В общих чертах наш сценарий предстоящей операции выглядел так: мы делаем вид, что уступаем требованиям террористов. Мы даже дадим им перейти из автобуса в вертолет, что сулит нам некоторые выигрыши. Во-первых, от части заложников бандиты будут вынуждены отказаться: и места в вертолете меньше, и его взлетный вес ограничен. Во-вторых, людская сутолока во время пересадки позволяла еще раз оценить реальные силы террористов. В-третьих, мы играли на подготовленной площадке: в вертолете засучив рукава уже работали специалисты… Одни делали его непригодным к полету, но так, чтобы этого не заметил даже самый взыскательный взгляд: среди чеченцев мог оказаться свой пилот. Другие - загодя готовили створки заднего люка, через который должна была ворваться штурмовая группа. Третьи - прятали пистолет: он мог пригодиться экипажу в крайнем случае.
Пока все это происходило, бандиты нервничали и крутились на автобусе по рулевым дорожкам и запасной полосе, не вылезая, правда, на основную ВПП, куда должен был сесть самолет с будущим выкупом. С ездой террористов по летному полю приходилось мириться: таким было их непременное условие. Они полагали, что ночной штурм движущегося автобуса - выше наших возможностей.
Прибывший из Центробанка России чиновник доложил, что деньги прибыли, и я немедленно выделил людей для их охраны. Эти миллионы следовало приберечь для решающего момента, когда, подобно блесне, они пронесутся перед глазами бандитов, ничем не напоминая о том, что крючок на золотой болванке создан как раз для подсечки - для последнего неожиданного рывка.
Все шло хорошо. Как мы и предполагали, переходя в вертолет, террористы вынуждены были освободить нескольких заложников. Уже и бойцы "Веги" заняли удобные для штурма позиции, а мешки с деньгами повезли к вертолету, как неожиданно оттуда донеслись выстрелы.
Сам захват преступников предполагал и стрельбу, и взрывы свето-шумовых гранат, вот только все это должно было случиться несколько позже - после того как бандитам покажут деньги и наша хитрая оперативная игра, усыпляющая бдительность чеченцев перед ошеломительной атакой спецназа, завершится по нашей инициативе. Вот тут я и должен был отдать последний приказ по радио: "Вперед!" Командир "Веги" был строго-настрого предупрежден, что штурм начинается по моей команде. Однако у вертолета и в вертолете гремели выстрелы. Я понял, что в последние секунды там произошло что-то экстраординарное. И это заставило спецназ действовать по обстановке.
Как оказалось впоследствии, у одного из бандитов не выдержали нервы и он открыл огонь в вертолете. Офицер из "Веги", майор, находившийся в готовности к штурму, услышав выстрел и крики, понял ситуацию так, что преступники начинают расправу с заложниками. В подобных случаях, по всем правилам, необходимо принять меры к тому, чтобы погибло как можно меньше людей - то есть сходу атаковать террористов. Что и было незамедлительно сделано: были вскрыты створки вертолета и "Вега" рванула вперед.
Все, что происходило дальше, уложилось в доли секунды и подчинялось только логике короткого, яростного боя, в котором одни ложились костьми за заложников, а другие - дорого продавали собственную жизнь.
Один из террористов успел-таки бросить гранату, которая, вероятно, находилась у него в руках, либо без чеки, либо в таком положении, что достаточно было мгновения, чтобы рвануть ее из запала.
Граната взорвалась, разметывая тела по вертолету: были убиты три заложника. Но и в этой суматохе отчаянной свалки не растерялся пилот: из пистолета, который был заложен в тайник, он уничтожил одного из бандитов - именно того, который первым открыл огонь и застрелил заложницу.
Остальные двое были задержаны, но от этого было не легче. Как мы ни старались, жертв среди заложников избежать не удалось. В дальнейшем этот эпизод станет поводом для различных спекуляций: дескать, неизвестно от чьих гранат и пуль погибли мирные люди… Я думаю, только наивный человек может полагать, что захват заложников и последующая операция по их освобождению - это что-то вроде аттракциона или компьютерной игры, где все опасности эфемерны, а человеческое ожесточение - только одна из иллюзий. Всегда учитывается вероятность того, что террористы - либо для устрашения, либо из чувства обреченности - начнут убивать заложников. На этот случай и припасено золотое правило: как только заложники начинают гибнуть, антитеррористическая группа начинает действовать немедленно. Для того, чтобы любой ценой спасти остальных. В этом есть и прагматический расчет: хоть кто-то останется жив. В этом жесткий и поучительный урок тем, кто вознамерится в будущем брать заложников по каким-либо причинам. Их жестокость не сломит нашей воли!
Но это не означает, что кому-то придет охота устраивать показательные кровопролитные штурмы. По-человечески хочется, чтобы все обошлось и чтобы в конце концов кто-то радостно выдохнул: "Все живы…Все нормально…"
Но, к сожалению, ощущение беды уже не покидало, как только раздались первые выстрелы и взрыв, оказавшийся взрывом боевой гранаты в замкнутом пространстве вертолета. И быстрее, чем могла бы дойти до нас, находящихся на командном пункте, взрывная волна, ощущение неудачи будто прошелестело в рядах разнообразных советчиков и тех официальных лиц, которые примчались в минераловодский аэропорт, чтобы отбыть повинность… И я буквально спиной почувствовал, как быстро начали исчезать, растворяться в пространстве некоторые из этих людей, так как хорошо известно, что у победы бывает много родителей, а поражение, напротив - всегда сирота… Кому ж охота числиться участником неудачной операции? Особенно если есть человеческие жертвы?
Понимая, что все это мне придется долго и подробно рассказывать очень серьезным и несентиментальным людям, сразу после завершения операции я попросил работников прокуратуры очень тщательно исследовать обстоятельства штурма. Картина происшествия, восстановленная буквально по секундам, не оставляла сомнений в правильности принятого решения: причиной немедленной реакции спецназа стал расстрел заложников. Была убита женщина, и ничего другого, кроме как броситься в бой, не оставалось.
При этом надо учитывать, что в оружейных магазинах штурмовой группы были холостые патроны, создающие имитацию огня лишь для того, чтобы сломить волю террористов к сопротивлению, а детальная экспертиза, даже растянувшись на годы, была очень точна в выводах: часть людей погибла от взрыва гранаты, а женщина - от пули бандита. Во время штурма никто из заложников не стал жертвой ошибки "Веги", никто не погиб от ее огня.
Об итогах операции в минераловодском аэропорту я подробно проинформировал первого заместителя министра внутренних дел генерала Егорова, а также генерала Абрамова, в тот момент остававшегося за министра. Но не прошло и суток, как мне позвонил один из высокопоставленных чиновников российского правительства и попросил срочно прибыть в Москву для участия в совещании. Не оставалось сомнений, что предстоит детальный разбор операции и, возможно, суровые оргвыводы в отношении моей персоны.
Уже в Москве, куда я вылетел в твердой уверенности, что мне раскаиваться не в чем, из окружения генерального прокурора до меня донеслось известие, что сам генеральный прокурор Ильюшенко вроде как высказывал идею привлечь Куликова, либо кого-то иного из руководителей операции, либо всех вместе к ответственности, которая, если о ней говорят так откровенно, означает уголовную ответственность, чреватую тюремной отсидкой.
Так это было на самом деле или иначе - обсуждать не берусь, но градус общественного внимания к произошедшему в Минводах был действительно повышен за счет сообщений российских и зарубежных СМИ. Поэтому именно через средства массовой информации пришлось объясняться в свою очередь и мне уже на следующий день после доклада в Доме правительства. И там меня поняли. Российской прессе оказалось достаточно моего искреннего рассказа, подкрепленного видеосъемкой, которая беспристрастно фиксировала все детали операции, включая ее драматическую развязку.
* * *
После этого все встало на свои места. Даже самые далекие от чеченской тематики люди поняли, что независимость Ичкерии в дудаевской версии означает одно: отсутствие зависимости бандитов от каких-либо моральных принципов. Все остальное - просто риторика, которая к середине 1994 года многими кавказскими народами, соседями Чечни, воспринималась уже не так, как в самом начале 90-х годов, когда эти идеи звучали свежо, остро и, казалось бы, не были замешаны на людской крови.
От президента Кабардино-Балкарии Валерия Мухамедовича Кокова, с которым мы после известных событий в Нальчике по-человечески подружились, мне была известна одна поучительная история, случившаяся в Дагестане на дне рождения замечательного и всем известного поэта Расула Гамзатова. Как гость прибыл на нее и Джохар Дудаев. Как кавказец произнес уважительный тост в честь юбиляра, значительная часть которого, правда, опять-таки посвящалась независимости Чечни, а подарком стал какой-то очень дорогой автомобиль белого цвета - должно быть, он символизировал результаты экономической деятельности жителей этой республики.
Гамзатов вежливо выслушал чеченского президента и подарок принял. Вот только ответное слово, будучи мастером метафоры, выстроил, как подобает настоящему поэту. "Рядом со мной, - сказал он, - сидит моя любимая жена Патимат. Должен заявить: как только женился на этой женщине, я потерял всякую независимость… Ни о каком суверенитете нельзя говорить серьезно и ответственно, если мы живем в многонациональной стране. Как нельзя говорить о независимости человека, который связан семейными узами и какими-то иными обязательствами. О какой независимости вы ведете здесь речь?.." Это был вопрос Дудаеву, но многие восприняли его как прямой и исчерпывающий ответ поэта, для которого мало что значит обладание политической или военной властью, но почти все - человеческая сердечность, ум и бескорыстие. Как мне сказали, никто из тех, кто присутствовал на юбилее Расула Гамзатова, солидаризироваться с Дудаевым не стал. Президент Чечни это понял и вскоре уехал.
Может быть, я что-то переиначил в словах поэта. Но только не смысл этих слов, полных любви к Кавказу и желания мира для этой замечательной и в то же время многострадальной земли.
Народов на Кавказе действительно много. И никакой военной силы не хватит, чтобы справиться с чеченским сепаратизмом, если не найти понимания этой ситуации у кабардинцев, аварцев или, скажем, кумыков.
Сгоряча брошенный чеченскими исламскими фанатиками клич о священной войне - газавате - вовсе не пустой звук для многих мусульман, живущих с Чечней по соседству.
Что произойдет, если неверно будут истолкованы соседями чеченцев намерения федеральной власти положить конец бандитизму и террору?
Точки зрения руководителей северокавказских республик на это опасное, но ко многому обязывающее соседство, как это спонтанно произошло на юбилее Расула Гамзатова, надо было столкнуть в общей политической дискуссии. Ничего, если в связи с традициями Востока на такой встрече будет сказано немало осторожных слов, но ведь и сам Кавказ - не та территория, где можно делать что-либо без осторожности или такта.
Сразу же по возращении из Минвод я был предупрежден: на даче одного высокопоставленного представителя администрации президента в подмосковной Жуковке будет проведено рабочее совещание, на которое приглашены руководители северокавказских республик. Вечером того же дня это совещание состоялось. Большинство руководителей национальных республик на нем присутствовали, но среди собравшихся я не увидел ингушского президента Руслана Аушева.
Мне неизвестны истинные причины, по которым Аушева тогда не пригласили в Жуковку. Это могло случиться по разным обстоятельствам, но нельзя исключать и того, что Руслан Аушев был намеренно проигнорирован администрацией президента Российской Федерации. Ни для кого не было секретом, что президент Ингушетии в ту пору был дружен с Дудаевым, а его собственные планы в случае принятия силового варианта, если говорить честно, были мало кому известны.
Сама Ингушетия в те дни еще не оправилась от бедствий военного конфликта с Северной Осетией, и настроения многих ингушей, прошедших через горнило войны и потерявших в нем родных и нажитое добро, были близки к тому, чтобы в любую минуту обернуться гневом. В такой обстановке было понятно, что силовое давление на Чечню у ингушей восторга не вызовет. Но вот каким будет следующее движение их души - во многом зависело именно от Аушева. Он и так держался достаточно автономно, показывая, что его политический авторитет в республике, заслуги Героя Советского Союза и личный боевой опыт, полученный в Афганистане, дают ему право без посторонних советов строить будущую судьбу Ингушетии и ингушского народа.
С особенностями характера Аушева приходилось считаться. Хотя не всякие его слова и поступки можно было истолковать как союзнические, а его откровенно дружеские контакты с отколовшимся от России Дудаевым не только у меня вызывали чувство настороженности. Однако следовало понимать, что положение, в котором оказался Руслан Аушев, глава субъекта Российской Федерации, мало кому могло показаться привлекательным. Причина вооруженного раздора с Осетией - Пригородный район - так и остался в Северной Осетии, а вернувшиеся в него ингуши, казалось, жили на кратере вулкана. При всех усилиях, которые прикладывала федеральная власть, на этой территории продолжали гибнуть люди, а некогда зажиточные села представляли собой заросшие травой развалины, где на уцелевших стенах всего-то и было, что аккуратные росписи саперов: "Проверено. Мин нет".
Формально конфликт был прекращен, но война продолжала жить в душах людей. Достаточно к этому ощущению пережитой несправедливости прибавить безденежье, безработицу и те трудности, с которыми столкнулись Ингушетия и Северная Осетия, вынужденные принимать и содержать на довольствии тысячи беженцев, чтобы понять истинные настроения жителей этих республик, и особенно ингушей - по поводу их пребывания в составе Российской Федерации. Все это усугублялось и тем, что часть населения Ингушетии еще не растеряла боевого азарта и расценивала помощь Чечне как братский долг и религиозную обязанность.
Так что отсутствие Аушева на совещании в Жуковке не следовало расценивать как проявление неуважения к мнению ингушского народа. Скорее, это было сделано из опасения, что особые отношения Дудаева и Аушева не позволят президенту Ингушетии поддерживать тот режим конфиденциальности, который был необходим федеральному центру накануне решительных действий в отношении дудаевской Чечни. Всех и собрали, собственно, для того, чтобы задать без обиняков один вопрос: что делать? Такова во всяком случае была официальная версия администрации, хотя по всему чувствовалось, что замысел преследовался несколько иной: подготовить северокавказских руководителей к тому, что восстановление конституционного порядка в Чечне не за горами и что силовой вариант решения этой проблемы вовсе не исключен.
Никто ни на кого не давил, и все точки зрения высказывали совершенно свободно. Отложилось в памяти и то, как обстоятельно выступил Ахсарбек Хаджимурзаевич Галазов, руководитель Северной Осетии, настаивавший на необходимости комплексного решения кавказских проблем, включая Закавказье.
В общем, высказывались достаточно здравые и интересные мысли, которые итожились примерно так: конечно, если не будет другого выхода, то придется принимать решительные меры… Впрочем, с оговоркой, что до самого последнего мгновения не следует прекращать усилий, убеждая Б.Н. Ельцина и Д.М. Дудаева встретиться лицом к лицу и, таким образом, разрядить обстановку.