Людовик XVI не хотел объявлять о своем решении, ие посоветовавшись с Марией-Антуанеттой. Он мог предположить себе ее реакцию. Это был взрыв гнева и негодования. Она выступала против "ужасного демарша". Последовала долгая сцена объяснений с мужем. Она добилась в конце концов, чтобы послание отправилось на несколько дней позже, стараясь выиграть время для Иосифа. После этого вызвала к себе Вержена и обошлась с ним весьма грубо. Она бросила ему обвинения в том, что он покушался на интересы французской монархии, стараясь разрушить франко-австрийский альянс. Разозленный бесконечными обвинениями женщины, которая ничего не знала об истинных намерениях Иосифа, Вержен, не колеблясь, рассказал все о реальных планах Вены. Она, по его словам, была просто поражена. Министр осмелился даже сказать королеве, "что та не могла себе и представить, с каким презрением Кауниц говорит о Франции". Она не переставала повторять, что посылать подобное письмо "было просто ужасно", не дождавшись ответа брата на письмо короля. Вержен заявил, что долгое молчание императора лишь подтверждает его слова. Мария-Антуанетта гневно и надменно заявила министру, что ее мужу не хватает силы воли и характера, чтобы противостоять ненужным советам министров.
Мария-Антуанетта была единственной поддержкой Иосифа в Версале. Он написал ей два письма по этому поводу. В первом, которое она должна была показать королю, он говорил об урегулировании этого конфликта, как "о необходимом для всех". И только поведение Голландии могло помешать мирным переговорам. Во втором письме, тайном, он умолял ее полностью подчиняться Мерси, следовать всем его советам в вопросе, касающемся планов обмена. "Этот план крайне важен для нашей родины и для нашей семьи, кроме того, он сможет поддержать столь хрупкий альянс. Наконец, это просто государственный переворот, если это удастся сделать, успех этого плана зависит исключительно от того, как и когда будет поставлен этот вопрос. Я буду вечно благодарен Вам, моя дорогая сестра, если Вы будете способствовать этому демаршу". Однако для успеха было недостаточно разбудить чувство патриотизма в королеве, чувствовал Иосиф II. Король явно не одобрял этого решения. Однако, как обычно, он сказал несколько оптимистичных слов, чтобы успокоить жену. Сразу после этого она позвала к себе Вержена, с которым говорила гораздо более дружелюбно, чем когда-либо. Однако этого также было недостаточно, чтобы получить уверенность в победе.
Оставаясь верной наставлениям брата, который попрежнему писал ей самые нежные и доверительные письма, королева хотела уверить его в поддержке Франции. Разумеется, она по-прежнему не доверяла "шайке" Вержена. Не верила ни единому их слову и была уверена в том, что он использует слабые стороны короля. Королю подобные умозаключения жены позволяли прикрывать его истинные действия, ведь он не мог признаться, что это и его решения тоже.
Король со своим министром беседовали уже около пятнадцати минут, как вдруг в кабинет вошла королева, прервав их разговор. Без предупреждения она вклинилась в обсуждение, удивив короля своей решимостью. И так как король не произнес ни слова, она обратилась к Вержену. Он был очень вежлив и доброжелателен с ней, объяснил ей, что для самого императора было бы крайне нежелательно ставить вопрос об обмене, и сейчас, когда самым важным является урегулирование конфликта, не стоит привлекать внимания опасных соседей. Разумеется, такая отговорка не могла удовлетворить королеву. Тогда Вержен вынужден был обрисовать ей всю опасность, которая возникнет при подобном обмене, опасность прежде всего для Франции. Понимая, что министр совершенно не поддерживает проект императора, Мария-Антуанетта не могла больше сдерживать себя. Она взорвалась как бомба против ненавистного министра, обвиняла его в грязных махинациях, оскорбляла, заявила, что все члены Совета делают лишь то, что приказывает он, и он же является "автором всех решений Совета". Король молчал, обвинения королевы были столь серьезны и оскорбительны, что Вержен попросил отставки. Но ничто не могло успокоить разъяренную женщину, которая слепо защищала Австрию, не желая обратить свой взор к Франции и к интересам ее народа.
И тот, которому всегда отводилась роль молчуна в спорах с женой, впервые защищал своего министра. Он утверждал, что Вержен поддерживает альянс и не желает вреда ни Австрии, ни ее императору, что у него никогда не было намерений поссорить две державы. Злость, которая охватила королеву, была основана лишь на подозрениях. Тогда она снова начала просить поддержать проект брата. Однако ей не удалось получить ни одного обещания от Людовика XVI. Выходка королевы ничего не изменила в отношениях короля и его министров. Мария-Антуанетта все еще надеялась на то, что проект ее брата будет реализован. Людовик XVI, со своей стороны, предложил императору в своем письме возобновить мирные переговоры с Голландией.
8 ноября 1785 года в Фонтенбло представители Голландии и Австрии подписали мирный договор при содействии Франции и Пруссии. Через несколько дней Франция заключила договор с Голландией, о котором она мечтала уже несколько месяцев. Мария-Антуанетта почувствовала облегчение. Не понимая того, что ее связи с императором только что оборвались, она наивно полагала, что "тучи над альянсом развеялись. Если бы союз был расторгнут, я бы ие знала ни счастья ни покоя всю свою жизнь", - признавалась она брату.
Королева не поняла, что Людовик XVI, сумев противопоставить себя амбициям императора и его политике захвата земель, содействуя подписанию мирного договора между Австрией и Голландией, стал арбитром в Европе. Франция очень давно не имела такого веса на международной арене. "Какая же большая разница между бесславным концом монархии и престижем Франции того времени!" - читаем в "Тайных архивах". Все газеты того времени отдавали должное мудрости и справедливости французской политики, Франция стала гарантом мира в Европе. Самолюбие и гордость королевы были задеты, она видела превосходство своего мужа и теперь думала только о том, как избавиться от Вержена. "Придет то время, когда она, наконец, возьмет реванш за все былые обиды", - писал Мерси Иосифу II.
При дворе никто не поддерживал императора, хотя все знали, что Мария-Антуанетта делает это изо всех сил. Эта ничем но оправданная верность была совершенно неприемлема для матери наследника. Приближенные старались не затрагивать столь болезненную тему. Мария-Антуанетта чувствовала себя совершенно одинокой. Беременность мешала ей отдаться любимым развлечениям. В конце марта, когда срок родов уже был близок, она казалась очень неуверенной в себе и разрываемой на части внутренними противоречиями.
27 марта, утром, королева почувствовала первые схватки, однако решила все же пойти к мессе. Вскоре по Версалю пронесся слух, что королева рожает. Когда она вошла в приемную, в ней уже было полно народу. Однако королева заявила, что это ложные симптомы и она сегодня будет ужинать у принцессы де Ламбаль. Все разошлись к великому облегчению королевы, которая послала предупредить госпожу Полиньяк о своем действительном состоянии, попросив ее сохранить тайну. В семь часов вечера, принцы даже не успели собраться к ее постели, Мария-Антуанетта родила второго сына, который получил титул герцога Нормандского. По обычаю, гувернантка королевских детей получила новорожденного из рук матери. Малыш был просто великолепен. Так же, как и его брата, новорожденного окрестили через час после рождения. Крестными родителями стали королева Неаполя, представленная мадам Елизаветой, и епископ.
Король был невероятно счастлив, он не принимал никого во время "церемонии", однако на улице его ждала огромная толпа, поздравлявшая с рождением второго сына.
Как и после рождения дофина, королева быстро окрепла. Тем не менее она несколько раз откладывала традиционную церемонию празднования рождения сына, которая должна была проходить в Париже. И снова по столице распространились вульгарные и пошлые памфлеты по поводу рождения принца. Некая дама по имени Сент-Элен была заточена в Бастилию как автор одного из памфлетов, тема которого оставалась все та же: королева имеет множество любовников, а король ничего об этом не подозревает. Нравы королевы представали в таких стишках в самом черном свете. Королева знала, что ее не любят, и поэтому очень боялась поездки в Париж. Однако нужно было назначить дату.
24 мая в платье, расшитом серебром, она отправилась в столицу. В ушах ее были прекрасные бриллиантовые серьги, которые она приобрела по случаю рождения сына. В общем, украшения на пей стоили 800 000 ливров.
Королева внимательно слушала все речи, произносившиеся в ее честь. Больше всего ей понравилась речь аббата церкви Св. Женевьевы, которая была, по счастью, очень короткой. Однако когда он начал кадить, получилось довольно смешно. Ему мешало окружение королевы, кресло, стоявшее очень неудачно, короче, ему нужно было совершить церемонию и при этом умудриться не задеть королеву. Все это так похоже на сцену из комедии "Мещанин во дворянстве": "Подвиньтесь еще немного, мадам, чтобы я не задел вас кадилом". Вечер этого безумного дня Мария-Антуанетта провела в Опере, что вызвало новые пересуды. Холодность толпы, которая приветствовала ее суровым молчанием, очень задела ее. Она не понимала причины такого приема. В своих апартаментах в Тюильри, где обычно останавливалась во время поездок в Париж, она шептала, едва удерживаясь от слез: "Но что я им сделала?".
Глава 17. ИСТОРИЯ С ОЖЕРЕЛЬЕМ
Через несколько дней Ферзен вернулся во Францию, чтобы принять под командование свой полк. Прежде чем уехать из Стокгольма, он написал "Жозефине". Это было для него самое светлое время при дворе. Его видели на королевских играх в мяч, небольших ужинах у мадам д'Оссен, которые часто посещала сама королева. В это время он тайно отправлял письма своей сестре Софии, в которых рассказывал о своей связи с королевой: "Со вчерашнего дня я в Версале, никому не говорите, что я здесь, поскольку я адресую письма из Парижа. Прощайте". Играя роль официального придворного, скромного и внимательного, он стал невольным свидетелем непопулярности королевы во время ее поездки в Париж. "Королеву принимали очень холодно. Ее окружала гробовая тишина, ни одного возгласа", - писал он Густаву III. Однако он добавил, что вечером в Опере ее встречали бурными и долгими аплодисментами, которые длились около пятнадцати минут. Охваченная радостью от возвращения Ферзена, Мария-Антуанетта забыла о холодном приеме парижан и сразу же отправилась в Трианон. Лето обещало быть очень веселым, полным развлечений и праздников, несмотря на отъезд Ферзена, который намечался на начало августа.
Мария-Антуанетта продолжала жить мечтами и выполняла все свои капризы. В своем замке она лично следила за всеми преобразованиями, как, например, за установкой новых часов с двумя металлическими циферблатами, которые обошлись королевской казне в 18 000 ливров. Работы по обустройству деревушки занимали теперь все се внимание. 15 июня туда привезли коз и овец, стадо коров. Вскоре закупили 3 петухов, 68 кур, 8 голубей и кроликов. Для ухода за этим хозяйством была нанята крестьянская семья, садовник, пастух, слуга, кротолов, крысолов, косарь и горничная. Мария-Антуанетта следила за ходом полевых работ. За сотни лье от Версаля была известна новая забава королевы, о которой ходило много легенд. Она любила прогуливаться по аллеям, наблюдать за работой крестьян. В 1786 году, когда работник Вали заявил, что им нужен новый козел, если хотят, чтобы на свет появились маленькие козлята, королева "совершенно серьезно заявила, чтобы козлята были не злыми и совершенно белыми". Неужели она верила в то, что по-настоящему узнала жизнь крестьян? Качели, которые поставили перед ее домом, символизировали стремление к чему-то непознанному и неизвестному.
Еще с прошлой осени Трианон не был единственной резиденцией королевы. По ее просьбе, Людовик XVI подарил ей замок Сен-Клу, который принадлежал герцогу Орлеанскому.
Из экономии средств король предложил сначала обменять дворец на две королевские резиденции, но принц предпочел деньги. Несмотря на протесты главного управляющего, 24 октября 1784 года Людовик XVI купил дворец Сен-Клу за 6 миллионов ливров. Эта уникальная для французской монархии покупка была сделана от имени королевы, которая стала владелицей Сен-Клу, при условии жить в нем вместе со своими детьми. В то же самое время отношения с императором были крайне сложными, Габсбурги и Бурбоны находились в состоянии конфликта. Мерси был убежден, что король и министры удовлетворили этот дорогостоящий каприз королевы только для того, чтобы устранить ее от политических дел. Однако дело не ограничилось только этим. Это приобретение лишило королеву тех остатков популярности, которые у нее оставались после истории с братом. Итак, королева окончательно пала в глазах народа.
Совершенно не воспринимая критику, она заявила о своем намерении устроить здесь английский сад. Чтобы освободить землю, планировалось снести часовню, служители которой были уволены, и переделать ее в зал для спектаклей. Из тех же соображений планировалось снести больницу и разогнать весь персонал.
Мария-Антуанетта предполагала, что двор сможет переехать в новый дворец уже в сентябре. Тем временем все готовились к этому переезду, но чтобы ожидание не было слишком скучным, в Трианоне постоянно устраивались концерты. В садах разворачивались великолепные представления, за которыми следовали чудесные балы. Охваченная своей давней страстью к театру, королева решила возобновить работу домашнего театра и поставить на его сцене "Севильского цирюльника", где она должна была играть роль Розины.
12 июля, после мессы, королевский ювелир Бомер показал Марии-Антуанетте бриллиантовые эполеты и подвески, заказанные по просьбе молодого герцога Ангулемского. Он воспользовался этой встречей, чтобы вручить ей письмо, где выражал свою радость, которую испытал, увидев на ней самые красивые бриллианты, когда-либо виденные. Если верить мадам де Кампан, Мария-Антуанетта ничего не поняла из этого письма, которое сразу же сожгла, решив, что это "бред воспаленного ума" ее ювелира. Из того же источника: 3 августа этот ювелир с весьма взволнованным видом нанес визит мадам де Кампан в ее загородном домике. Он спросил, нет ли у королевы особых поручений или заказов для него. Узнав, что его письмо сожжено, он принялся объяснять что к чему. Закончил он заявлением, будто королева должна ему 1,5 миллиона ливров за покупку ожерелья, которое заказал от ее имени кардинал де Роан. Наконец, он показал несколько чеков, подписанных самой королевой, которые ему передал прелат несколько дней назад, сумма составляла 30 000 ливров. Горничная королевы заявила, что эта какая-то ошибка, поскольку она не видела у королевы никакого ожерелья. Она посоветовала ему пойти к барону де Бретелю, придворному министру, и изложить ему свое дело. Ювелир предпочел отправиться к кардиналу, затем пошел к королеве, которая отказалась его принять.
Через два дня в Трианоне Мария-Антуанетта с беспечным видом спросила у своей горничной, что хотел ее ювелир. Мадам де Кампан рассказала ей о своем разговоре с Бомером. Королева была поражена, она даже вскрикнула от ужаса, как могли возникнуть фальшивые чеки, подписанные ее именем, и как в этом мог быть замешан сам кардинал; это было для нее полной загадкой. Она тут же позвала к себе аббата Вермона и барона де Бретеля, чтобы они разъяснили ей ситуацию. До сих пор рассказ мадам де Кампан полностью совпадает с тем, что излагал ювелир и его компаньон Бассенж. Следует уточнить, что в своих показаниях оба ювелира свидетельствуют, что кардинал де Роан не советовал им обращаться к Бретелю.
В своих "Мемуарах", которые были впервые опубликованы в 1823 году, мадам де Кампан хотела показать, что она была лицом, особо приближенным к королеве. По всей вероятности, она знала все детали и подробности личной жизни государыни, однако это ее право приписывать себе особую значимость, поэтому историки с большой осторожностью обращаются к ее воспоминаниям. Что же касается знаменитой истории с ожерельем, то мы не можем игнорировать такого важного свидетеля, как мадам де Кампан, поскольку из многочисленных авторов воспоминаний она была более всех близка к королеве.
Свидетельство аббата Жоржеля, главного викария кардинала, его доверенного лица, опровергает все обвинения. Преданный своему хозяину, он играет главную роль в этом процессе. Он лично вел переписку с министрами, адвокатами. Кардинал и его приближенные руководили разбирательством, которое раскрыло основных участников этой интриги. Естественно, Жорже ль принимал во всем самое активное участие. Именно защитник кардинала де Роана смог опровергнуть все обвинения, которые предъявлялись королеве ее врагами. В своих "Мемуарах" он приводит резкую и жесткую критику в адрес не только королевы, но и многих других персон. Его воспоминания являются наиболее точными и полными. Они подробно и беспристрастно оценивают ситуацию. Итак, согласно Жоржелю, ювелиры не сказали всей правды. В 1797 году в Балле аббат вновь встретится с Бассенжем. "Он признался мне, - писал аббат, - что все показания, которые звучали на процессе, были подчинены указаниям самого Бретеля, они были вынуждены умолчать о том, что Бретель считал нежелательным для огласки". Жоржель надеялся, что королева узнала о сделке Роана относительно ожерелья до августа 1785 года (точной даты он не приводит). Ювелиры не хотели заключать сделки на такую значительную сумму, которая должна была выплачиваться не сразу, не зная точно, действительно ли от королевы поступил заказ. И Мария-Антуанетта позволила им заключить сделку с Роаном, не предупредив, что ее именем могут злоупотреблять и их могут обмануть. "Как же теперь могло выразиться ее негодование? - вопрошает Жоржель. - Предположим, Ее Величество решила отомстить кардиналу, в таком случае того, что она сию минуту узнала, было более чем достаточно, чтобы выслать его со двора и убрать с поста. […] Однако не было ни скандала, ни суда, ни Бастилии".