* * *
У Владислава Ходасевича в книге воспоминаний в том же эпизоде с Ольгой Давидовной Каменевой находим и такие слова матери о Лютике: "А какой самостоятельный - вы и представить себе не можете! В прошлом году (то есть в 1918-м. - Л.В.) пристал, чтобы мы его отпустили на Волгу с товарищем Раскольниковым. Мы не хотели отпускать - опасно все-таки, он настоял на своем. Я потом говорю товарищу Раскольникову: "Он, наверное, вам мешал? И не рады были, что взяли?" А товарищ Раскольников отвечает: "Что вы! Да он у вас молодчина! Приехали мы с ним в Нижний. Там всякого народа ждет меня по делам видимо-невидимо. А он взял револьвер, стал у моих дверей - никого не пустил!" Вернулся наш Лютик совсем другим: возмужал, окреп, вырос. Товарищ Раскольников тогда командовал флотом. И представьте - он нашего Лютика там, на Волге, одел по-матросски: матросская куртка, матросская шапочка, фуфайка такая, знаете, полосатая. Даже башмаки - как матросы носят. Ну - настоящий маленький матросик".
"Слушать ее мне противно и жутковато, - пишет Ходасевич. - Ведь так же точно, таким же матросиком, недавно бегал еще один мальчик, сыну ее примерно ровесник: наследник, убитый большевиками, ребенок, кровь которого на руках вот у этих счастливых родителей!
А Ольга Давидовна не унимается:
- Мне даже вспомнилось: ведь и раньше, бывало, детей одевали в солдатскую форму или в матросскую…
Вдруг она умолкает, пристально и как бы с удивлением глядит на меня, и я чувствую, что моя мысль ей передалась. Но она надеется, что это еще только ее мысль, что я не вспомнил еще о наследнике. Она хочет что-нибудь поскорее добавить, чтобы не дать мне времени о нем вспомнить, - и топит себя еще глубже.
- То есть я хочу сказать, - бормочет она, - что, может быть, нашему Лютику в самом деле суждено стать моряком. Ведь вот и раньше бывало, что с детства записывали во флот…"
* * *
Увы, боюсь, не передалась Ольге Давидовне Каменевой чуткая мысль Владислава Фелициановича Ходасевича, а ему ее мысль передалась. Похоже, она доподлинно знала, чью матросскую курточку, матросскую шапочку, полосатую тельняшку и даже башмаки получил в подарок от Федора Раскольникова ее сын.
* * *
До революции мальчика в матроске знала вся Россия. И пусть многие кляли царя за слабость государственного характера, а царицу за ее германское происхождение, ставшее во время войны с Германией для многих подозрительным, к мальчику в матроске относились те с любовью, те с жалостью, те равнодушно, но никто не проявлял к нему ненависти. Мальчик был наследником престола - единственным сыном императора Николая и его жены Александры.
Опять генетическое проклятие рода Романовых. Четыре старших дочери: Ольга, Татьяна, Мария, Анастасия - здоровые, красивые девочки, вырастающие в девушек. Лучшие женихи царских домов Европы уже начинали поглядывать в сторону старших, носивших имена пушкинских героинь из "Евгения Онегина". И рядом больной мальчик - царевич Алексей.
У него был генетический недуг, идущий от матери: гемофилия. Болезнь крови. Она передается не по мужской, а по женской линии, через поколения. Говорили, что английская королева Виктория наградила этой болезнью мужское потомство своего рода. Александра Федоровна, мать Алексея, русская императрица, жена Николая II, - племянница Виктории.
Впрочем, до сих пор в английской прессе изредка появляются статьи, опровергающие слухи о больной крови долгожительницы Виктории. Как бы то ни было, остается факт: русский наследник страдал этим недугом.
Стоило мальчику в матроске слегка порезать пальчик или ударить коленку, кровь начинала вытекать из него и остановить ее было чрезвычайно трудно. После кровотечений дитя ослабевало и долго болело. Единственным человеком, способным с помощью магии быстро остановить кровь, оказался сибирский мужик Григорий Распутин. Оттого-то приблизился он к царскому дому, оттого-то имел неотразимое влияние на царицу, зацикленную на болезни своего ребенка и страстно жаждавшую, чтобы ее сын выздоровел и со временем занял российский престол.
Распутина убили в декабре 1916 года. Незадолго до смерти он говорил царице: "Покуда я жив, с вашей семьей ничего не случится. Но как только меня не будет, вы окажетесь беззащитны".
Царица верила ему. Так и случилось: через два месяца после гибели Распутина Николай II отрекся от престола. Семью его вместе с ним взяли под домашний арест, а позже сослали в Сибирь - сначала в Тобольск, потом в Екатеринбург.
В 1918 году, когда по всей России шла Гражданская война и красные отступали от Екатеринбурга, Яков Свердлов, Председатель ВЦИКа, подписал приказ о расстреле всей царской семьи.
Мальчика в матроске не стало. Его больная кровь пролилась невинно. Но вскоре не стало и Свердлова. Ходил слух, что рабочие, когда он выступал на одном из московских заводов, якобы в порыве энтузиазма, подбрасывали его после выступления и нарочно уронили на землю, отбив ему все внутренности. В отместку за кровь царской семьи. Впрочем, доказательств этому пока нет.
Имущество царя - дворцы, яхты, земли, конюшни - досталось большевикам. Попала в их руки и яхта "Межень", ходившая по Волге и Каме. Именно на этой яхте летом 1918 года, может быть, даже в день убийства царевича Алексея, командир Красной большевистской флотилии Федор Раскольников вместе со своей возлюбленной и помощницей, поэтессой Ларисой Рейснер, нарядили Лютика, четырнадцатилетнего сына большевика Каменева, в матросский костюм, найденный в гардеробах яхты.
Матроска пришлась Лютику впору. Откуда было знать его умиленной матери, что вместе с матроской убитого ребенка Раскольников и Рейснер надели на Лютика судьбу царевича Алексея?
* * *
Настоящее имя Лютика было Александр. Бойкий, сметливый мальчик быстро ухватил революционный дух времени и проявлял его по-своему: сорганизовал союз молодых коммунистов из кремлевских ребят, где все устроилось на военную ногу. Но это был не комсомол, а чисто кремлевская группа сынков вождей.
Когда он подрос, двери всех институтов раскрылись перед сыном большевистского вождя. Он выбрал Военно-воздушную академию имени Жуковского. Московские невесты мечтали познакомиться с ним: сын самого Каменева лихо водит мотоцикл, для него нет никаких преград.
В середине двадцатых драматург Лев Славин написал пьесу "Сын наркома". Герой пьесы легко угадывался - Лютик, знаменитый своими похождениями в духе, как тогда говорили, "буржуазного разложения".
Один из московских театров поставил пьесу.
Каменев запротестовал: "Пьесу нужно запретить, она дискредитирует члена Политбюро".
Сталин не согласился: "Пусть идет".
Зиновьев уговаривал Каменева: "Если вы запретите пьесу, то распишетесь в том, что она о вашем сыне".
Пьесу "Сын наркома" не запретили, но спустя короткое время тихо сняли с репертуара театра.
Лютика познакомили со знаменитой актрисой Галиной Кравченко. Они полюбили друг друга.
* * *
Рассказывает Галина Сергеевна:
- Лютик сказал мне, что его отец хотел бы познакомиться со мной. Мама Лютика Ольга Давидовна отдыхала в Сочи, когда мы познакомились и начали кататься по ночам на мотоцикле. Лев Борисович и Лютик заехали за мной на машине с шофером, и мы поехали в Горки. У Льва Борисовича своего ничего не было - все было казенное. Когда он ездил в Италию "обрабатывать" Муссолини, ему там подарили великолепный автомобиль, он отдал его во ВЦИК.
Тогда за рулем можно было выпить, и Каменевы взяли с собой бутылку. На пути в Горки мы устроили привал. У них была с собой еда. Я накрыла на траве. Лев Борисович укрепил бутылку на дереве и предложил расстрелять ее. Он выстрелил - мимо. Лютик выстрелил - мимо. Шофер - тоже мимо. Я умела стрелять, но подумала: если промахнусь - не стыдно, никто ведь не попал. Выстрелила - бутылка разлетелась.
"Вот это девица!" - восхитился Лев Борисович.
Ольга Давидовна? Она была тяжелая. Неприветливая. Конечно, образованная, умная. Говорили, что в молодости была красивая. У нее были прострелены голова и нога. Она вообще-то редко бывала дома, все время работала. Жестокая. Когда мы уже вместе с ней жили, Лютик часто приходил усталый, только снимет сапоги - она звонит, приезжай за мной, хотя у нее была машина, к ней прикрепленная, а ей хотелось перед сотрудниками сыном гордиться.
Через несколько дней после нашей поездки в Горки Лев Борисович сказал: "Сегодня вы у нас останетесь".
Вышла я замуж в июне двадцать девятого года. Почти семь лет прожила в семье Каменевых. Все страшное, что случилось, было при мне.
Сначала - сказочная жизнь. Сказочная. Квартира Каменевых была на Манежной площади напротив Кремля. Раньше они в самом Кремле жили, но там стало тесно. Тут, на Манежной, шесть комнат. Квартира на одну сторону. Над нами Анна Ильинична, сестра Ленина. Противная. У нас собиралась молодежь, шумела. Анна Ильинична всегда присылала прислугу, требуя, чтобы мы потише себя вели. Народ приходил разный, в основном артистический.
У нас в доме родилась идея фильма "Веселые ребята". Однажды, на Новый год, было сто четырнадцать человек. Приходил Эйзенштейн, Лев Борисович обожал его. Устраивались просмотры новых советских и заграничных картин. Устраивали тир прямо в доме. Из духовой домашней винтовки в потолок стреляли…
"Ах! - хочу я перебить Галину Сергеевну. - Может, поэтому Анна-то Ильинична прислугу присылала?!" Но молчу, слушаю.
- У Каменевых был второй сын, Юра. Он в школе учился. Чудесный мальчик. В тридцать первом году мы с Лютиком осенью поехали в Крым. Я ждала ребенка. Была на седьмом месяце. Лютик получил из Америки "Форд" и показал мне весь Крым - Форос, и Суук-Су, и Мухалатку. В Мухалатке дом Политбюро. Когда мы туда приехали, никого из членов Политбюро не было, только дети их собрались - пять пар. Взрослые дети. Нас с Лютиком поместили в апартаменты Сталина: спальня, кабинет, гостиная. После Мухалатки я нигде отдыхать не могла - так там было все удобно и комфортабельно. Это был настоящий отдых. Сначала смущал нас охранник, потом к нему привыкли. Не замечали. Все время были на колесах, путешествие сказочное, потом в Москве рассказывали, а Лев Борисович шутил, что ребенок, наверно, родится на роликах. Каменевы хотели девочку, внучку, я говорила: лучше бы лошадку, а родился Виталик. Коллонтай новорожденному Виталику винтовку подарила. Лев Борисович был неравнодушен к Коллонтай. Ольга Давидовна работала в ВОКСе. Возглавляла. Потом работала в кинофикации, начальником отдела по прокату. Очень была добросовестная…
* * *
Чета молодых Каменевых любила отдыхать в Крыму, в Мухалатке…
Летом 1995 года я попала в полуразрушенный, одичалый Крым, где по берегам стояли опустелые бывшие замечательные здравницы - у новых украинских властей не хватало средств содержать их. По пути в Форос увидела я указатель: "Мухалатка". Пошла вниз, в сторону моря.
Вот два жилых дома. Вот ребятишки, лазающие по деревьям, а вот сплошная глухая стена. К морю не пройти.
- Что там, внизу? - спросила я мальчишек.
- Мухалатка.
- Что это?
- Не знаем.
- Ваши родители работают там?
- Да.
- Как они туда ходят?
- Они знают дорогу.
- А вы почему не ходите?
- Нам туда нельзя.
"После Мухалатки я нигде отдыхать не могла - так там было все удобно и комфортабельно", - вспомнились мне слова Галины Сергеевны.
Галина Сергеевна описывала Мухалатку 1931 года.
Я подходила к глухой стене в 1995 году.
Шестьдесят четыре года спустя. Кто сегодня отдыхает в Мухалатке, какой правитель? Во времена Галины Сергеевны наверняка на деревьях также играли дети обслуживающего персонала. За эти шестьдесят с лишним лет они успели состариться, многие уже умерли. Сменились поколения, а комфортабельная Мухалатка все та же - туда нельзя.
* * *
Когда началась для Лютика Каменева расплата за матроску царевича Алексея?
Галина Кравченко рассказывала:
- В тридцать четвертом году я снималась в кино. Съемки происходили в Крыму. Они закончились, и в начале декабря вместе с режиссером Марком Донским я села в поезд. В дороге узнали мы, что убит Киров. Меня встречал Лютик, бледный как полотно. В доме было сложно. Шестнадцатого декабря взяли Льва Борисовича. Татьяну Глебову взяли - это женщина, с которой Лев Борисович в последние годы жил как с женой. У нее был от него сын. Льва Борисовича сослали в Минусинск.
Пятого марта тридцать пятого года взяли Лютика. Пришли поздним вечером. Устроили страшный обыск. Четверо. Среди них один полковник. Полезли в шкаф, где были пленки с моими фильмами. Поганый полковник под утро сунул руку в шкаф и сразу вытащил уникальную пленку, где Лев Борисович снят с Лениным. Они ее забрали. А мои пленки, все до одной, вытаскивали, разматывали, смотрели на свет и бросали на пол. Весь пол был в кучах размотанных пленок. Месяц я раскладывала их обратно.
Двадцатого марта взяли Ольгу Давидовну. Она простилась с Юрой. Сначала ее выслали на три года в Горький.
Меня с маленьким Виталиком выселили из правительственного дома. В тридцать восьмом году Юра решил поехать к Ольге Давидовне в Горький. Он был чудесный мальчик, благородный, честный, чистый. Поэтичный. Я отговаривала его, боялась отпустить. Но он настоял. И не вернулся. Его взяли в Горьком вместе с матерью. Расстреляли. Если бы он не поехал, я бы сделала все, чтобы спасти его.
* * *
- Галина Сергеевна, скажите, вы понимали, что происходит и к чему все идет?
- Ольга Давидовна все понимала. Она ждала. Лев Борисович, тот вообще был не от мира сего, а она ждала и боялась. Меня всегда потрясал пессимизм Ольги Давидовны. Она часто говорила мне: "Ох, Галенка, плохо нам будет, плохо. Живите, пока живется, вы молодые. Плохо будет". - "Почему вы так говорите?" - "Я это чувствую. Я много знаю. Вот увидите, нас ожидает огромное горе. Жизнь будет очень трудной, сложной".
Лев Борисович, наоборот, очень был оптимистичен. И весь в искусстве. Я не помню, чтобы он когда-нибудь в доме говорил о политике. Он, когда я вошла в их дом, вообще уже отошел от политики. Весь в книгах. Обожал музыку.
Троцкий? Брат Ольги Давидовны? Я его не знала. Он уехал, вернее, его выслали в двадцать седьмом, а я пришла в дом в двадцать девятом. Ольга Давидовна никогда о брате не говорила. Сережа, младший сын Троцкого, у нас бывал. Очаровательный. Скромный. Двое детей. Такое несчастье. Когда нас выселяли, после ареста Льва Борисовича и Ольги Давидовны, мы все попали в один дом - и я, и Юра, младший брат моего мужа Лютика, и Сережа, сын Троцкого. Дом был на улице Горького, 27, дом ВЦИКа. Гостиничного типа. Бывшая дореволюционная гостиница. Не перворазрядная. Там мы все и жили.
Наташа? Жена Троцкого? Наташа Седова? Нет, я ее не знала, она уже была там, за границей. Говорили, что скромная. Очень любила его. Русская была. Дворянка. Старший сын уехал с ними, а Сережа отказался ехать. Его потом расстреляли, детей его куда-то угнали - я не знаю концов. Такое горе…
- Галина Сергеевна, - меняю я грустную тему, - вы помните, чем питались в семье Каменевых?
- О да. Это хорошо помню. Питание было на мне. "Кремлевка" была. Пятьсот рублей вносили на месяц за человека, и я ездила за обедами. Обеды были на двоих, на Льва Борисовича и Ольгу Давидовну, но девять человек бывали сыты этими обедами - вот так. Я ездила за ними на машине Льва Борисовича. В доме жили кухарка и Терентьевна, няня Лютика. Строгая была, никаких девиц Лютика не признавала, а меня полюбила сразу. Выпить обожала. И угостить. Когда мы поздно приходили из гостей или со спектакля, нас всегда ждал легкий ужин и водка - красная, желтая, белая. В графинчиках.
В "кремлевке" к обедам давалось всегда полкило масла и полкило черной икры. Зернистой. Вместе с обедом или вместо него можно было взять так называемый "сухой паек" - гастрономию, бакалею, сладости, спиртное. Вот такие рыбины. Чудные отбивные. Все, что хотите.
Если нужно больше продуктов, всегда можно было заказать.
Готовые обеды были очень вкусные - повара прекрасные.
Где была "кремлевка"? А там, где сейчас, в Доме правительства, внизу, налево. Она делилась на две части: одна для людей, близких к Кремлю, - разных чиновников и партийцев, ну, помельче, а другая - для высших чинов, туда я и ездила. Там было все. На Масленицу давали горячие блины. Везли в судках - не остывали, это же близко от Кремля, и машине Льва Давидовича - зеленый свет.
С одеждой было потруднее. Я одевалась в мастерской Наркоминдела, на Кузнецком. Там встречалась с Надеждой Аллилуевой.
Помню, году в тридцать втором, Лев Борисович говорит мне: "Галенка, будете в городе, купите мне носки".
Поехала - вернулась.