В главном здании больницы, на 4-м этаже, где располагались специальные апартаменты для членов Политбюро, мы просидели за чаем довольно долго. Я не скрывал от Горбачева ни того факта, что дни Андропова сочтены и речь может идти об одном-двух месяцах жизни, ни того, что мы встречаемся с Устиновым, ни того, что политическая борьба за власть вступила в новую фазу. Рассказал и о том, что Андропов окончательно согласился с нами, что не сможет лично участвовать в работе пленума и сессии Верховного Совета и обратится с письменным посланием к его участникам. Мы оба понимали, что политическая ситуация тяжелая и Горбачеву надо предпринять шаги для укрепления своих позиций в Политбюро.
Разговор был откровенным и прямым. М. Горбачев сказал, что договорился с Андроповым о встрече на следующий день и хочет уговорить его ввести в состав Политбюро В.И. Воротникова и М.С. Соломенцева, кандидатом в члены Политбюро избрать В. Чебрикова, а секретарем ЦК КПСС - Е. Лигачева. Я не удивился, когда он назвал фамилии Чебрикова и Лигачева, которые принадлежали к когорте Андропова. Понимал я и выдвижение Воротникова, с которым Горбачев был связан по прошлой работе и с которым у него сложились неплохие отношения в последнее время. Удивительным показался выбор Соломенцева, который у меня всегда ассоциировался со старыми методами руководства в партии, с ограниченностью кругозора старых кадров, и уж никак он не укладывался в мои представления о реформаторах, которые должны изменить страну и партию. Но, видимо, опять я забыл о политических интригах и компромиссах, которыми богата дорога к власти. Сколько еще таких компромиссов будет в политической жизни М. Горбачева!
Однако в тот период он казался мне человеком искренним, далеким от определенных сделок ради политических амбиций. Так что в его предложении о выдвижения В. Воротникова и М. Соломенцева я не видел личной корысти или каких-то уступок принципам политической честности и порядочности. Хотя существуют ли в принципе политическая честность и порядочность в обществе раздираемом борьбой за власть?
Однако я был уверен, что ни Воротников, ни Соломенцев не соответствуют тем критериям, которые Ю. Андропов брал за основу при выдвижении кадров, о чем и сказал Горбачеву. "Главное, - ответил он, - что это наши люди, они будут нас твердо поддерживать в любой ситуации". Я понял, что в той обстановке, которая складывалась в связи со здоровьем Андропова и перспективами на будущее, М. Горбачев боялся остаться в Политбюро в изоляции и искал союзников. Союзниками они оказались слабыми, ни один из них не поднял голоса в защиту М. Горбачева в тяжелый для него период после смерти Ю. Андропова.
На следующий день после нашего разговора Горбачев встретился в больнице с Андроповым. Это была их последняя деловая встреча.
Письмо Ю. Андропова, с которым он обратился к пленуму ЦК, в значительной степени носило формальный характер и было выдержано в духе общих пожеланий и обычных лозунгов. Зная стиль Андропова, я не сомневался, что он просто подписал письмо, подготовленное его помощниками. К этому времени в связи с прогрессированием болезни и нарастанием интоксикации он уже находился в таком критическом состоянии, что работать не мог.
На пленуме ЦК царила угнетающая обстановка; страна и партия вновь, как и в последние годы пребывания у власти Брежнева, находились в растерянности, не зная, что их ждет завтра. Рушились надежды на обновление, предложенное и не осуществленное Ю. Андроповым. М. Горбачев был в подавленном состоянии, понимая, что в складывающейся ситуации его положение становится не просто сложным, но и шатким. "Старики" (Черненко, Тихонов, Гришин, Громыко), которые будут определять политику Политбюро после ухода со сцены Ю. Андропова, не простят М. Горбачеву первенства и сделают все, чтобы ограничить его активность, отодвинуть на задний план, если вообще не удалить из Политбюро. В те времена это было вполне возможно.
И хотя с подачи Ю. Андропова ему все-таки удалось продвинуть на руководящие должности в партии преданных, как ему казалось, Г. Романова, В. Воротникова, М. Соломенцева, В. Чебрикова, Е. Лигачева, Н. Рыжкова, это было слабое утешение. Дело в том, что никто из них в тот период не пользовался достаточным авторитетом ни в партии, ни в стране, да и по характеру не было среди них того "героя", который мог бы сломать сложившиеся традиции в партийной иерархии. В Политбюро была единственная фигура, которая могла достойно защитить М. Горбачева, что, впрочем, и произошло, когда к власти пришел больной и слабохарактерный К. Черненко. Это был ближайший друг Андропова - Д. Устинов.
Именно он внушал мне оптимизм в отношении будущего М. Горбачева, за которого я тогда искренне, по-дружески переживал. Мы часто встречались в это время с Устиновым, обсуждая проблемы здоровья Андропова. Он неоднократно повторял, что Андропов не видит в Политбюро другого человека, кроме Горбачева, который мог бы заменить его на посту Генерального секретаря ЦК КПСС. Я верил в искренность Д. Устинова, его честность, принципиальность и предполагал, что он будет отстаивать мнение Андропова перед другими членами Политбюро. И опять я ошибся...
Ю. Андропов медленно угасал. Мне было больно смотреть на него, лежащего на специальном беспролежневом матрасе, малоподвижного, с потухшим взглядом и бледно-желтым цветом лица больного, у которого не работают почки. Он все меньше и меньше реагировал на окружающее, часто бывал в забытьи. Сколько надежд на возрождение страны, на ее преобразование связывали многие, в том числе и я, с человеком, который умирал у нас на руках, и мы были бессильны что-нибудь сделать для его спасения... Для врача самое тяжкое - ощущать свою беспомощность.
В последние дни из руководства страны от имени Политбюро приехал проведать Ю. Андропова, а вернее, попрощаться с ним, К. Черненко. Это была страшная картина. Около большой специальной кровати, на которой лежал изможденный, со спутанным сознанием Андропов, стоял бледный, задыхающийся, растерянный Константин Устинович, пораженный видом и состоянием своего друга и противника в борьбе за власть.
9 февраля 1984 года Ю. Андропова не стало. Вновь неопределенность царила в стране. Что же будет, кто возглавит руководство великой сверхдержавы? И опять, как всегда, ее судьбу решало даже не Политбюро, а его небольшая верхушка.
Ох, тяжела ты шапка Мономаха!
...Рок судил
И нам, житейски испытанья,
И смерти дух средь нас ходил
И назначал свои закланья.
А.С. Пушкин
Смерть... Она неизбежна (вспомните П.А. Вяземского: "смерть жатву жизни косит"). Выражаясь научно, это лишь одна из составляющих биологического кругооборота. Но во все времена уход человека из жизни несет горе близким, а подчас влияет и на судьбу целых поколений. За свою жизнь я видел смерть тысячи раз. Она бывала раз ной, но я всегда вспоминал из Библии слова пророка Осии: "Смерть! Где твое жало?" На моих глазах она жалила родных, жалила науку, искусство, литературу, она меняла жизнь стран и народов.
Говорят, властители приходят и уходят, а народ остается. Да, это верно. Но для народа небезразлично, кто ушел и кто пришел. Ушел умный, волевой, осознающий реалии, устремленный в будущее Ю. Андропов. Кто заменит его? Этот вопрос обсуждался везде - от партийных кулуаров до кухонных застолий диссидентов. Формально первым претендентом на "кремлевский престол" был К. Черненко. Неужели действительно будет он, задавались многие вопросом. И дело заключалось даже не в оценке его возможностей, которых никто не знал, а в том, что страна хотела иметь молодого, прогрессивного руководителя, который бы мог внести свежую струю в решение политических и хозяйственных вопросов.
Вот почему меня не удивляло, что еще до смерти Андропова Д.Ф. Устинов, касаясь будущего страны, неоднократно возвращался к кандидатуре М. Горбачева как Генерального секретаря. Я понимал, что Устиновым движут и личные интересы, что ему было бы легко работать с Горбачевым - ведь их связывали дружеские отношения. Однако, зная расстановку сил в Политбюро и его традиции, когда вопросы решались узкой группой старейших его членов, я все же сомневался в успехе. К тому же я знал отношение к Горбачеву Черненко, Тихонова, Громыко, Гришина. Что же все-таки будет: возобладает ли здравый смысл и возрождение страны, начатое Ю. Андроповым, продолжат его молодые сподвижники или победят "старики" со старыми традициями партийных лозунгов и деклараций, деятельностью по известному принципу: "так не может быть, потому что так не было"?
Действительность превзошла мои опасения. Накануне пленума ЦК КПСС, на котором должен был обсуждаться вопрос о кандидатуре Генерального секретаря, мы встретились с Д. Устиновым в правительственной поликлинике на улице Грановского. Я помнил его недавние намерения, и мне стало не по себе, когда он сказал, что на встрече группы членов Политбюро (Черненко, Тихонов, Громыко и он) было решено выдвинуть на пост Генерального секретаря К. Черненко. Другого выхода, по его словам, не было, так как на это место претендовал А. Громыко, и это был далеко не лучший вариант. Я понял, что о кандидатуре Горбачева не было даже речи. Понимал я и то, что "не лучший вариант" - это с позиций Д. Устинова, которого больше устраивал больной и слабохарактерный Черненко, чем властный и в определенной степени упрямый Громыко. Много позднее во время одной из моих встреч с А. Громыко тот подтвердил, что кандидатуру Черненко предложил сам Устинов.
Первое, что у меня непроизвольно вырвалось после признания Д. Устинова: "Как же Вы могли, зная, что Черненко инвалид, что он не работоспособен, выдвигать его на эту должность? Все Политбюро знает этот факт - ведь еще осенью 1983 года были наши официальные заключения о состоянии его здоровья. Да и как он сам согласился с этим предложением, ведь это только ускорит его гибель?" Смущенный Д. Устинов постарался быстрее ретироваться. А я подумал: "Господи, какое же это грязное дело - борьба за власть. На какие же компромиссы, в том числе и с совестью, приходится идти, даже если такие честные люди, как Устинов, вынуждены из-за политической конъюнктуры делать и говорить не то, что думают на самом деле". Сегодня я понимаю, что я тогда "не от крыл Америку".
Все это было в прошлом и еще ярче проявилось совсем недавно. Опять в борьбе за власть прежние враги становятся друзьями; идеологи коммунизма, прослужив ему верой и правдой не один десяток лет, предают его анафему и утверждают, что нет ничего лучшего, чем капитализм; те, кто еще недавно произносил панегирик истории на шей страны, не только отрекаются от своих слов, но и обливают ее грязью; деятели, еще вчера представлявшие СССР как сверхдержаву, идут с протянутой рукой на Запад. Чего не сделаешь ради политических амбиций!
На пленуме ЦК, на котором Генеральным секретарем был единогласно избран К. Черненко, мне было стыдно и за себя, и за других членов ЦК. В то время как в ЦК, так и в Верховном Совете СССР послушно работала "машина голосования", штамповавшая решения, принятые Политбюро. Да и решения Политбюро обычно навязывались ему небольшой группой, определявшей его политику. Иерархия строго соблюдалась в этом "органе коллективного руководства партией и страной". Может быть, это пустяк, но меня всегда удивлял - и при руководстве Брежнева, и при руководстве Горбачева - строго определенный ритуал размещения за столом во время заседания членов Политбюро: в зависимости то ли от весомости их мнения, то ли от близости к Гёнеральному секретарю. При Брежневе рядом с ним сидели напротив друг друга Н. Подгорный и А. Косыгин, М. Суслов и А. Кириленко, а при Горбачеве -Е. Лигачев, А. Яковлев, Н. Рыжков.
В феврале 1984 года партийная иерархия и партийная дисциплина сыграли злую шутку с КПСС и со страной, обеспечив избрание заведомо слабого во всех отношениях лидера.
В конце концов не столь важно, что кто-то предложил кандидатуру тяжелобольного К. Черненко на пост Генерального секретаря, важно, что ни в Политбюро, ни в ЦК не нашлось человека, который высказал бы то, о чем думало, но молчало большинство членов ЦК: что реформирование страны и партии, начатое Ю. Андроповым, не под силу К. Черненко. И не только потому, что это связано с его болезнью, но и вследствие ограниченности кругозора, отсутствия у него представлений о путях выхода страны из кризиса. И хотя в своей речи после избрания Черненко пытался представить себя приверженцем новых идей и начинаний, предложенных Андроповым, все понимали, что с надеждами на принципиальные перемены придется подождать. Даже Тихонов, активно ратовавший за Черненко и представлявший его членам ЦК, не мог объяснить, почему все-таки выбор остановился именно на нем, и ограничился общими выражениями, более подходящими для стандартной характеристики отдела кадров, чем для представления при выборе руководителя сверхдержавы.
Меня несколько покоробило заключительное слово М. Горбачева на этом пленуме, в котором он дословно заявил следующее: "Пленум прошел в обстановке единства и сплоченности. На пленуме с чувством огромной ответственности перед партией и народом решены вопросы преемственности руководства". Не надо было Михаилу Сергеевичу, считал я, заявлять на всю страну об "огромной ответственности перед народом". Я понимал, что выступление Горбачева должно было продемонстрировать единство в Политбюро и прекратить всякие разговоры вокруг фигуры М. Горбачева как одного из лидеров страны. Не знаю, просили его выступить в поддержку Черненко или он сам, понимая обстановку и думая о своем будущем, решил не обострять отношения, только я еще раз понял, что он отнюдь не "рыцарь с открытым забралом", а дипломат, расчетливый политик, легко идущий на компромиссы, умеющий, когда необходимо, отступать, чтобы дождаться своего часа. Но тогда я (как, наверное, и многие другие не только из окружения Горбачева, но и из состава членов ЦК) усмотрел в его поведении не отсутствие бойцовских качеств, а дальновидность, мудрость политического лидера, сохраняющего единство партии и страны.
Позднее, когда я видел, как настойчиво и открыто, казалось, в безнадежных ситуациях боролся за власть Б. Ельцин, я вспоминал, как без всякого сопротивления сдавал свои позиции М. Горбачев. А ведь в отличие от Ельцина он был не одинок. Но он не решился, даже опираясь на уже значительную группу сторонников, дать бой старой номенклатуре.
В тот период главным для Горбачева было выждать, любыми путями сохранить свое положение члена Политбюро и постараться расширить круг своих сторонников. От меня он знал, что К. Черненко неизлечимо болен и дни его правления сочтены. С другой стороны, как это ни покажется парадоксальным, избрание Черненко на пост Генерального секретаря было очередным подарком судьбы Горбачеву. Приди на этот пост кто-то другой из группы старейших членов Политбюро, полный здоровья и политических амбиций, тот же А. Громыко или В. Гришин, кресло генсека было бы занято надолго, а значит, не было бы и весны 1985 года.
Но все это - гораздо более поздние размышления, а тогда, во время пленума ЦК, я просто растерялся, не зная, как вести себя в создавшейся ситуации, и мучительно переживал свою в худшем понимании "интеллигентность поведения", с одной стороны, как гражданин, как честный политический и общественный деятель, наконец, как друг М. Горбачева я должен был бы, зная состояние здоровья К. Черненко, выступить против его избрания. Не сомневаюсь, что в этом случае я оказался бы "белой вороной", а Черненко все равно был бы избран. К тому же весь состав Политбюро, да и многие члены ЦК знали истину, но делали "хорошую мину при плохой игре". Молчал будущий герой борьбы с Политбюро и коммунистической партией Б. Ельцин, молчали будущие борцы с тоталитарным режимом Э. Шеварднадзе, И. Силаев и многие другие. Конечно, я находил оправдание своему поведению. Оно, кстати, всегда создавало определенную двойственность моего положения. Могу ли я пренебречь клятвой Гиппократа и выдать самое сокровенное моего больного -состояние его здоровья, когда речь идет о судьбе государства и будущем народа? Никаких правил или законов, касающихся этого вопроса, по крайней мере в нашей стране, нет. Да и с общечеловеческих гуманных позиций можно ли говорить о неизлечимости болезни, ее тяжелом прогнозе на ближайшее будущее в широкой аудитории и в присутствии самого больного? Кроме того, К. Черненко знает о тяжести своей болезни и предупрежден о необходимости резкого ограничения рабочей нагрузки и политической активности; если он честный человек и разумный политик, то должен сам отказаться от кресла Генерального секретаря. Так я думал и тем успокаивал свою совесть.
Но судьба определила великой сверхдержаве слабого руководителя, новый период всеобщей апатии и безразличия к политической ситуации и существующему положению. Большинство понимали, что период К. Черненко недолговечен.
Став лидером страны, Черненко, надо отдать ему должное, честно пытался продолжить курс, начатый Андроповым. Но он не способен был это сделать не только из-за отсутствия таланта руководителя, должной широты мышления, знаний, но и в силу своей слабохарактерности, усугублявшейся тяжелой болезнью. Нерешительный и осторожный, он не мог противостоять ни Тихонову, ни Громыко, ни Устинову. Каждый из них проводил свою политику. В наиболее сложном положении в этот период оказался М. Горбачев. Еще недавно всемогущий сподвижник Генерального секретаря, он в одночасье становится лишь одним (и не самым авторитетным) из членов Политбюро и секретарей ЦК КПСС. Помню, с какой горечью и налетом нескрываемой злости он рассказывал мне о своих стычках с окружением К. Черненко - его помощниками, заведующим общим отделом ЦК К.М. Боголюбовым и другими. Зная уровень и возможности этих людей, я понимал возмущение Горбачева, которому надо было согласовывать с ними свои выступления и предложения.
Надо сказать, что именно в период правления Черненко я впервые понял, как много значит для руководителя его ближайшее окружение. Именно оно формирует проводимую политику, в определенной степени создает определенный имидж не только своему шефу, но и периоду его правления. И не блиставший талантами Л. Брежнев, и умный и дальновидный Ю. Андропов были сильны своим окружением, помощниками и советниками. К. Черненко просто не смог его создать, да, видимо, и не придавал ему большого значения. Серое окружение Черненко мне не запомнилось яркими идеями или предложениями. Помню лишь их активную борьбу за перенос времени проведения XXVII съезда КПСС. Представляя всю тяжесть состояния здоровья Генерального секретаря и понимая, что печальный исход может наступить в любое время и изменить их положение, они спешили провести съезд раньше срока, когда они могли рассчитывать на членство в ЦК и ревизионной комиссии, что на ближайшие пять лет обеспечивало их положение, включая и материальное.
M. Горбачев и Б. Ельцин повторили ошибку Черненко, недооценив значение своего окружения, которое они "меняли как перчатки", хотя и по разным причинам: первый - из-за незнания людей и их возможностей, второй -ради собственных интересов.