В сентябре 1781 года маркиза де Буленвильер из Саверна представила ему свою внучку, без приданого, но знатного происхождения. Обе заявляли, что были в родстве с Генрихом II и принадлежали к династии Валуа. После смерти бабки кардинал оказал помощь этой бесприданнице, которая вышла замуж за некоего графа де ла Мотта, однако по-прежнему жила в бедности. В марте 1784 года, переселившись в Париж, она нанесла визит кардиналу, чтобы отблагодарить его за доброту, которую он так часто проявлял. Дама знала о его положении при дворе и той немилости, которая ожидала его по возвращении из Вены, и, ссылаясь на то, что королева питала к ней дружескую симпатию, предложила кардиналу свою помощь. Заинтересовавшись этим предложением, кардинал стал все чаще и чаще принимать у себя мадам де ла Мотт, которая, не переставая, говорила о своих возможностях. Но Роану требовались доказательства.
"Я согласился, чтобы она устроила мне аудиенцию с королевой, во время которой я смог бы с ней поговорить. Обнадежив меня, она заявила, что королева подозревает за этим какую-то интригу, но тем не менее согласилась увидеться со мной на террасе в Версале вечером после ужина. В тот же самый день мадам де ла Мотт пришла сообщить, что королева хочет встретиться со мной в полночь на террасе. В назначенный час я увидел женщину в черном парике с веером в руках и решил, что это королева. Я сказал ей, что был счастлив видеть се в здравии и ее доброта служит доказательством того, что она перестала сердиться на меня. В ответ она сказала несколько слов и внезапно ушла, как я после объяснил себе, из-за того, что в двух шагах от нее появились граф и графиня д'Артуа. Больше я ее не видел.
Разумеется, я был мало доволен таким коротким разговором и, кроме того, королева по-прежнему не проявляла ко мне никакой благосклонности. Я высказал свои опасения мадам де ла Мотт. На что она ответила мне: "Надо подождать, и вы увидите".
В тот день, когда она сказала мне это, я проходил через галерею и встретил королеву. Она была со мной настолько любезна, что даже господин Белзумс, с которым я шел, сказал мне: "Не знаю, почему думают, что королева к вам плохо относится - она очень благожелательно смотрела на вас". На самом же деле это была лишь случайность, интрига молодой женщины, которая дала мне надежду на расположение Ее Величества".
Итак, кардинал был уверен, что в июле 1784 года в полночь в версальском парке он тайно встречался с королевой, и это свидание организовала мадам де ла Мотт. После уже кардинал ни в чем не мог отказать этой женщине. Через некоторое время она пришла попросить у него 5 000 ливров для персон, в которых заинтересована сама королева. Он поспешил дать ей эту сумму. В ноябре новая просьба: 100 000 ливров на те же нужды. Кардинал, счастливый оказать услугу королеве, выложил нужную сумму. А в январе 1785 года мадам де ла Мотт попросила его от имени королевы купить бриллиантовое ожерелье и добавила, что королева могла поручить столь деликатное дело только ему. Итак, он встретился с ювелирами, договорился о сделке, а она тем временем принесла ему письма, подписанные Марией-Антуанеттой.
1 февраля он передал ожерелье мадам де ла Мотт. Вскоре к нему пришел человек, во всем черном, и ознакомил его с условиями, которые выдвигала королева. Первая выплата должна была состояться первого августа. Поскольку ювелиры были вынуждены взять заем под ожерелье у банкира Сент-Джеймса, они попросили кардинала дать им гарантии того, что королева купит украшение. Роан встретился с банкиром и показал ему письмо, подписанное Ее Величеством. В начале июня мадам де ла Мотт передала кардиналу, что Мария-Антуанетта находит ожерелье довольно дорогим и просит скидки 200 000 ливров. После некоторых колебаний ювелиры уступили. Прошло несколько дней, и так называемая наследница де Валуа предъявляет письмо, в котором королева сообщает, что не может выплатить 1 августа 400 000 ливров, но обязуется выплатить 700 000 через несколько дней.
В начале июля кардинал спросил ювелиров, согласовали ли они с королевой последнее предложение, связанное со сделкой. И так как они этого не сделали, он продиктовал им письмо к Марии-Антуанетте. Именно это письмо и получила королева, из рук Бомера в Трианоне. После этого новый визит мадам де ла Мотт к кардиналу: на этот раз речь шла о том, что королева находится временно в затруднительном положении и не сможет заплатить к 1 октября указанную сумму, но обязуется выплатить все 700 000 ливров в течение месяца. Бассенж забеспокоился. Можно ли доверять посреднику кардинала? Мысль об этом точила его постоянно. Роан был уверен в надежности дела, но его все же охватывали сомнения, и тогда он сравнил почерк королевы с почерком на письмах, переданных ему мадам де ла Мотт, и с ужасом понял, что его обманули. Тем не менее кардинал не смог лишить мадам де ла Мотт доверия, поскольку та почти сразу же передала 30 000 ливров для ювелиров якобы от королевы, в качестве гарантии того, что она купит ожерелье.
В начале августа мадам де ла Мотт разыграла перед кардиналом настоящую драму. Она сообщила кардиналу, что королева из соображений безопасности отправляет ее пожить некоторое время в деревне, а пока, в ожидании более точных указаний королевы, она попросила у него убежища. Через несколько дней авантюристка отбыла в деревню. Сразу после этих событий кардинала арестовали.
Когда Роан закончил свой рассказ, маршал де Кастри сразу же спросил, сохранились ли у него письма, о которых он говорил. "Пет, - ответил он, - я все их сжег". "По, - сказал маршал, - что если мадам де ла Мотт будет отрицать все, что вы утверждаете?" Кардинал и представить себе не мог ничего подобного. Какое страшное заблуждение! Заключенная в Бастилию, эта женщина давала совершенно противоположные показания. Она никогда не разговаривала с королевой. Роан никогда не передавал ей никакого ожерелья, а лишь попросил ее продать несколько бриллиантов каким-то евреям.
Да, под ногами принца, можно сказать, земля горела. Вержен и маршал, не на шутку озадаченные, не могли тем не менее поверить, что этот человек, в котором они видели лишь плута и развратника, мог оказаться таким мошенником и преступником. Мадам де ла Мотт не внушала им никакого доверия. Она выглядела уверенной в себе аферисткой, но никаких доказательств ее виновности не было. Доподлинно известно лишь то, что кардинал действительно вел переговоры с ювелирами; купчая была оформлена на его имя, и бедняга верил, что тогда, ночью, в Версале он встречался с Марией-Антуанеттой. Совершенно логично предположить, что существовала переписка между ним и королевой. Оба министра прекрасно понимали, что сожженные бумаги и были предполагаемые письма королевы. И если следствие продолжится процессом, то еще не известно, какие факты могут всплыть?
В четверг 25 августа Людовик XVI вызвал к себе Вержена, маршала и министра финансов Миромесниля, чтобы подвести итог. Королева, тихая и старающаяся остаться в тени, что совершенно для нее не типично, пришла как раз, когда маршал де Кастри рассказывал о результатах расследования. "Меня обвиняют, - промолвила она. - Я хочу знать, кто посмел использовать мое имя для своих грязных махинаций. Родственники кардинала хотят справедливости; он, кажется, тоже хочет того же; я же хочу, чтобы дело рассматривалось в суде". В кабинете воцарилось гробовое молчание. Опасаясь общественного процесса, во время которого может разгореться сильнейший скандал, маршал де Кастри предложил, "поскольку с самого начала дело не было передано в суд, то следует продолжать расследование в той же неофициальной форме. Это будет гораздо безопаснее". Министр принял сторону юридического разбирательства. "С того момента, как дело перейдет в руки правосудия, мы уже ничего не сможем сделать, - высказал свое мнение маршал. - Я думаю, нам следует выбирать то, что выгоднее прежде всего для нас, пострадавших". Вержен, выражаясь не столь откровенно и ясно, все же поддерживал маршала. Бретель молчал. Слово взяла королева: "Я считаю, что кардиналу тоже надо предоставить выбор; пусть члены его семьи решают, каким они хотели бы видеть разбирательство: административным или судебным, они должны представить свой ответ в письменной форме". После ее слов Людовик XVI приказал министрам донести это решение до кардинала. Ответ должен быть получен в трехдневный срок. Кардинал Роан передал через своего адвоката, что ждет официального судебного разбирательства. И добавил пожелание, чтобы его судил Высший королевский суд. В конце послания он приписал фразу, которая позволила избежать громкого скандала: "Могу ли я надеяться на милость Вашего Величества, поскольку вина моя лишь в том, что я был обманут. Я осмеливаюсь просить Ваше Величество быть ко мне снисходительным". Письмо подписали не только кардинал, но и его ближайшие родственники, принц де Монбазон, принц де Субиз, принц де Роан и архиепископ де Камбре.
Итак, кардинал был передан в руки правосудия. Система правосудия во Франции того времени выглядела примерно так: король, главный судья, делегировал свои полномочия верховному суду, т. е. парламенту. В случае, если речь шла о чести королевы, было вполне естественно то, что король сам оставался верховным судьей. Можно задать вопрос: а подумали ли Мария-Антуанетта и ее августейший супруг об общественном мнении, пытаясь взять бразды правления процессом в свои руки. Тем более, что королеву и так слишком критиковали. Дело в том, что Людовик XVI, недооценивая Парижский парламент, решил, что процесс пойдет по его плану. Однако король и предположить не мог, что он и королевская власть могут существенно пострадать в ходе этого разбирательства.
В Версале, как, впрочем, и в Париже, только и говорили, что об аресте кардинала. Ходили тысячи разных слухов. Вначале говорили о заговоре против всего государства, после которого последуют репрессии. Самые большие пессимисты подумывали залечь на дно. "Эта история была покрыта мраком таинственности", - сообщает нам "Тайная переписка" от 17 августа. Несмотря на то, что не было абсолютно никакой официальной информации, слухи распространялись невероятно быстро. "Известно то, - узнаем мы из того же источника, - что мадам де ла Мотт купила это ожерелье от имени королевы, то самое, которое ювелир думал продать еще мадам Дюбарри во время ее правления; известно также, что кардинал был связан с этой женщиной, но, по всей вероятности, хитрая мошенница его обманула". Убедительная и романтическая версия истории была очень распространена в тех слоях, где отказывались верить в предательство кардинала. Другие считали, что он стал жертвой своих врагов, которым не терпелось расправиться с ним.
Вот как Мария-Антуанетта рассказывает эту историю императору: "Вы наверняка уже знаете, мой дорогой брат, о той катастрофе, что произошла с кардиналом Роаном. Я воспользуюсь курьером Вержена, чтобы поведать вкратце эту историю. Кардинала попросили купить от моего имени ожерелье, заручив его письмом с подписью, которую он посчитал моей; ожерелье из бриллиантов стоит 1,6 миллиона франков. Он утверждает, что был обманут некоей мадам де ла Мотт. Эта низкая интриганка никогда в жизни не встречалась со мной и все же действовала от моего имени. Вот уже два дня как она в Бастилии, и хотя во время первого допроса она призналась в связях с кардиналом Роаном, позже упорно отрицала свое участие в покупке ожерелья. Примечательно, что все бумаги о покупке были с моей подписью. Эта, с позволения сказать, Валуа де ла Мотт подписалась: "Мария-Антуанетта Французская". Если сравнить мой почерк с почерком этой дамы, то в них нет ничего похожего, кроме того, я никогда не подписываюсь "Французская". Эта странная история дает повод многим думать, что я действительно давала кардиналу какие-то тайные поручения.
Мы договорились с королем, и министры ни о чем не знали до того момента, когда король приказал арестовать кардинала. Я была очень тронута его непреклонностью и решительностью. Уже при аресте кардинал попросил короля не делать этого, на что тот ответил, что не может не сделать этого ни как король, ни как муж. Я надеюсь, что вся эта история скоро закончится. […] Во всяком случае я хочу, чтобы все стало ясно и понятно и тайна не повлекла за собой никаких домыслов и слухов".
Глава 18. СКАНДАЛ
Несмотря па переживания и волнения, связанные с этим делом, Мария-Антуанетта не прекращала репетиций "Севнльского цирюльника". В конце августа, в уютном театре Трианона, она сыграла Розину с "большим успехом, который отразился в бурных аплодисментах", - так писал Гримм, который считался "строгим критиком". Партнерами королевы были граф д'Артуа в роли Фигаро, Водрей - графа Альмавивы. Королева очень высоко ценила пьесу Бомарше и пригласила автора на премьеру, где присутствовали лишь приближенные Ее Величества. Напомним, что "Женитьба Фигаро" имела небывалый успех в Париже. И снова Мария-Антуанетта оказалась на высоте, почтив своим вниманием самого модного драматурга того времени, который казался ей просто очаровательным.
29 августа 1785 года двор переселился в Сен-Клу. Ничто не могло развлечь королеву больше, чем ее жизнь в новой резиденции, которая отныне принадлежала только ей. Однако большинство придворных не разделяли этого веселья. Дворец оказался слишком тесным, чтобы вместить всех придворных, и поэтому некоторым пришлось стоять на квартирах у местного населения. Так, было зарезервировано несколько самых красивых деревенских домов для придворных Марии-Антуанетты. Одна пожилая хозяйка, разгневанная, что ей не платили за снятое жилье, решила подать жалобу на нарушение закона. История дошла до ушей Людовика, который лишь посмеялся над ней вместе с королевой. "Могу я надеяться, по крайней мере, - спросила королева с улыбкой, - что меня не привлекут за это к суду?" "Ну, разумеется, - ответил король, - но советую вам уладить это дело, поскольку репутация ваша может от этого пострадать".
Дело кардинала ее полностью удовлетворило. 5 сентября король вручил официальное решение парламенту. Официальный текст письма передает нам общую тональность процесса: "Мы можем быть уверены, что те, кто осмелится использовать имя королевы, понесут наказание, несмотря на заслуги и звания. Мы думаем, что наш долг осудить перед лицом Франции вышеупомянутого кардинала. Мы принимаем во внимание то, что он был обманут некоей мадам ла Мотт Валуа, однако, хотя и невольно, но явился соучастником преступления". Король передал свое послание парламенту, а также наделил его полномочием осудить "соучастника".
Везде - от Версаля до самых бедных парижских кварталов - говорили о деле кардинала. Он представал этаким старым совратителем, святошей, который серьезно подмочил свою репутацию. На память приходили сразу его забавы и утехи, и вот теперь наступила расплата за тайные наслаждения. Слухи ходили разные. Говорили даже, что граф Калиостро помогал ему своими потусторонними силами. Франция и Европа внимательно следили за событиями, в которые самым странным образом была замешана королева. В Ландресизе, где находился гарнизон Ферзена, также стало известно об этой истории. В одном из своих писем Густаву III от 9 сентября Ферзен пишет: "Вся эта история, в которую замешан кардинал, здесь, в провинции, кажется совершенно невероятной. Трудно поверить, что все дело в ожерелье, подписи королевы стало причиной суда над кардиналом. Здесь гораздо охотнее верят в существование неких политических причин, которых на самом деле могло и не быть. В Париже все говорят о какой-то тайной игре между королевой и кардиналом, о том, что их связывает что-то, и королева действительно попросила купить его это ожерелье. […] Говорят даже, что королева притворялась, будто она ненавидела кардинала, лишь для того чтобы скрыть от короля свой роман, и король, узнав об этом, решил отомстить кардиналу".
В письме Ферзена можно найти все те обвинения, которые выдвигались против королевы. Эта история с ожерельем окончательно закрепила в обществе сложившийся портрет королевы - легкомысленной и взбалмошной женщины, которая легко забывала о своих обязанностях, о своем долге перед народом, забывала обо всем ради забав и развлечений, которая обманывала короля, пользовалась его слабостями. Ее обвиняли в том, что она продолжала служить интересам Австрии. В это время, согласно договору, Франция должна была выплатить 2 000 000 флоринов Голландии, чтобы прекратить конфликт между Австрией и Голландией. Теперь королева была виновата и в этом…
Из всех сплетен Мария-Антуанетта запомнила лишь те, предметом которых становилась ее личная жизнь и история с ожерельем. "Кардинал обесчестил мое имя своими махинациями, - писала она брату 19 сентября. - Возможно, из-за неимения средств он решил, что сможет заплатить ювелирам когда-нибудь, и считал, что его обман не раскроется. […] Что до меня, я очень хочу не слышать больше об этом кошмаре; суд состоится в декабре. Я никогда не забуду, как король повел себя в это время; я была поражена его поведением и поведением министров […], никто из них не встал на сторону кардинала, хотя многие связаны с ним или с его родственниками". Тем не менее, несмотря на уверенность королевы и обвинения, выдвинутые против кардинала, симпатия народа была на стороне последнего. Он выглядел, скорее, жертвой в этой истории, и его просто жалели. Критика не обошла барона де Бретеля, который был известен как министр, особо приближенный к королеве и пользовавшийся доверием короля. Ему ставили в вину поспешные действия во время ареста кардинала.
"Протокол процесса не определяет историю с ожерельем, как правонарушение, хотя именно этот термин используется в обвинительных письмах, - читаем мы в "Тайной переписке". - Слухи свидетельствовали о том, что, по мнению народа, вся история с кардиналом лишь плод интриги барона. Трудно себе представить, как подобная идея вообще могла появиться и сколько сторонников кардинала рассуждали именно так. Воистину, кардинал был для них жертвой министерских махинаций". Те же мысли мы можем встретить и в записках аббата Вери, он как раз находился в Париже. Аббат задает себе вопрос, почему министру, который сразу же взял под стражу кардинала, понадобилось целых три дня, чтобы арестовать мадам де ла Мотт? И почему не схватили ее мужа? Почему ему позволили сбежать? Судьба кардинала "очень интересует всех, - отмечал Вери 10 октября. - Мне все же кажется, что суд признает его невиновным".