Была середина сентября 2010 года. "Движение чаепития", вдохновленное идеями Рэнд, судя по результатам многочисленных опросов и предварительных голосований, грозило смести всех на ноябрьских выборах. Правящая верхушка республиканцев была готова сдаться. Демократы угрюмо насупились, наблюдая наступление "Чаепития" с тем же настроением, с каким войска Южного Вьетнама в 1975 году бежали от танков северо-вьетнамской армии. Против них была выдвинута грубая сила, стиснутый кулак популистской энергии правых. С точки зрения людей, собравшихся в отеле, стране нужна была крепкая узда, интеллектуальная дисциплина. Здесь, в отеле "St. Regis", где сошлись воедино деньги, эта самая дисциплина и, главное, тщательно выверенные исходные положения, будет создан запас идеологического топлива, достаточный для того, чтобы развернуть Америку спиной к государственникам, альтруистам и социалистам.
Да, забыл упомянуть: "Wayne-Falkland" нельзя было арендовать потому, что на самом деле его не существовало. Образ этого невероятно роскошного нью-йоркского отеля создан в "Атланте": главные герои книги останавливаются в нем, когда приезжают в город. Фред Кукинхэм в своей пешеходной экскурсии говорил, что прообразом "Вэйн-Фолкленда", вероятно, послужил отель "Waldorf-Astoriа": дело в том, что в романе он находится неподалеку от железнодорожного терминала компании "Taggart Transcontinental", списанного, вероятно, с Центрального вокзала. Однако "Waldorf" уступает отелю "St. Regis" в роскоши. Обслуга работает там двадцать четыре часа в сутки. Он очень популярен среди дипломатов, и его очень любил Альфред Хичкок.
До обеда все собирались в зале Людовика XIV, а сам обед проходил в Версальском зале. Людовик XIV правил Францией в XVIII столетии, он получил прозвище Король-Солнце. Его дворец в Версале был воплощением величия и великолепия, какое только можно купить на деньги, скопленные многими поколениями предков.
Рэнд не любила Людовика XIV. В августе 1962 года в статье для газеты "Los Angeles Times" она написала, что, по ее мнению, этот король - "архетип деспота: претенциозная посредственность с грандиозными амбициями". Насколько я понимаю, в устах Рэнд это очень негативная характеристика, но куда больше ее терзало то, что главный советник короля, Жан-Батист Кольбер, "один из первых государственников современного типа", учредил "бесчисленные инструменты государственного управления и ввел законы, которые душили деловое сообщество". Выбор залов, названных в честь таких дикарей, для собрания спонсоров объективизма, стало для Рэнд, наверное, самым серьезным оскорблением с 1976 года, когда всего в нескольких ярдах от ее последней нью-йоркской квартиры была учреждена средняя школа Нормана Томаса.
Однако, приступая к изысканным закускам, участники встречи даже не подозревали об этом. Здесь никто не накидывался на угощение - все ели с изяществом. И кукурузные лепешки в меню не значились. Как и суп-мацебол. Кафе в центре Манхэттена, расположенное всего в нескольких кварталах от "St. Regis", не могло сравниться с этим лоском. Мои знакомые объективисты, высокоинтеллектуальные и явно низшего сорта (за исключением разве что Дона Гауптмана, человека весьма обеспеченного), были бы здесь не к месту, социально и демографически, на этом обеде по полторы тысячи долларов на гостя, где руководство Института Айн Рэнд позволило мне присутствовать с большой неохотой. Подозреваю, что институт был по какой-то причине заинтересован в моем участии: вероятно, руководству хотелось, чтобы я оценил масштаб их финансирования, хотелось оглушить меня звонкими речами, которые звучали весь вечер. И, разумеется, лично я был бы заинтересован в том, чтобы присутствовать на обеде, даже если бы не писал книгу: ведь там подавали самую вкусную еду, какую мне когда-либо доводилось пробовать.
На моем пропуске значилось, что я должен сидеть за "коричневым столом". Сначала я решил, что это такой цветовой код, но потом увидел, что во главе моего стола сидит Джим Браун, руководитель и совладелец компании "Brandes Asset Management", который пожертвовал на этот обед 25 тысяч долларов. Через два человека слева от меня сидел Кэмерон, молодой Интернет-предприниматель, который не читает новостей. Не газет, а вообще никаких новостей. "Вам это нужно для работы, а мне нет", - заявил он мне убежденно. Должен признаться, я не нашелся сразу, что ему возразить, чтобы убедить его читать новости (или, если уж на то пошло, вообще что-либо читать). Мне до тех пор не доводилось дискутировать на подобную тему. Зачем читать новости? Зачем вообще читать?
Тем не менее оказалось, что стол, за которым мы сидели, предназначен для представителей СМИ. Напротив меня сидел Эндрю Наполитано по прозвищу Судья, комментатор "Fox News", который прежде работал в Высшем суде Нью-Джерси. Рядом с Кэмероном сидел Курт Крамер, долговязый и худосочный консультант по связям с общественностью Института Айн Рэнд, вылитый персонаж из "Атланта", если бы не жиденькая светлая бородка: Рэнд всегда питала отвращение к растительности на лице.
Я с неохотой оторвался от жареного на сковороде филе-миньон: мясо было приготовлено идеально, при этом розоватая вырезка контрастировала с блестящей в оливковом масле корочкой картофелин, приправленных шнитт-луком и чесноком, и с красными кляксами лукового мармелада. К микрофону вышел Ярон Брук и стал рассказывать, как он эмигрировал из Израиля - страны, которая во времена его детства задыхалась под ярмом зловонного социализма. То были волнующие воспоминания о тяжких испытаниях, но Брук преодолел волнение.
Он был человек худощавый, раньше времени поседевший, с треугольным лицом, на носу - очки без оправы. Говорил с особым напором, который выдавал в нем опытного оратора. Голос Брука так и громыхал в усилителях, а выговор был скорее бостонский, чем тель-авивский, и напоминал речь Элмера Фадда: иногда "р" звучало как "у" неслоговое. Он лелеял классическую иммигрантскую мечту: Америка - страна возможностей. Будучи объективистом, Брук формулировал эту мысль несколько иначе: "Америка - страна индивидуальной свободы", - говорил он, и "у всех нас есть право быть свободными от принуждения, в особенности со стороны правительства". "Отцы-основатели США понимали, что главным нарушителем прав всегда было правительство".
Брук был известным оратором, вел свои колонки в газетах, появлялся на кабельном телевидении, и в тот вечер он взял на себя обязанности распорядителя. Он стал преемником Леонарда Пейкоффа, некогда самого юного протеже Рэнд, которому теперь уже стукнуло восемьдесят и который широко улыбался с групповых фотографий "Коллектива". Как сообщил мне по электронной почте Крамер, отвечая отказом на просьбу об интервью с его боссом, Пейкофф "более-менее в отставке". Однако я точно знал, что тот работает над книгой, и я бывал на веб-сайте, с которого он регулярно рассылал подкасты. У меня имелся экземпляр его книги "Зловещие параллели", опубликованной в 1982 году; Рэнд ее очень хвалила и даже сама написала к ней предисловие. В "Зловещих параллелях" Соединенные Штаты сопоставляются с Веймарской республикой, какой она была до нацизма. Это основательное, серьезное исследование, одна из глав которого называется "Кант против Америки". "Наперекор марксистской теории, большой бизнес был одной из наименее влиятельных сил в американской истории", - утверждает Пейкофф, варьируя одну из сквозных тем рэндианской литературы.
Как и в других произведениях, Пейкофф вторит здесь далекому голосу своей наставницы. Рэнд утверждала, что бизнес-элита Америки - на самом деле никакая не элита, а преследуемое меньшинство, дрожащее под кнутом коллективизма, несправедливо определенное в козлы отпущения, и только шаг отделяет его от газовой камеры или ГУЛАГа. "Любое движение, стремящееся поработить страну, любая диктатура или потенциальная диктатура нуждается в меньшинстве, из которого можно сделать козла отпущения, обвинить во всех бедах нации и использовать это как оправдание, чтобы потребовать для себя диктаторских полномочий, - утверждала Рэнд на лекции в 1962 году. - В советской России козлом отпущения стала буржуазия, в нацистской Германии - еврейский народ, а в Америке - бизнесмены". Эти и другие странноватые комментарии Айн Рэнд редко цитируются в речах, эссе и телевыступлениях светил объективизма.
И в речи Брука не было ни капли апокалиптического экстремизма, даже когда он жаловался, что "страна плачевно сдает позиции во всех тех областях, из-за которых я и приехал сюда: в том, что касается свободы личности и роли правительства" в нашей жизни. "Все мы знаем, что лучше не становится, - сказал он. - Становится только хуже. Наша страна - нравится нам это или нет - банкрот".
Но есть еще луч надежды, если только никто из собравшихся финансистов и их близких не позволит себе почивать на лаврах. "Скоро, в ноябре, нас ждет великая победа республиканцев. Я всецело за них, - заявил Брук, и публика ответила одобрительным мычанием. - Я голосую за республиканцев". Однако главная проблема, продолжал он, состоит не в недостатке сил у республиканцев, авих искаженном мышлении, в "ненависти к бизнесу". И, что самое омерзительное, молодому поколению методично прививают то же искаженное мышление. Главная зараза гнездится в университетах. "Чем лучше университет, тем горячее он выступает против капитализма, против бизнеса, против рассудка, против всего того, что делает нашу страну великой", - сообщил Брук притихшей публике.
Я пытался представить себе, как Гарвардская школа бизнеса, Йельская школа менеджмента и Уортонская школа, бизнеса выступают против бизнеса, когда Брук в своей речи перешел от кризиса в образовании к постоянным неудачам общественного стимулирования. "Мы снова и снова наступаем на одни и те же грабли. Мы ничему не учимся". Предложил ли Обама достаточно обширный комплекс мер по стимулированию экономики, еще предстоит обсудить, но нынешний вечер был посвящен иной теме. Этот вечер был предназначен для активного расширения круга знакомств, для возлияний и бравурных речей.
"Айн Рэнд понимала, что главным двигателем прогресса, главной силой, формирующей общество и историю, является философия, идеология. Если Институт Айн Рэнд и остается единственным в своем роде, так это потому, что мы воспринимаем идеологию всерьез, - говорил Брук. - Да, мы занимаемся политикой. Мы вмешиваемся в систему образования. Но во все наши занятия мы привносим философский взгляд, философский подход, который заставляет нас задаваться серьезными вопросами. Мы говорим об экономике, но мы говорим о ней не как об экономике в чистом виде. Мы говорим о ней как о фундаментальной идее, которая реализуется из соображений морали, личной выгоды или самопожертвования".
"Мы - единственные, кто подходит к этому философски", - заявил он. И это правда. Только последователи Рэнд рассуждают о нравственной основе того, во что верят, а они верят, что капитализм - свободный, не контролируемый государством капитализм - единственно нравственная система. Брук и Бенни Поллак подметили то, что проглядела вся нация: все споры о социальных программах, о программе государственного медобслуживания престарелых, о системе налогообложения сводятся к противостоянию моральных концепций, разных представлений о добре и зле.
Я ожидал, что публика зашикает, когда Брук произнес словцо, которым постоянно грешат последователи Рэнд, "самопожертвование". Однако многие были слишком заняты нежным шоколадным пирожным с кокосовым сорбетом и ягодным чатни. Мы отложили вилки, чтобы переварить глобальную проблему, которую Брук сформулировал, как поиск равновесия между рассудком - "использованием мозгов" - и верой, будь то "вера левых или вера правых. Не имеет значения". Вот в чем на самом деле состоит конфликт идеологий. "Консерваторы, либертарианцы - у них нет подобных идей, многие и слышать о них не хотят. Они не замечают этой зияющей пустоты".
Заметьте: Брук поставил либертарианцев и консерваторов в один ряд. Трудно сказать, кого из них Рэнд презирала больше. Для нее либертарианцы были ничтожества, к тому же чокнутые, а в консерваторах она видела (как Стокли Кармайкл - в Национальной ассоциации содействия прогрессу цветного населения) вялых сторонников существующего порядка, которые довольствуются крохами с хозяйского стола. Одно ее эссе, написанное для антологии "Капитализм", называлось "Консерватизм. Некролог". Брук дополнительно скорректировал партийную линию, написав для сайта Института Айн Рэнд надгробное слово о неоконсерваторах.
В своей речи в "St. Regis" он изложил мысль, которая, возможно, удивила бы ненавистников Рэнд из числа левых. Все происходящее в современном мире определяется не борьбой между капитализмом и социализмом или большим и малым правительством, а борьбой между разумом и верой. Рэнд развивала эту дихотомию с самого начала своей деятельности, и теперь она, как я вижу, приобретает популярность у интеллектуалов правого толка, но не в среде простых, неинтеллектуальных, незажиточных американцев, для которых вера в Бога - неотъемлемая часть жизни и быта.
Жизнь самого Брука была захватывающим плаванием по религиозному мелководью, поскольку он родился в религиозной стране, которая в первые три десятилетия своего существования принимала даже сектантов от социализма. Несколькими годами раньше Брука цитировали в газете "Jerusalem Post": журналистов привлекли его идеи по поводу Израиля, родившиеся из праворадикальных взглядов и отрицающие религиозную основу этого государства. Сама Рэнд стояла на произраильских позициях - не потому, что видела в рождении этого государства исполнение библейских пророчеств: просто для нее это был форпост западной цивилизации на диком Ближнем Востоке. Брук, в целом продолжая ту же линию, считал, что Израилю необходимо уничтожить Хамас и что израильские поселения на западном берегу реки Иордан крайне важны для безопасности Израиля, поэтому отказываться от них нельзя. Жители этих поселений его любят, что неудивительно, но чувство это не взаимное. В интервью "Post" Брук заявил: "Когда они соглашаются со мной, их исходные положения неверны и порочны". По его словам, "логика, по которой "Бог обещал это мне и дал это мне" может привести только к кровопролитию и войне". Он выступил против государственной конфискации частных арабских земель для устройства поселений.
В романах Рэнд религия предстает врагом объективной реальности. В ее художественном мире нет ни католиков, ни протестантов, ни мусульман, ни иудеев. В них, как и на телевидении 1950-х годов, замалчивается вопрос расовой принадлежности. Обобщенно-американская природа ее персонажей была особенно очевидна в коротком документальном фильме о книге "Атлант расправил плечи", который Брук продемонстрировал собравшимся в "St. Regis". В съемках фильма участвовали и актеры, которые изображали персонажей "Атланта": сплошь худые, белые, коренные американцы. "Истинные американцы" других цветов кожи тоже были показаны: они превозносили достоинства книги, пока мы потягивали калифорнийское шардоне. После показа раздались вежливые аплодисменты. Фильм был короткий, всего на несколько минут. При этом он заключал в себе ту же главную мысль, что и одобренный институтом пропагандистский фильм "Айн Рэнд. Смысл жизни", который хотя и смахивает на жития святых и зияет пробелами, был выдвинут в 1998 году на премию Академии.
После просмотра фильма и после того, как высказались все желающие, Брук снова заговорил о важнейших проектах Института Айн Рэнд. Динамика данных на опросных листах "Zogby" свидетельствовала, что Рэнд упорно пробивается в сознание американцев, хотя и недостаточно энергично.
Полным ходом шла подготовка к внедрению ее идей в их умы. Движение объективистов больше не собирается ждать, пока какой-нибудь ребенок случайно забредет в библиотеку или услышит от кого-нибудь об "Атланте" или "Источнике". Юным читателям выдадут хорошую порцию Рэнд, хотят они того или нет.
"Каждый учитель английского языка в Соединенных Штатах получит от нас следующее предложение: если он согласится выдать ученикам книги Айн Рэнд, мы бесплатно доставим ему нужное количество экземпляров. Начиная работать в этом направлении, мы разослали несколько тысяч книг, - сообщил Брук. - Теперь же мы ежегодно рассылаем по триста пятьдесят тысяч экземпляров".
Раздался гром аплодисментов, и высказать возражение было бы немыслимо.
Айн Рэнд не верила в применение силы, она не верила в пользу государственных школ. Власть государства она именовала "пушкой". А тут речь идет о сотнях тысяч учеников, из которых многие, если не большинство, учатся в школах, финансируемых государством, под прицелом этой самой "пушки", и всех этих учеников под прицелом "пушки" заставляют читать книги женщины, которая пинками выгнала бы детей из школ и закрыла бы их навсегда.
Романы Рэнд, уверял Брук, вполне подходят для изучения в школах - хотя бы уже потому, что они не скучны. Спорное утверждение. И если в средней школе вообще следует изучать творчество популярных авторов, то почему именно Рэнд? Только потому, что денежные мешки, собравшиеся в этом зале, могут тысячами поставлять ее книги в библиотеки? Лично мне кажется, что эти книги подходят для школьного изучения лишь в том отношении, что раздаются бесплатно в период бюджетных сокращений.
Брук тут же выдал ответ на все очевидные вопросы, которые не были высказаны вслух. Книги Рэнд просто необходимо изучать. Почему? "Потому что мы считаем, что проблемы, стоящие перед нашей страной, имеют прежде всего философскую природу. И образование мы считаем главной такой проблемой". Брук явно повторялся, но я уловил его мысль.