Чтобы подчеркнуть упрочившиеся позиции М. Горбачева, его близость к Генеральному секретарю, Андропов предложил, чтобы на заседании, посвященном 113-й годовщине со дня рождения В.И. Ленина, выступил Горбачев. Традиционно такой чести удостаивались наиболее высокие по рангу в партийной иерархии члены Политбюро. И было знаменательно, что на первом таком заседании в годы правления Ю. Андропова эта привилегия была предоставлена именно Горбачеву, а не, например, Черненко или другому члену Политбюро.
То выступление М. Горбачева полностью отражает его кредо как активного защитника социалистического строя, господствующей коммунистической идеологии и в то же время содержит новые взгляды, которые выдвигал Ю. Андропов. Это и совершенствование хозяйственного механизма, и "поиск новых форм социалистического демократизма" и "оптимального сочетания централизованного планирования и хозяйственной самостоятельности предприятий, местных органов, их инициативы и предприимчивости с экономической ответственностью перед обществом". Как созвучны идеи, высказанные Андроповым на пленуме ЦК КПСС, тому, что говорил Горбачев 22 апреля 1983 года: "Принятие оптимальных решений немыслимо без тщательного учета имеющегося опыта, научных рекомендаций, сопоставления разных точек зрения, без широкой гласности в работе органов управления".
М. Горбачев все активнее выдвигается на первые роли в руководстве страной. Даже "старики" - Н. Тихонов, В. Гришин, А. Громыко - вынуждены считаться с ним. У него складываются дружеские отношения с Д. Устиновым, самым близким Андропову человеком. Меняется и сам М. Горбачев. Это уже не скромный секретарь ЦК КПСС, курирующий вопросы сельского хозяйства. Это один из руководителей, определяющих жизнь партии и страны, - появляются уверенность, широта взглядов и политическая амбициозность.
Его дебют на международной политической арене после прихода к власти Ю. Андропова был весьма успешным. Во время поездки в Канаду во главе парламентской делегации в мае 1983 года он впервые предстал в роли дипломата и человека, активно выступающего за ядерное разоружение. В чем-то в ходе поездки и выступления в парламенте Канады обозначился будущий М. Горбачев.
Однако эта поездка в определенной степени была роковой для Горбачева: здесь он познакомился с А.Н. Яковлевым, оказавшим на него колоссальное влияние. Мне трудно представить, чем покорил Горбачева Яковлев в тот период, но, вернувшись в страну, он восторженно отзывался о нем. Именно Горбачев способствовал его возвращению из "почетной ссылки в Канаду" и помог встать во главе весьма престижного Института мировой экономики Академии наук, чем сыграл немалую роль и в его научной карьере.
Возвращение Яковлева в страну совпало с тем, что директорское кресло в институте было в связи со смертью академика Н.Н. Иноземцева свободным. Директорство определило дальнейшую академическую карьеру Яковлева, хотя в академических кругах существовал определенный скептицизм в отношении его научных возможностей. Я могу об этом судить потому, что по просьбе моих друзей, в том числе из числа членов президиума Академии наук, поддерживал его избрание и, обсуждая в кулуарах со знакомыми академиками его кандидатуру, чувствовал их сдержанность в оценке его научного потенциала. Особенно это проявилось в 1990 году при избрании А. Яковлева академиком. Многие члены академии говорили: "Уже был такой прецедент, когда избрали академиком члена Политбюро, - это был В.М. Молотов; зачем же повторять ошибки, которые сегодня мы сами публично критикуем?" Несмотря на жесточайший "пресс" руководства академии, оппозиция его избранию была весьма весомой. Мы были всегда в добрых отношениях с Яковлевым и весьма откровенны, поэтому, подойдя ко мне в перерыве сессии, он с тревогой спросил: "Как ты считаешь, меня изберут?" - "Думаю, да, - ответил я, - но только очень небольшим большинством". Так и оказалось. Президиуму академии пришлось направлять счетную комиссию даже домой к больным и отсутствующим академикам, чтобы набрать необходимое большинство. А. Яковлев прошел с перевесом лишь в 3-4 голоса. Мне кажется, что большую роль в формировании мнения о А. Яковлеве сыграла Р. Горбачева, которая все больше не просто интересовалась делами мужа, но и активно вмешивалась в них. Надо сказать, что в целом советское общество приняло Андропова и его команду, приветствовало их начинания, но разрушить существовавшие инертность, безразличие было нелегко. Нужны были время и определенные результаты.
И опять судьба вмешалась в ход истории великой сверхдержавы - СССР. Какой-то рок преследует нас, нашу страну. Один сентябрьский день перечеркнул все надежды. В конце сентября меня срочно вызвали из Германии, где мне вручали регалии почетного доктора Университета имени Шиллера, в Крым. Там на отдыхе находился Ю. Андропов. Чувствовал он себя удовлетворительно, если учитывать тяжесть его заболевания. Однако его организм в связи с болезнью был почти полностью лишен защитных сил, и любая инфекция или простуда могла привести к тяжелейшим осложнениям. К сожалению, как это часто бывает, чувствуя себя вполне удовлетворительно, он пренебрег возражениями лечащих врачей, охраны и поехал в горы. В связи с простудой у него развился абсцесс, который оперировал академик В.Д. Федоров. К несчастью, организм потерял сопротивляемость, и ликвидировать гнойный процесс не удалось. К лечению были привлечены лучшие врачебные силы страны, из США приезжал профессор А. Рубин, который до этого консультировал Андропова, но я, лучше всех зная 18-летнюю историю его болезни, понимал, что дни его сочтены.
Сознание, что Ю. Андропову осталось жить всего несколько месяцев, было для меня не только личной трагедией врача, но и трагедией человека, верившего, что с Юрием Владимировичем придут лучшие времена, что страна и народ воспрянут, что жизнь станет лучше. И ведь это могло быть. Почему-то все забыли, что именно в 1983 году произошел всплеск активности во многих направлениях жизни страны, что, например, объем промышленного производства вырос на 4%, национальный доход - на 3,1%. Десять лет перестройки и реформ не дали такого роста.
Помню, как после выхода моей книги "Здоровье и власть" в 1991 году многие оппоненты, особенно близкие к тем, кто пришел тогда во власть под лозунгом демократии, убеждали, что фактор здоровья, фактор отдельной личности может играть роль только в тоталитарном государстве, что демократия создает условия для нормального развития общества и его благоденствия независимо от того, кто стоит в данный момент во главе руководства страной. Интересно, что сказали бы они в конце 90-х, когда проблемы здоровья Б. Ельцина и власти в России обсуждались не в узком кругу доверенных лиц, а на телевидении, в газетах, на международных встречах. Да и коренные изменения в жизни нашей страны и народа во многом связаны с двумя личностями - М. Горбачевым и Б. Ельциным, вернее, с их борьбой за власть.
Вот почему сентябрь 1983 года, когда стало ясно, что нам не удастся спасти Ю. Андропова, можно с полным основанием назвать роковым. Роковым еще и потому, что в этом же месяце резко ухудшилось состояние здоровья и другого претендента на власть - К. Черненко, который формально был вторым человеком в партии. Он длительное время страдал заболеванием легких, вызвавшим изменения и со стороны сердца. Инфекция, которую он перенес на отдыхе в Крыму, усугубила тяжесть заболевания, сделав его практически инвалидом. По поводу болезни Черненко ходила масса домыслов. Может быть, коварную роль в этом сыграла та завеса секретности, которая окружала все, что касалось состояния здоровья руководящего состава партии и государства, на самом же деле все было достаточно ясно и прозаично. Пищевая токсикоинфекция, которую большинство переносят без последствий, вызвала в ослабленном организме да еще с тяжелым поражением легких, которым страдал К. Черненко, тяжелые последствия. Близкий и преданный ему Федорчук прислал рыбу, которая оказалась плохо прокопченной. И никакого злого умысла, как кое-кто утверждает, не было. Да и кому нужно было в августе 1983-го, когда в партии и государстве сложилась стабильность, когда прочна была позиция Ю. Андропова, вредить Константину Устиновичу?
Сентябрь и октябрь того года прошли без политических и государственных эксцессов. Никто, кроме врачей, не знал истинного состояния Ю. Андропова. Обстановка осложнилась в ноябре. На это время был назначен пленум ЦК, на котором должны были быть подведены итоги первого года работы под руководством нового генсека и предложен перспективный план развития страны. Андропов надеялся, что ему станет лучше и он сможет выступить с докладом, поэтому он всячески оттягивал решение о проведении пленума. Естественно, это вызвало своеобразный взрыв на Старой площади, где размещался ЦК КПСС, и в Кремле, где заседало правительство. Но система секретности делала свое дело: страна ничего не знала и продолжала жить и работать по-старому. Решая сиюминутные проблемы, большинство не интересовалось тем, что происходит за стенами Кремля. А здесь, как всегда бывает в таких случаях, началась подспудная борьба за власть.
В этих неприглядных "разборках", выражаясь языком новых русских бизнесменов, во многом определяющих современную жизнь, мне не раз приходилось быть и невольным свидетелем, и даже невольным участником. За годы, прошедшие с начала перестройки, было издано много мемуаров о так называемых застойных временах. Писали президенты и министры, члены Политбюро и их охранники, военные и гражданские. Большинство пытались представить события тех времен с позиций, которые бы создавали мемуаристам имидж мудрого, дальновидного, принципиального и честного их участника. В целом это и понятно, ибо такова суть человеческого сознания. Очень трудно оставаться самокритичным и стараться беспристрастно излагать события, в водоворот которых тебя забросила судьба.
Вот почему, перечитывая каждую строчку, я еще и еще раз проверяю себя - достаточно ли точно я изложил суть проблемы и, главное, объективно ли описываю свое поведение в тот период, свое отношение к тем или иным ситуациям. Мне нелегко, тем более теперь, когда Россия отвергла М. Горбачева, вспоминать и обсуждать с читателем время стремительных политических перемен с усугубляющимся застоем в стране и обществе с конца 1983 до начала 1985 года.
К этому времени сложилась сложная расстановка политических сил. "Андроповское" руководство только формировалось и еще не завоевало прочных позиций ни в партии, ни в стране. Ю. Андропов предпринимал попытки ограничить старую гвардию, но делал это весьма осторожно. В то же время я вспоминаю, как он совершенно спокойно отнесся к моему сообщению о тяжелой болезни К. Черненко, и, когда я поинтересовался, не изменятся ли в связи с болезнью Константина Устиновича его планы уехать на отдых, он ответил, что никаких проблем нет, в ЦК со всеми делами успешно справляется М. Горбачев.
Я понимал, что Горбачева тяготит и раздражает двойственность его положения: с одной стороны, он первый в окружении Ю. Андропова, с другой - формально таким человеком является К. Черненко. К тому же у Черненко, хотя он и был очень сдержан, иногда, особенно когда он узнавал об активности Горбачева в ЦК во время его болезни, прорывались высказывания "о молодых да ранних".
В октябре-ноябре Ю. Андропов, хотя и находится постоянно в Центральной клинической больнице, пытается активно работать, проводя в больнице встречи и заседания с руководством ЦК КПСС, Совета Министров, КГБ, военачальниками. Но все мы видели, что это уже не тот Андропов, который всего несколько месяцев назад ставил вопрос о реформировании государства, экономики, жизни народа.
Он медленно угасал. Менялись его характер, отношение к людям, он становился все более немногословным и замкнутым. Появилась мнительность. Однажды после каких-то телефонных звонков и встречи с работниками КГБ, находясь в подавленном состоянии, он вдруг позвонил Н.И. Рыжкову и спросил, какое материальное обеспечение будет ему определено, если его отправят на пенсию. Я был невольным свидетелем этого разговора. Ответа я не слышал, но, видя реакцию Андропова, почувствовал, что Николай Иванович ошарашен таким вопросом и не знает, что сказать. Вскоре позвонил взволнованный М. Горбачев и, рассказав о разговоре, попросил успокоить Ю. Андропова - ни у кого и в мыслях нет ставить вопрос об отстранении его от власти.
Вероятно, среди верхушки партийной иерархии стали распространяться слухи о неизлечимой болезни Ю. Андропова, отсутствии конкретного руководства, о том, что повторяется ситуация, которая была в последние годы правления Брежнева. Видимо, Ю. Андропов хотел выяснить серьезность таких слухов, преданность своих сподвижников. Не думаю, что у него возникла мысль о том, чтобы вовремя передать бразды правления в другие руки, в частности своему ближайшему помощнику Горбачеву. Если бы это случилось, то партия и страна были бы избавлены от многих сложных перипетий борьбы за власть. Но власть тяжело завоевать, еще тяжелее с ней расстаться.
Другой штрих. Появляется письмо В. Чебрикову, бывшему тогда руководителем КГБ, за подписью Ю.С. Плеханова, начальника 9-го Управления КГБ (охрана руководящих деятелей государства) и еще одного сотрудника КГБ о необходимости более активного лечения Ю. Андропова. Это было по крайней мере глупо, учитывая, что лечение осуществляли около 20 ведущих академиков и профессоров страны. На консилиумах постоянно присутствовали представители КГБ, полностью стенографировались предложения, планы лечения, обсуждения. В. Чебриков хорошо знал наши дружеские отношения с Ю. Андроповым и все, что мы сделали для него за 16 лет, поэтому он без комментариев передал мне содержание письма. Зная Ю. Плеханова, его осторожность, дружеские отношения со мной, сейчас я почти уверен, что письмо было написано с подачи самого Андропова, чтобы было сделано все для его спасения. Тогда же он впервые заговорил со мной о бесперспективности своего положения. Это было в середине ноября 1983 года.
В ситуации с Брежневым для меня все было проще: я информировал о состоянии его здоровья Андропова, он - Суслова и, таким образом, ни моя профессиональная, ни гражданская позиция не страдала. В случае же с Ю. Андроповым я просто не знал, что делать, тем более находясь под постоянным "прессом" КГБ. Невольно помог сам Андропов. В начале ноября, видимо, под впечатлением разговоров о его несостоятельности как руководителя, он вдруг совершенно неожиданно для меня сказал: "Знаете, Евгений Иванович, мы с Вами давно близко знакомы, я знаю Вашу честность и попросил бы о моем тяжелом состоянии, о прогнозе болезни никого не информировать, в том числе и Горбачева. Я боюсь, что если сложившаяся ситуация станет достоянием многих, это может привести к обострению положения в ЦК. Если у Вас возникнет необходимость посоветоваться, обращайтесь только к Дмитрию Федоровичу, тем более что Вы его хорошо знаете". Я знал, что в Политбюро Дмитрий Федорович Устинов -единственный искренний друг Юрия Владимировича, преданный ему до конца. Я честно выполнил эту просьбу и никого, даже Горбачева, не ставил в известность об истинном состоянии Андропова.
Но во второй половине ноября, особенно после письма в КГБ, я понял, что скрывать прогноз болезни не только не могу, но и не имею права. Я позвонил Дмитрию Федоровичу и попросил о встрече. Наш первый разговор в его большом кабинете министра обороны на улице Фрунзе продолжался почти два часа. Откровенно говоря, я был удивлен, когда из разговора понял, что даже с близким товарищем Ю. Андропов никогда не делился возникшими у него проблемами со здоровьем. Д. Устинов не представлял всей тяжести его заболевания. Он растерялся, узнав прогноз болезни, и просил только об одном - никого не информировать, включая Черненко, Горбачева и Тихонова.
И хотя мы договорились о том, что будем регулярно встречаться, уже на следующий день, видимо, обдумав всю ситуацию, он попросил срочно приехать к нему. По его виду было ясно, как тяжело он переживает необратимость трагического исхода болезни Ю. Андропова. "Знаешь, Евгений, - без вступления начал он, - ситуация во всех отношениях очень сложная. Давай пригласим Чебрикова, он очень близкий Юрию Владимировичу человек, и вместе посоветуемся, что делать. К тому же он располагает большой информацией о положении в ЦК и стране". Я понял, что Д. Устинов не хочет брать на себя весь груз ответственности, связанный с недееспособностью и трагическим исходом болезни Андропова, хотя, возможно, он действительно просто хотел выслушать мнение В. Чебрикова о том, что необходимо предпринять в сложившейся ситуации.
Как бы там ни было, но уже через 30 минут после его звонка Виктор Михайлович обсуждал вместе с нами, что мы должны предпринять. Без всяких колебаний он предложил проинформировать о состоянии Ю. Андропова и возможном исходе прежде всего К. Черненко. С этим Устинов быстро согласился, добавив: "Ты только предупреди Константина Устиновича, что информация конфиденциальная и что Юрий Владимирович просил ни с кем не обсуждать тяжесть его болезни". Мне кажется, эти слова он сказал в утешение своей совести, потому что каждый из нас понимал, что так или иначе эта информация все равно станет достоянием многих.
Зашла речь и о будущем руководстве партией и страной. Д. Устинов заявил, что не видит другой кандидатуры, кроме Горбачева, который мог бы продолжить то, что задумал и начал Андропов. "Да и сам Юрий Владимирович не раз говорил, что его ближайший помощник, который может его подменять, это Горбачев".
Вечером, во время очередной консультации, я подробно рассказал К. Черненко о болезни Андропова и ее прогнозе. Откровенно говоря, меня удивило его спокойное отношение к возникающей ситуации. Возможно, он уже все знал из каких-то источников, а может быть, ему, тогда уже тяжелобольному человеку, просто было не до здоровья Ю. Андропова.
У меня не было никаких сомнений, хотя это мы и не обсуждали с Д. Устиновым, что одновременно с Черненко я должен объяснить складывающуюся ситуацию Горбачеву. Тот тяжело воспринял мое сообщение. Я чувствовал, что он переживает не только потому, что со смертью Ю. Андропова для него усложняется обстановка в Политi бюро, где политику определяет старая гвардия, но и ему просто по-человечески жалко Андропова, с которым его долгое время связывали дружеские отношения.
Как я и ожидал и как предсказывал Ю. Андропов, информация для, казалось бы, узкого круга лиц всколыхнула весь политический Олимп. Ко мне посыпались телефонные звонки Н. Тихонова, А. Громыко и других деятелей, рангом пониже, которые под любым предлогом хотели выяснить, каково же истинное положение генсека. Было мерзкое ощущение начала борьбы за власть при еще живом лидере страны. Борьбы, о которой не знало и не догадывалось наше общество. Не хочу обелять себя - в этом частица и моей вины. Но что можно было сделать? Хотя я и осознавал, что время Горбачева еще не пришло, но не скрывал и не скрываю, что делал все от меня зависящее, чтобы в этой развернувшейся борьбе он победил.
Наступил декабрь, а вопрос о пленуме ЦК КПСС и сессии Верховного Совета висел в воздухе.
Позвонил М. Горбачев и попросил положить его на диспансеризацию в Центральную клиническую больницу, где находился Ю. Андропов. Одновременно добавил, что надеется там встретиться со мной. Я понял, что он хочет откровенно поговорить, а будучи осторожным, решил использовать для этого встречу в больнице, где нас никто не мог контролировать.