Но это была лишь одна сторона проблемы. Прямым негативным следствием этих, как и любых других, войн явились рост цен, задержка с выплатой жалованья, обнищание трудящихся масс, за счет которых жирели нувориши, бессовестные спекулянты, банкротство предприятий, безработица, в то время являвшаяся синонимом нищеты, захват крестьянских хозяйств и бегство сельского населения в перенаселенные города. Генрих IV не стремился к новшествам в социально-экономической области, он хотел лишь вернуть то, что представлялось ему нормальным порядком вещей: чтобы каждый как можно скорее занял свое традиционное место и включился в работу. Что касается дворянства, то он не был сторонником привлечения его ко двору, где бы оно жило за счет субсидий, проводя время в праздных занятиях и выклянчивая королевские подачки. Он побуждал дворян к возвращению в свои родные места, где бы они исполняли свои сеньориальные обязанности. Как писал в своих мемуарах Вильгомблен, в те времена сеньоры мечтали жить словно принцы, а простые дворяне - точно сеньоры. Погрязнув в долгах, они рассчитывали на королевскую казну или же садились на шею бедного народа. Король видел способ искоренения этого зла в том, чтобы знать его королевства привыкала жить за счет собственных имений, пользуясь благами, которые несет с собой установившийся мир.
В том, чтобы дворяне возвращались в деревню, Генрих IV усматривал и еще один важный момент: эти сельские дворяне должны стать его естественными представителями в деревнях и самых отдаленных деревушках. Они должны сотрудничать с ним в деле возрождения королевства. Дворяне, осевшие в своих сельских имениях, должны были поставлять кадры королевских государственных служащих и командного состава армии. Короче говоря, Генрих IV хотел, чтобы они взяли на себя роль защитников народа и в случае необходимости заступников перед государем.
Что касается духовенства обеих конфессий, слишком взбудораженного войнами, слишком склонного к разглагольствованию и созданию в большей или меньшей мере политизированных организаций, к сочинению всякого рода заявлений и протестов, то он хотел, чтобы оно как можно скорее возвратилось к исполнению своих прямых обязанностей - наставлению верующих и оказанию помощи бедным и страждущим, невзирая на все и всяческие различия. Любые попытки католического духовенства принизить значение Нантского эдикта, равно как и желание протестантских пасторов толковать его положения чересчур широко, наталкивались на решительное противодействие со стороны короля.
Та эпоха ознаменовалась стремительным подъемом класса буржуазии. Благодаря своему умению оперировать капиталами буржуа значительно обогатились в период Религиозных войн, проворачивая подчас малопочтенные дела. Они ссужали значительные суммы дворянам, которые несли бремя военных расходов, из собственного кармана оплачивая содержание военных отрядов, за свои деньги покупая оружие, боеприпасы и лошадей, а порой выплачивая и огромный выкуп за свое освобождение из плена. Иногда эти ссуды облагались непомерными ростовщическими процентами, вследствие чего становилось невозможным выплатить долг. И тогда шли на продажу фермы, леса и целые имения, в большей или меньшей мере приведенные в расстройство. Буржуа, купивший имение, обычно претендовал на дворянский титул, зачастую вопреки воле разорившегося сеньора. На всех этих сделках и связанных с ними судебных процессах наживались многочисленные судейские. Не упускали своего и государственные чиновники.
Генрих IV косо смотрел на нуворишей и недобросовестных чиновников. В 1601 году была установлена максимальная процентная ставка на ссудный капитал в размере 6,25 процента. Еще ранее была создана судебная палата, занимавшаяся рассмотрением дел о лихоимстве казначеев и прочих чиновников. Проводились расследования, тщательные проверки отчетов, по результатам проверок возбуждались судебные преследования. Сюлли предпринимал титанические усилия, с тем чтобы вернуть в государственную казну награбленное откупщиками и финансистами, всеми сомнительными приобретателями имений и должностей, всеми нечестными поставщиками. Народ, довольный решительными действиями властей, рукоплескал, ожидая ощутимых результатов от принимаемых мер. Однако у мира финансистов имеются свои методы и приемы, и в государственную казну удалось вернуть лишь малую долю украденного.
Поднималось сельское хозяйство. Важную роль в этом сыграло списание части задолженности по уплате подушного налога за несколько лет, предшествовавших изданию Нантского эдикта. Законом запрещалось забирать в счет уплаты долгов домашний скот и сельскохозяйственный инвентарь. Крестьянам возвращалось право пользования общинными угодьями, захваченными во время военных конфликтов. Создавались резервы тяглового и рабочего скота. Успешно осуществлялась программа по осушению болот с целью расширения площади возделываемых земель. Была реорганизована администрация лесных угодий и дорог. На фоне этих, казалось бы, рутинных мероприятий как бесспорное новшество выделялись посадки тутовых деревьев и разведение шелковичного червя - так появилось шелководство, ставшее во Франции важной доходной статьей. Постепенно оживало ремесленное производство в городах, а за их пределами зарождалась новая, раннекапиталистическая форма производства - мануфактура.
За всеми этими мерами государственного регулирования экономики стоял один человек - Сюлли. Великая заслуга Генриха IV состоит в том, что он не мешал (или почти не мешал) работать своему министру. Как известно, у Марии Медичи, правившей в годы малолетства Людовика XIII, и на это ума не хватило. Не являясь оригинальным мыслителем, Сюлли проявил себя как блестящий администратор. Само за себя говорит уже то, как он справлялся с неблагодарной задачей по взиманию налогов. Налогоплательщики, как всегда, роптали. И что же сделал Сюлли? Он гибко применял, сообразуясь с ситуацией, систему налогов, заменяя одни налоги другими. Не гнушался он и созданием новых должностей, продавая их тем, кто больше заплатит. Его монетарная политика не отличалась оригинальностью и сводилась к принятию мер по предотвращению оттока денег за границу. Напротив, введение государственной монополии на минеральные ресурсы, равно как и меры по строительству дорог, мостов и каналов поражают своей новизной, во многом предвосхищая политику Кольбера.
Когда Сюлли приступил к делам, положение в стране было просто катастрофическим. Налоги почти не собирались, а государственный долг был огромен. Даже после оздоровления фискальной системы доходы оставались недостаточными для обеспечения функционирования государственного аппарата и уплаты процентов по долгам. И тогда Сюлли провел широкомасштабную акцию по проверке долгов. Оказалось, что многие долги неоправданно завышены, а некоторые и вовсе фиктивны. Аннулировав неправомерно заявленные притязания кредиторов, Сюлли резко сократил размер государственного долга. Сбалансировав государственный бюджет, он по мере возможности урезал расходы. К 1610 году в подвалах Бастилии уже хранились 43 миллиона золотых экю - ни у одного европейского правителя в то время не было таких сумм. Кроме того, в качестве главного начальника артиллерии Сюлли держал наготове 100 орудий и 200 тысяч ядер к ним, а также оружие для сорокатысячного войска.
И это притом что он скрепя сердце вынужден был оплачивать расходы по строительству дворцов, которое велось по личной инициативе короля - большого любителя построек. Правление Генриха IV ознаменовалось огромным размахом строительства, что объяснялось не только тягой короля к роскоши и его потребностью в укреплении собственного престижа, но также и его желанием оставить после себя зримый след на земле. Это имело и определенное социально-экономическое значение - давало работу тысячам людей. В те годы были расширены и украшены Лувр, дворцы в Фонтенбло, Сен-Жер-мен-ан-Лэ, завершено строительство Нового моста и фасада Парижской ратуши. Возник архитектурный стиль Генриха IV - Людовика XIII, для которого характерно сочетание камня, кирпича и шифера. Генрих IV увлекался также посадкой деревьев, разбивая фруктовые сады и парки, строительством фонтанов, рытьем прудов и каналов. Его любимым занятием стало наблюдать за проведением этих работ - вполне мирное занятие, сообразное временам, когда молчат пушки. Однако тишина обманчива, а мир хрупок, о чем король не может забывать даже в период самого благостного умиротворения.
Королевство умиротворено?
Возрождение Франции после продолжительного периода Религиозных и гражданских войн, которое обычно связывают с именем Генриха IV, натолкнулось на активное сопротивление тех, кому выгодны были беспорядки, кто, удачливо ловя рыбку в мутной воде, сколотил криминальное состояние или мечтал о возвращении к временам феодальной вольницы. Явная или скрытая оппозиция не ослабевала. Когда в королевстве закончился долгий период религиозно-политических неурядиц, возвращение к существованию, урегулированному законом, многим показалось слишком обременительным. Последствия их недовольства Генриху IV довелось мучительно испытать на собственном опыте, даже заплатить собственной жизнью.
Недовольны были многие: одни - потому, что порядок, на их взгляд, восстанавливался недостаточно быстро, а другие - по совершенно противоположной причине. В этой ситуации решающее значение имели личность короля, его персональные качества и выбранная им линия поведения. Однако Генрих IV далеко не всегда был на высоте: он столь же легко забывал оказанные ему услуги, как и причиненное ему зло, и его великодушие зачастую принимало характер беспамятства. Многие небезосновательно полагали, что он был великодушен по отношению к своим врагам из простого политического расчета. Как писал в своих мемуарах Вильгомблен, король не имел ни малейшего представления о долге и справедливости, безудержные страсти увлекали его в пучину плотских наслаждений. Лучшим объяснением подобного рода упреков служит рассказ о заговоре, в центре которого оказался маршал Бирон.
Это была легендарная фигура. Родившийся в 1562 году сын маршала, осуществлявшего надзор за Генрихом Наваррским во время его губернаторства в Гиени, а впоследствии верно служившего ему вплоть до своей гибели при осаде Эперне в 1592 году, Шарль де Гонто, герцог Бирон, был одним из наиболее преданных и отважных соратников Генриха IV в период завоевания им своего королевства. Воспитанный в религии матери-протестантки, а позднее перешедший в католицизм вместе с королем, он, как и тот, не имел твердых религиозных убеждений. Веру ему заменяли суеверия. Он постоянно якшался с разного рода магами и чародеями и даже сам занимался колдовством. Еще юношей Бирон был представлен Генриху III и определен на военную службу. Невероятно честолюбивый и завистливый, но безрассудно отважный, он привык держаться надменно, даже грубо, самим видом своим показывая, что рожден повелевать. Он был одинаково способен и на великие дела, и на мелкие интриги. Бирон отличился в Религиозных войнах, одержав ряд побед над войсками герцогов д’Омаля и Майенна. Генрих IV отметил его заслуги, пожаловав ему чин маршала Франции и добавив к этому титул пэра, герцогское достоинство и должность губернатора Бургундии. Отец Бирона, маршал Арман де Бирон, будучи смертельно раненным, сказал ему, умирая: "Советую тебе, как только заключат мир, ехать в наше имение и сажать там капусту, иначе тебя ждет эшафот".
Слова отца оказались пророческими. Старый маршал хорошо знал характер своего сына и, как оказалось впоследствии, дал ему добрый совет, но бурные события того времени вскоре изгладили его слова из памяти молодого честолюбца. Вместо того чтобы испытать чувство удовлетворения оказанными королевскими милостями, Бирон сравнивал их с теми, которые были получены бывшими противниками короля, перешедшими на его сторону, такими как Бриссак или Майенн, и полагал, что его недостаточно вознаградили. Его душу терзали зависть и недоброжелательство. Бирон был недоволен установлением мира в стране, обрекшим его на бездействие. Между тем он хотел, чтобы "ничто не делалось помимо него". Маршал страдал от скуки и хвалился своими былыми подвигами, во всеуслышание заявляя, что король обязан ему престолом и потому ни в чем не может ему отказать - он, дескать, имеет на него безграничное влияние. Генрих IV с трудом скрывал свое раздражение этими выходками Бирона.
Ища в мирной жизни остроты ощущений, Бирон увлекся азартными играми. Громадные проигрыши часто оставляли его совсем без денег. Генрих IV несколько раз уплатил его долги, но затем счел это чересчур разорительным для государственной казны, и тогда оскорбленный Бирон стал обвинять короля в скупости и неблагодарности. Мало-помалу маршал сошелся с людьми, недовольными королем: герцогами Буйоном, Лa Тремуйлем, Эперноном, графом д’Овернем - бастардом Карла IX и Марии Туше, братом по матери Генриетты д’Антраг, - и отцом фаворитки д’Антрагом. Усиление королевской власти и ослабление могущества сеньоров побудили их организовать заговор, к участию в котором были привлечены герцог Савойи и Филипп III Испанский. Речь шла ни больше ни меньше как о разделе Франции на независимые феодальные владения под сюзеренитетом испанского короля; Испания и Савойя намеревались ввести в страну свои войска. Бирона соблазняли лакомым куском в виде независимого территориального княжества в составе Бургундии, Франш-Конте, Лимузена и Перигора и обещанием выдать за него замуж дочь герцога Савойского. Став суверенным правителем этого государства, маршал Бирон мог бы соперничать с самим королем Франции.
Еще в 1596 году он начал секретные переговоры с Испанией, продолжив их в личных интересах, когда ему было поручено ратифицировать мир, заключенный в 1598 году в Вервене. Похоже, что с этого момента его намерением было добиться от короля предоставления ему суверенного княжества. Кризис достиг пика своей остроты в августе 1600 года, когда между Францией и Савойей началась война. Генрих 1Утогда находился в Гренобле и имел в своем распоряжении всего четыре роты, но к нему отовсюду стекались дворяне, привлеченные возможностью заняться привычным делом, так что вскоре король смог начать боевые действия. Приехал и Бирон, которому Генрих поручил командование одной из армий, подчинив его главнокомандующему герцогу Ледигьеру. Это оскорбило Бирона, но еще больше он был уязвлен, когда, захватив город Бург-ан-Бресс, потребовал от Генриха IV присоединить его к Бургундскому губернаторству и получил отказ. Тогда он по собственной инициативе вступил в переговоры с герцогом Савойским в надежде стать его зятем. Он объявил заговорщикам, что принимает их предложения. Между ними был заключен письменный договор, содержавший в себе взаимные требования и обязательства. С того времени маршал совершенно утратил чувство меры. "Я - король и говорю по-королевски, - порой позволял он себе высказываться в присутствии своих близких. - Как-никак эта шпага возвела Генриха IV на трон!"
Война закончилась в январе 1601 года победой французских войск. Это остудило головы вельмож, принимавших участие в заговоре. Но, несмотря на строгую секретность, соблюдаемую заговорщиками, к Генриху IV все-таки поступило несколько доносов на Бирона. Король ответил доносчикам, что не верит наветам, однако, чтобы рассеять свои подозрения, встретился с маршалом в Лионе и предложил ему совместную прогулку. Оставшись с Бироном наедине, он прямо спросил, что побудило его войти в сношения с неприятелем, и пообещал полное прощение за чистосердечное признание. Смущенный Бирон, застигнутый врасплох, сознался в своей вине, опустив при этом наиболее компрометирующие его подробности. Генрих IV был удовлетворен услышанным и, горячо обняв Бирона, обещал ему полное прощение. Эпернон, которому маршал поведал о своем разговоре с королем, посоветовал заручиться письменным свидетельством о прощении, однако Бирон лишь пренебрежительно ухмыльнулся, заявив, что вполне полагается на королевское слово.
Несостоявшийся заговор мог бы так и остаться тайной, если бы не предательство бургундского дворянина Лафена, посредника в переписке между заговорщиками. Надеясь то ли на королевское помилование, то ли на вознаграждение или, быть может, на то и другое вместе, он решил выдать королю архив заговорщиков. У него хранились многие их письма, но для пущей убедительности Лафен хотел добыть документ, написанный собственной рукой Бирона. Ему удалось обмануть маршала, воспользовавшись его излишней доверчивостью. Бирон, продолжавший переписываться с враждебными Франции державами, хранил у себя план действий заговорщиков, написанный собственной рукой. Лафен предложил ему ради безопасности сжечь оригинал, а переписанные копии спрятать в надежном месте. Получив на это согласие маршала, Лафен в его присутствии переписал документ, а затем сделал вид, что бросает оригинал в камин, тогда как на самом деле в огонь полетела другая бумага. Бирон допустил непростительную ошибку, не уничтожив столь важный документ лично.
Лафен получил аудиенцию у короля и передал ему бумаги заговорщиков, добавив к ним собственные показания. Генрих IV понимал, что это дело нельзя оставить без внимания, поэтому созвал в Фонтенбло тайный совет из ближайших сподвижников - Сюлли, канцлера Вильруа и графа Суассона. Он спросил их о том, какие меры допустимы в отношении заговорщиков, сплошь состоящих из наиболее знатных и влиятельных вельмож королевства. Сюлли и другие министры настаивали на немедленном аресте Бирона и других участников заговора. Выслушав их, король сказал, что хочет дать Бирону шанс раскаяться в своем преступлении, так как он не является зачинщиком измены, а позволил вовлечь себя в заговор из-за своего легкомыслия. Однако бумаги, переданные Лафеном, свидетельствовали о нечестности маршала, умолчавшего в Лионе о многих обстоятельствах.