На Владикавказском направлении - группировка № 2 под командованием заместителя командующего воздушно-десантными войсками генерал-лейтенанта А.А. Чиндарова включала: от СКВО - сводный отряд 19-й мотострелковой дивизии, зенитно-ракетный дивизион 933-го отдельного зенитно-ракетного полка 42-го армейского корпуса; от ВДВ - сводный парашютно-десантный полк 76-й воздушно-десантной дивизии, сводный парашютно-десантный полк 21-й отдельной воздушно-десантной бригады; от ВВ - 46-й, 47-й полки оперативного назначения и 7-й отряд специального назначения. Всего на этом направлении насчитывалось: личного состава - 3915 человек, 14 вертолетов, 34 танка, 67 БТРов, 98 БМП (БМД), орудий и минометов - 62.
На Кизлярском направлении - группировка № 3 под командованием командира 8-го гвардейского армейского корпуса генерал-лейтенанта Л.Я. Рохлина включала: от СКВО - сводный отряд 20-й мотострелковой дивизии; от ВВ - 49-й, 57-й, 63-й полки оперативного назначения. Всего на Кизлярском направлении привлекалось: личного состава - 4053 человека, 16 вертолетов, 7 танков, 162 БТР, 28 орудий и минометов.
Всего к началу операции Объединенная группировка федеральных войск в Чечне в своем составе насчитывала: личного состава - 23,8 тысячи человек (в том числе Вооруженные Силы - 19 тысяч, внутренние войска - 4,7 тысячи), 90 вертолетов (из них 47 - боевых), 80 танков, несколько сотен БТРов и БМП, орудий и минометов - 182.
Так что в сравнении с незаконным чеченским воинством наши силы никак нельзя называть чрезмерными.
Являлось ли проведение военной операции на территории Чеченской Республики законной с точки зрения законодательства Российской Федерации и международного права? Являлось ли законным применение в ходе нее Вооруженных Сил России, главной задачей которых является отражение внешней агрессии?
Безупречной я бы назвал следующую формулировку: так как в период с 1991 года по 1994 год деятельность властей Чеченской Республики была направлена на незаконное отторжение этой территории от Российской Федерации, создавая тем самым очевидную угрозу целостности государства, применение Российской Федерацией силы для разоружения незаконных вооруженных формирований и восстановления конституционной законности в Чечне являлось мерой совершенно оправданной, законной, справедливой, адекватной угрозе и даже обязательной для президента России, являющегося гарантом территориальной целостности страны, неотъемлемых прав и свобод ее граждан.
Что касается правовой основы применения Вооруженных Сил в ходе этой операции, то ее составляли закон Российской Федерации "Об обороне", первая статья которого оговаривает, что под понятием обороны понимается "система мер по обеспечению готовности государства к защите населения, территорий и суверенитета"; закон Российской Федерации "О безопасности" (статья 12), который возлагает на президента страны обязанность координировать деятельность Вооруженных Сил, федеральных органов безопасности и внутренних дел при обеспечении безопасности страны. Участие Вооруженных Сил в ликвидации внутренних источников военных угроз соответствовало и основным положениям действовавшей военной доктрины России.
Какие действия руководства Российской Федерации можно назвать именно политическим решением на проведение такой операции?
Утверждение на экстренном заседании Совета безопасности Российской Федерации 29 декабря 1994 года Замысла предстоящей операции, разработанного Генеральным штабом.
Как известно, единственным коллективным органом в СССР, принимавшим подобные решения, являлось Политбюро ЦК КПСС. В Российской Федерации в данной ситуации его функцию выполнил Совет безопасности РФ, утвердивший 29 ноября 1994 года этот Замысел операции, что, бесспорно, можно квалифицировать как полноценное "политическое решение". Откровенно говоря, под это определение подпадает и появившийся на следующий день указ президента РФ № 2137с "О мерах по восстановлению конституционной законности и правопорядка на территории Чеченской Республики", но достоинство коллегиального решения в том и состоит, что под ним стояли подписи всех членов Совбеза, включая председателя Государственной Думы Ивана Рыбкина и председателя Совета Федерации Владимира Шумейко. То есть первых лиц законодательной власти России, что только лишний раз подчеркивало абсолютную легитимность подобного решения.
Позднее, когда я сам стал членом Совета безопасности, Ельцин заседания уже не вел и по всему чувствовалось, что президент уже не воспринимает Совбез как аналог Политбюро и что центр политической власти переместился в иное место, куда пускают далеко не каждого министра или даже вице-премьера правительства. Обсуждался, скажем, какой-либо вопрос, касающийся атомной энергетики… Делался доклад, принималось решение, все это заканчивалось за 40–50 минут. К концу заседания Ельцин уже начинал проявлять торопливость, и если кто-то еще хотел высказаться, ему делалась формальная уступка: 2–3 минуты, не больше. Дальше президент подводил черту: "Хорошо!", "Все понятно!", "На этом поставим точку!"
В свою очередь я понимал, насколько это важно, если решение принимается коллективно. Я всегда использовал любую возможность, чтобы посоветоваться с товарищами, с оппонентами и единомышленниками, чтобы в результате борьбы мнений, в столкновении позиций найти единственно правильное решение. В Главном управлении командующего ВВ таким органом был военный совет, а в Министерстве внутренних дел - коллегия. Выработанное на их заседаниях мнение никогда не казалось сырым или непродуманным. На него можно было опереться в трудную минуту и выложить на стол как последний козырь.
Это не размазывание ответственности, не попытка спрятаться за чужие спины. В государственных делах, которые много значат для судеб многих людей, важно выслушать чужое мнение и порой ощутить, что твой коллега понимает проблему куда глубже, чем это получается у тебя самого.
Поэтому идею о том, что подобие ушедшего в небытие Политбюро необходимо России либо в виде Совета безопасности, либо в форме Госсовета - я аккуратно высказывал и Ельцину, так аргументируя свою настойчивость: "Борис Николаевич, вспомните, что решение по Чечне было принято именно Совбезом, и впервые - во всяком случае на моей памяти - под ним подписались все его члены. И Рыбкин. И Шумейко. Не будь этих подписей, кто знает, как оценил бы ваши действия Конституционный Суд, когда в 1995 году рассматривал вопрос о правомочности принятых вами решений?.. Подобные вопросы всегда следует рассматривать коллегиально. И это очень честно, если человек, несущий ответственность за свои слова - поставит под ними свою подпись".
Ельцин согласился со мной, а позднее я передал в Кремль несколько вариантов своего проекта о создании Госсовета. Но они бесследно исчезли в недрах аппарата. Потому, думаю, что Анатолий Чубайс, возглавлявший в то время президентскую администрацию, лучше меня знал, где находится настоящий центр власти, и не был готов делиться ею с кем бы то ни было.
Что представлял собой Замысел военной операции, который был утвержден на столь высоком уровне и являлся, образно говоря, глиняной формой, куда теперь предстояло залить кипящий металл войны? Способен ли Замысел предопределить будущие победы и поражения?
Замысел операции, являясь в принципе строгим юридическим документом, по духу, конечно, больше напоминает фабулу войны, лишь в общих чертах оговаривая ее течение, и не раскрывает всех действующих лиц и все сюжетные линии. Они появляются потом - под Замысел, - когда рождается план операции и определяются участники, сил которых должно хватить, чтобы претворить в жизнь основные его наметки. Могут меняться даты, полки, генералы, маршруты движения, но Замысел, определяющий дух операции и ее основные задачи - должен быть исполнен в точности.
В соответствии с ним на первом этапе (семь суток, с 29 ноября по 6 декабря) следовало создать Объединенную группировку войск и занять исходные районы для действий по трем направлениям: Моздокскому, Владикавказскому и Кизлярскому, а также, перебазировав на оперативные аэродромы фронтовую авиацию и боевые вертолеты, полностью блокировать воздушное пространство над Чечней. В этот же срок предстояло подготовиться к подавлению системы управления дудаевских сил нашими радиоэлектронными средствами.
На втором этапе (трое суток, с 7 по 9 декабря) предполагалось под прикрытием фронтовой и армейской авиации выдвинуться к Грозному по пяти маршрутам, окружить город, создав два кольца блокирования: внешнего - по административной границе республики и внутреннего - вокруг города. В готовности обеспечить выход мирного населения из окруженного города. В это же время часть войск Объединенной группировки должна была блокировать места базирования боевиков вне города Грозного и принудить их к разоружению.
На третьем этапе (четверо суток, с 10 по 13 декабря) группировки войск с севера и юга с разграничительной линией по реке Сунже, действуя совместно со спецподразделениями МВД и ФСК, должны были очистить от незаконных вооруженных формирований президентский дворец в Грозном, здания правительства, телевидения, радио и иные важные объекты.
Четвертый этап, на проведение которого отводилось 5–10 суток, довольно оптимистично предполагал дальнейшую стабилизацию военной обстановки, передачу армией внутренним войскам своих участков ответственности и активные действия ВВ МВД РФ по выявлению и изъятию оружия и боеприпасов.
С точки зрения сегодняшнего дня установленные Замыслом сроки кажутся совершенно невыполнимыми. Но в контексте событий, происходящих в первой декаде декабря 1994 года, когда все действительно происходило очень быстро, все споры о сроках руководством операции воспринимались очень болезненно, поскольку противоречили той идеологии быстрых побед, которая господствовала в умах высших офицеров из Генштаба и Министерства обороны. Более того - они могли вызвать неудовольствие политического руководства, которое психологически было просто не готово к затяжному военному конфликту: его жертвам, цинковым гробам, критике Запада, денежным тратам и протестам внутренней оппозиции.
Две недели боев и несколько недель военно-полицейских операций по разоружению НВФ - вот, кажется, та цена, которая считалась приемлемой, и все иные доводы на этом фоне воспринимались как непрофессионализм и вызывали реакцию отторжения. В конце концов были приняты предельно жесткие сроки. Лично мной они воспринимались как приказ, и я бы хотел взглянуть в глаза тому человеку, который пытается улизнуть из альпинистской связки при штурме крутой высоты…
Но мой опыт подсказывал, что совершенно не напрасно нить Замысла именно на четвертом этапе, предполагавшем стабилизацию военной обстановки и передачу внутренним войскам участков ответственности, начинала как бы теряться на просторах чеченской земли, и больше того - временами исчезать без следа… То есть после передачи участков ответственности и предполагаемого возвращения армии на зимние квартиры вся чеченская проблема как бы отчуждалась в пользу МВД и прочих силовых структур.
Будучи продуктом армейского производства, Замысел четче описывал именно военную фазу операции и почти никак ту часть боевой работы, которую предстояло выполнить ВВ (поиск, уничтожение, разоружение НВФ), сотрудникам милиции (охрана общественного порядка), пограничным войскам (взятие под контроль государственной и административной границ) и Министерства по чрезвычайным ситуациям (разминирование и многое другое). Неслучайно в сроках, отведенных на проведение четвертого этапа, отсутствовали и конкретные даты, словно не исключалась вероятность, что время на него уйдет куда больше, нежели определено на бумаге.
У этого военного конфликта была особенность - он носил сугубо внутренний характер. Что следовало помнить, пересекая, словно линию фронта, простую административную границу Чечни, которая за несколько лет, прожитых вне России, успела обзавестись атрибутами самостийности: флагами и гербами, армией и полицией, рабами и рынками, на которых их можно было купить?
С одной стороны, нам противостояли многочисленные, хорошо вооруженные и организованные силы чеченского сопротивления. По сути армия, которую со знанием дела построил генерал-майор Дудаев и его ближайшее окружение, часть которого - такие как Масхадов - также имели опыт успешной военной службы и понимали суть тактических приемов и прочих домашних заготовок, имевшихся в арсенале среднестатистического комбата или даже комдива. По всем меркам это был умелый противник, заслуживающий того, чтобы быть сметенным авиацией и артиллерией еще до того, как он развернет свою штабную карту и начнет что-то предпринимать в ответ…
С другой стороны, и это тоже следовало понимать со всей ответственностью, пока Чеченская Республика оставалась частью Федерации, а ее жители - пусть и вооруженные - нашими соотечественниками, не было и речи о таких приемах ведения войны, которые бы не гарантировали безопасности мирному населению. Права и свободы этих российских граждан даже в условиях операции никак не ограничивались, и с точки зрения закона чеченец, у которого не было в руках автомата Калашникова или гранаты, по своему человеческому статусу ничем не отличался от посетителя музея или пассажира метро. Подвергнуть его жизнь опасности означало нарушить закон. Все остальное - тюрьму, суд, лагерь и позорную репутацию на старости лет - дорисовывало воображение…
Но как бы там ни было, это была наша земля и это была часть нашего народа. Военный термин "операция" сам по себе нейтрален и, кроме технических деталей, не содержит ничего такого, что могло бы говорить о добрых или злых намерениях участвующих в ней солдат и офицеров. Самое главное - какой смысл ты вкладываешь в свое дело.
Ведь, отвечая на вопросы, которые я задавал сам себе, я ни разу не назвал наш поход в Чечню "вторжением". Еще и потому, что раз и навсегда понял, что если чем и могу заниматься по-настоящему - так это защитой и освобождением людей. То, что задумывалось нами, можно было уверенно назвать освобождением и никогда не жалеть о пройденном и пережитом - обо всем том, что предстояло сделать за Тереком…
* * *
5 декабря прилетевший в Моздок министр обороны генерал армии Павел Грачев после заслушивания командующего войсками Северо-Кавказского военного округа и командующих группировками войск на направлениях утвердил Решение на операцию командующего войсками СКВО генерал-полковника А. Митюхина, осуществлявшего в тот период руководство Объединенной группировкой войск, и приказал к 14.00 следующего дня завершить планирование операции.
6 декабря, в 14.00 был утвержден план операции, вечером произошла описанная мной встреча П. Грачева и Д. Дудаева, а к исходу дня в целом завершено сосредоточение войск.
7 декабря созданы группировки войск на направлениях. 8 декабря проведен смотр готовности частей. 10 декабря издан приказ министра обороны "Об образовании Объединенной группировки Вооруженных Сил Российской Федерации, осуществляющей разоружение незаконных вооруженных формирований на территории Чеченской Республики".
Ввести федеральные войска на территорию Чечни планировалось в 5.00 11 декабря, и этот план был утвержден министром обороны.
* * *
Поздно вечером 10 декабря, после того как руководством операции были окончательно утрясены и согласованы все детали предстоящего дня, я собрал в штабе оперативной группировки внутренних войск ее командующего - генерала Романова - и командиров тех частей и соединений ВВ, которым предстояло наутро двинуться в Чечню. Про себя отметил: все по-офицерски собраны и спокойны. Докладывают уверенно, и видно по всему - каждый винтик военного механизма проверен. Своим офицерам, прошедшим многочисленные конфликты, я верю и с легким сердцем могу подвести черту: все мы - от солдата до генерала - к завтрашнему дню готовы!
Где-то в полпервого ночи, будучи абсолютно уверенным, что операция начнется в 5.00, заснул, не раздеваясь, в своем вагончике. За десять минут до пяти поднимаюсь, жду сигнала - сигнала нет. Чувствую, что-то произошло, что-то не заладилось… Позвонил на командный пункт армейцев: там поднял трубку начальник Оперативного управления СКВО генерал-майор Вьюнов. "Юрий Иванович, - спрашиваю, - а почему войска не начали действовать? Почему нет сигнала?" Ответ Вьюнова меня, честно говоря, удивил: "Ты разве не в курсе?.. В первом часу ночи, как только ты ушел, Митюхин попросил Грачева перенести начало операции на 8.00. Ровно в восемь мы и начнем…"
Тут я не выдержал, понес отчаянным матом: "Что вы делаете? Разве вы не знаете, что сегодня воскресенье, а значит, перекресток в Назрани, там, где авторынок, будет с восьми часов забит легковыми машинами? Войска там не пройдут!.." Вьюнов в ответ: "А.С., я уже ничего не могу поделать - таково решение командующего. Сейчас он отдыхает. Если хочешь с ним поговорить, звони позже".
Я не сразу сообразил - как это отдыхает?.. В моих колоннах все, кому положено - уже на броне и под броней. Одного негромкого слова, одного легкого движения руки достаточно - и сорвутся с места, пойдут батальоны ВВ - все страхи свои, волнения да предчувствия растворяя в скорости, в реве движков, в боевом азарте… Но одно дело - в пять утра пронестись по заспанным улицам ингушского городка, и совсем другое - тянуться в восемь мимо многолюдных кавказских базаров. Ясно как день, что уже минут через десять после начала движения неприятельский штаб будет извещен и начнет просчитывать ситуацию: наши маршруты, наши силы, наши намерения. Поэтому с Вьюновым, несмотря на наше доброе знакомство, я разговаривал жестко и категорично: "Юрий Иванович, срочно поднимай Митюхина!" Он ни в какую, мнется: "Нет! Да ты что?! Не стану я будить командующего…"
Я понял, что по телефону ничего не добьюсь, и сам отправился на располагавшийся неподалеку КП армейцев. Буквально влетел - каждая минута дорога - по лестнице и сразу же увидел вставшего из постели, а потому еще немного заспанного Митюхина. Времени на предисловия тратить не стал: "Как это понимать, Алексей?" Но командующий Объединенной группировкой был настроен вполне благодушно: "Ты понимаешь, ночью генерал N доложил, что один из полков еще не готов, и попросил перенести начало операции на три часа. Я в свою очередь об этом же попросил Грачева, и он со мной согласился. Чего ты горячишься? Все будет нормально!"
Никаких иных слов, кроме матерных, у меня не нашлось, чтобы совершенно точно выразить наболевшее и вертевшееся на языке. Сорвался: "Что вы творите? Если начинать, то начинать надо немедленно! Войска в готовности. Ну подними ты, Алексей, трубку… Давай, командуй!.." Митюхин сразу насупился, ответил сухо, не оставляя никаких надежд: "Нет, Анатолий, министру я звонить не буду". Ну что ты на это скажешь?..