Петербурга при поддержке Венского двора, поставил Вержена в весьма затруднительное положение. Оставаясь верным своей осторожной и осмотрительной политике, с того момента как король назначил его министром иностранных дел, Вержен не хотел слишком заискивать перед Россией. Однако тем не менее гостям был устроен пышный и торжественный прием. Людовик XVI поручил королеве организовать пребывание великих князей, "Дюноров", так их называли в Версале. Мария-Антуанетта очень серьезно и старательно отнеслась к этой задаче, что и было высоко оценено Мерси.
Когда гости прибыли в Париж 18 мая 1782 года, королева едва успела оправиться от рожистого воспаления. Однако болезнь никак не отразилась на ее красоте; она, казалось, произвела большое впечатление на великих князей. Цесаревич инкогнито отправился в Версаль, где среди толпы придворных внимательно наблюдал за королевой. Вернувшись к жене, в особняк посла России, он весьма живо и подробно описал Марию-Антуанетту, величие и великолепие Версаля, придворных, особенно его поразила красота королевы, "которая весьма беспокоила великую княгиню". Урожденная Вюртемберг, княгиня Екатерина, рослая и корпулентная, не отличалась особой красотой, однако была довольна умна и образованна. Она создала прочный и нерушимый союз с мужем, который был совершенно не красив и мог выглядеть даже нелепо, если бы не его природное обаяние и необыкновенная улыбка. Только ступив ногой в Париж, великая герцогиня пригласила к себе мадемуазель Бертен и заказала у самой модной модистки наряды, которые могли бы соперничать с нарядами королевы. Так что она предстала перед самым элегантным двором Европы во всеоружии.
20 мая Дюноры выехали в Версаль. Несмотря на великолепное парчовое платье, украшенное жемчугами, и чистейшими, как слеза, драгоценными камнями на шее, великая княгиня все же испытывала легкую дрожь оттого, что ей предстоит встреча с самой эрцгерцогиней Австрии, ставшей королевой Франции, о которой шла молва, как о наиболее красивой и элегантной царствующей особе того времени. Великая княгиня была того же возраста, что и Мария-Антуанетта. "Смогу, ли я потягаться красотой с королевой?" - спрашивала она своего мужа. Сама королева была еще больше напугана. Прежде чем отправиться в зал, где должен был состояться обед, Мария-Антуанетта зашла к себе в кабинет выпить стакан воды, призналась, "что только теперь поняла, насколько трудна роль королевы, особенно в присутствии другой королевы". Тем не менее она успокоилась и, глядя как королева ведет себя с великой княгиней, трудно было не заподозрить се в том, что они знают друг друга всю жизнь. Мария-Антуанетта рассказала русской княгине о своих вкусах и привязанностях, она говорила лишь о том, что могло бы доставить удовольствие ее гостье, и в конце концов попросила навещать ее как можно чаще. После обеда все прошли в салон Мира, чтобы послушать концерт, на который были приглашены придворные русского двора.
Как и Иосиф II, великий князь и его жена хотели воспользоваться инкогнито, чтобы узнать Париж и посетить все достопримечательности столицы, что давало королю и королеве относительную свободу. Тем не менее они довольно часто приезжали в Трианон и Марли. Во время прогулок "между королевой и ее гостями установилось подлинное доверие, а великий князь доверял ей такие тайны, говорить о которых с женщиной, да еще высочайшей особой было не совсем удобно". Довольно откровенно он сетовал на личную жизнь своей матери-императрицы, чьи фавориты доставляли массу неприятностей и ему и многим придворным. Супруга обычно молчала, но, казалось, полностью поддерживала мужа. В ответ на доверие великий князь спросил Марию-Антуанетту, как она относилась к мадам Дюбарри при жизни покойного короля. Откровенность цесаревича очень удивляла королеву, и она старалась не оставаться с ними наедине.
Отъезд гостей был большим облегчением для королевы, которая имела тогда лишь одно желание - уехать в Трианон. Русские отбыли очень довольными, они оценили тот теплый прием, который им устроили французские государи. Вержен, в свою очередь, остался очень доволен тем, что не было дано никаких определенных обещаний. Мерси рассыпался в похвалах прекрасного поведения королевы, которая смогла высказать свое мнение но поводу прусских происков и не забыла упомянуть о своем брате.
В малом замке Трианона, где она бывала дважды за лето, Мария-Антуанетта забывала все свои беды и усталость. Никогда еще не была она так спокойна и полностью посвятила себя детям. Королева привезла детей с собой вместе с гувернанткой принцессой де Гемене и всей их свитой. Она подолгу занималась с малышами, не играла в комедиях, не ходила на спектакли, а довольствовалась лишь тем, что устроила несколько концертов. Мадам де Полиньяк воспользовалась этим внезапным приливом нежных чувств, чтобы поговорить с ней о министерских назначениях. Она хотела, чтобы граф д'Адемар, не имевший ни единого шанса получить портфель военного министра, был назначен хотя бы на пост министра королевской свиты, обязанность, в которой он был совершенно не компетентен. Мария-Антуанетта не сказала "нет", но и не сказала "да". Мерси начал надеяться на грядущую немилость фаворитки. Ничего не последовало. Посол тем не менее не терял надежды.
Через несколько дней, 9 сентября, двор прибыл в Мюет, где маленькой принцессе сделали прививки. Как раз в это время произошло событие, потрясшее не только королевский двор, но и всю знать Парижа. В пух и прах разорился принц Гемене: долг составил более 30 миллионов ливров. Подобный скандал не позволял больше его жене оставаться гувернанткой королевских детей. Королева согласилась с отставкой мадам де Гемене, к которой она уже довольно давно не испытывала особой симпатии. Но враги не могли позволить уплыть вакантному месту не известно к кому. Безенваль поговорил с фавориткой. Вначале она была напугана идеей добиваться "поста столь ответственного и серьезного", разозлилась, что королеве самой не пришло в голову […] предложить ей занять пост принцессы де Гемене. Обрадовавшись, что ему удалось уязвить самолюбие фаворитки, Безенваль направился к королеве. "Выждав момент, когда она без сопровождающих проходила из одной комнаты в другую, - рассказывал он, - я подошел к ней и спросил о тех слухах, которые наполняли Париж. Дело касалось отставки мадам де Гемене и замены ее герцогиней де Полиньяк. Королева остановилась и посмотрела на меня так, как если бы она услышала для себя нечто новое, мгновение стояла молча. "Как! Мадам де Полиньяк! - ответила она наконец. - Но она не хочет этой должности. Ведь она сама отказала мне!" "Однако это почетная должность, - снова сказал я, - и совершенно отличная от обычной придворной должности. Независимо от того, обладает ли мадам де Полиньяк всеми необходимыми качествами, я думаю, что Ваше Величество опустится в глазах общества, если не даст столь важную должность своей подруге"".
Через несколько дней нужно было видеть, с каким пылом Мария-Антуанетта уговаривала подругу принять эту должность.
Назначение фаворитки не удивило ни двор, ни общество, но все здравомыслящие люди пребывали в печали. Это новая милость только увеличивала власть мадам де Полиньяк, а также подтверждала то огромное влияние, которое она оказывала на королеву. Обязанности гувернантки требовали от нее никогда не покидать двора. Итак, они сблизились еще больше с королевой, отдавшей приказание приготовить в замке Трианон апартаменты, которые предоставлялись гувернантке и ее воспитанникам. Мария-Антуанетта больше не хотела разлучаться ни с детьми, ни с подругой.
Интерес, который Мария-Антуанетта проявляла к дочери и к наследнику, не был выдуман. Разрушив традицию предыдущих и последующих государынь, она лично следила за воспитанием дофинов. Мария-Терезия, которой не было еще и четырех лет, часто появлялась в кабинете матери, к большому сожалению Мерси, которому не нравилась эта привычка. "Нет никакого способа поговорить с ней о чем-то серьезном и важном, в такие моменты всегда прибегает ее дочь, начиная играть и веселиться с матерью, все это еще более усугубляет и без того рассеянный и невнимательный характер Марии-Антуанетты", - жаловался он. К великому сожалению, посол не мог найти подходящего момента, чтобы объяснить Марии-Антуанетте просьбы и приказания Вены. Беспорядочные амбиции Иосифа II рисковали потерпеть неудачу в этом альянсе. По-прежнему сражаясь за Баварию, Иосиф мечтал о захвате земель. Его брат Леопольд, правивший во Флоренции, его брат Фердинанд, ожидающий наследства в Модене, его сестра Мария-Амелия, вышедшая замуж за болезненного герцога Пармского, его сестра Мария-Каролина, полностью подчинившая себе своего супруга, короля Сицилии, никто из них, так как он, не желал выйти за пределы итальянского полуострова.
Мир, который только что был подписан с Англией, позволял Людовику XVI свободно действовать в пределах Европы и у него не было никакой причины заигрывать с императором, игру которого он разгадал. Он мотивировал свой отказ, ссылаясь на опасность со стороны Пруссии, которая, естественно, потребовала бы компенсаций за раздел Оттоманской империи. По этому поводу Людовик написал длинное письмо свояку. Он описал в нем всю "ужасную систему компенсаций" и объявил о своем решении вступить в переговоры с Фридрихом II, чтобы избежать европейской войны из-за Турции. Итак, король Франции в третий раз нарушил планы императора Иосифа.
В это лето отношения между Веной и Версалем были как никогда напряженные. В августе они были близки к разрыву альянса. Мерси отчаянно пытался убедить королеву в том, что Вержен, искажая суть дела "до неузнаваемости", все же "оставался надежным министром для Франции". Ненависть Марии-Антуанетты и с отношению к Вержену лишь усиливалась, однако ей никогда не приходило в голову, что король и министр действуют сообща. Наоборот, она утверждала, что Людовик XVI "просто не в курсе всех дел и не может уловить всех нюансов игры своего министра".
В письме к сестре император не скрывает своих чувств. После обычных добрых слов он перечисляет все отрицательные стороны и недостатки в политике, которую вел ее муж, добрый христианин. "Франция, как всегда, была на стороне противников Империи, - продолжал он. - Она с еще большей энергией действует против альянса, отвергла предложение России […], и все это происходит в то время, когда я всячески стараюсь доказать свою преданность альянсу, показать преимущество, которое Франция может извлечь как из моей дружбы, так и из нашего альянса". За этим следует длинный анализ австро-французских отношений, целью которых было показать законность любого императорского поступка, с того момента как альянс был подписан.
Мария-Антуанетта прочитала письмо королю. Людовик XVI ответил ей, что, несмотря на чувства, которые он испытывает к императору, "разность интересов" между двумя государствами может иногда повлечь за собой и разную политику. Королева отныне очень хотела, чтобы ее брат не путал "свою сестру и подругу с королевой Франции", и надеялась, что у него скоро пройдет озлобленность, которой так и дышит его письмо.
Глава 15. ВОЛНУЮЩЕЕ ОЖИДАНИЕ
В июне 1783 года королева очень переживала за судьбу альянса, тщетно пытаясь изменить политику французского кабинета, однако мысли ее были заняты не совсем политикой, она жила в ожидании возвращения графа Ферзена. Дипломатическая переписка весьма пространно говорит нам о демаршах королевы в пользу своего брата. Но она остается очень осторожной по поводу возвращения героя Америки. Три года, которые красавец швед провел в составе армии короля, не ослабили страсти королевы к молодому человеку, она казалась такой же влюбленной, как в тот момент, когда тот покидал Францию.
Постаревший лет на десять, измотанный войной и климатом, Ферзен не растерял своего шарма. Как раз наоборот, его стало еще больше. Исчезла прелесть первой молодости, но появилась уверенность зрелого мужчины, к которой лишь немногие женщины могли остаться равнодушны. В Америке, как когда-то в Европе, он не столкнулся с особой жестокостью, а потому в нем сохранились легкая меланхолия и задумчивость "человека, предпочитающего слушать и молчать". Все это окончательно покорило дам. Сей романтический соблазнитель, однако, вдохновлял солдат, чьи командиры заслуживали лишь презрения. Генерал очень ценил его и называл "правой рукой на поле сражения".
17 июня 1783 года он причалил к Бресту. Перед ним открылись новые перспективы. Уже через несколько дней его жизнь приобрела новый смысл. 27 июня Ферзен отправляет три письма, адресованные Густаву III, отцу и своей сестре, все они свидетельствуют об этом. Он просит своего государя вмешаться, чтобы добиться королевского поста, умоляет его согласиться на это назначение, "от которого зависела его жизнь и будущее счастье". У отца он попросил 100 000 ливров, необходимых для этой акции, которые он просил выделить ему из его доли наследства. "Если Вы не сможете найти этих денег, мне придется искать их здесь, но Вас это не должно беспокоить", - поспешил добавить он. Тем не менее он смог убедить сенатора Ферзена в том, "что от этого зависит его жизнь". И наконец, в письме к сестре он просит ее победить упрямство отца и доказать ему, что "счастье всей его жизни" зависит от этого решения.
В Париже Ферзен нашел графа Бретеля, который только что вернулся из Вены. Бретель добивался поста министра, обхаживая для этого королеву. Он не забыл Ферзена, к которому испытывал большую симпатию, и очень долго пытался уговорить Сегюра доверить полк молодому и способному шведу. С помощью Марии-Антуанеггы министр удвоил свои старания. Бретель предложил Ферзену 100 000 ливров, которых тому не хватало, и предложение было принято.
Через три дня, получив письмо от Креуца, министра иностранных дел в Стокгольме, который объявил, наконец, о согласии его отца и короля, Ферзен был как никогда счастлив. "Я не могу ни о чем думать, настолько я счастлив, и на это есть все основания, о которых я расскажу подробнее при встрече, - писал он 31 июля своей сестре, благодаря за помощь и сообщая о том, что собирается навестить Швецию этой осенью. - Несмотря на всю радость от будущей встречи с Вами, я не могу без сожаления покидать Париж. Вы найдете это совершенно естественным, когда узнаете причину; я обязательно скажу Вам ее, поскольку я не хочу, чтобы у нас были секреты друг от друга. […] Я надеюсь, что больше не будет поводов судачить обо мне, поскольку не хочу когда бы то ни было связывать себя семейными узами, это против моей природы. […] Я не могу принадлежать тому, кому хотел бы принадлежать, той, которая действительно любит меня, вот почему я не хочу принадлежать никому".
"Та единственная, которая действительно любила его", была не кто иная, как Мария-Антуанетта. Естественно, он не мог упоминать о ней ни в официальных письмах, "хотя говорил о ней с отцом", ни в личных письмах. Что касалось его дневника, то он был уничтожен на период с 1783 по 1790 год.