Тележурналисты А. Любимов и Е. Киселев прямо его спрашивали, как, мол, относитесь к нынешним политическим руководителям, т. е. ко всей этой шараге реформаторов. Он ответил: "Я никого из них не знаю, даже по телевидению не видел". Господи, да разве есть нужда лицезреть, допустим, такую личность, как Черномырдин, чтобы составить представление и о нем, и о его деятельности? Вон же Толстой тоже не лицезрел по телевидению Столыпина, черномырдинского коллегу, однако же, как видно из писем, имел о нем ясное представление: "Пишу вам об очень жалком человеке, самом жалом из всех, кого я знаю теперь в России… Человек этот - вы… Не могу понять того ослепления, при котором вы можете продолжать вашу ужасную деятельность, угрожающую вашему материальному благу (потому что вас каждую минуту хотят и могут убить), губящую ваше доброе имя, потому что уже по теперешней вашей деятельности вы уже заслужили ту ужасную славу, при которой всегда, покуда будет история, имя ваше будет повторяться как образец грубости, жестокости и лжи…" Пожалуй, небесполезно Черномырдину прочитать бы нечто подобное, учитывая хотя бы то, что предсказание писателя, высказанное в скобках, увы, всего через два года сбылось. Это во-первых.
А во-вторых, уж Солженицын-то лицезрел Ельцина по американскому телевидению да еще несколько раз по телефону с ним беседовал, например, согласовывая свой поход Владивосток - Москва. Но его спрашивают, как он относится к Всенародному, и он снова ловко уходит от прямого ответа: "Сложно. Очень сложно". А чего тут сложного, если перед нами два самых крупных антисоветчика всех времен, народов и континентов, только один орудует в литературе, так сказать, антисоветчик слова, а второй - антисоветчик дела. Второй расстрелял парламент, а первый сладко причмокнул: добре, сынку, добре!
Наконец, как увязать слова Солженицына о том, что никого из нынешних отцов отечества не знает, с его постоянными уверениями, будто все двадцать лет отсутствия он внимательнейшим образом следил за всеми событиями в стране, и в Америке, в вермонтском поместье, лишь старилось в трудах его бренное тело, а вечно молодая душа пророка витала над просторами любимой отчизны от Мурманска до Кушки и обратно, от Калининграда до Курил и обратно?..
Вторую часть выступления Александр Исаевич посвятил себе. И тут мы услышали много удивительного. Так, он уверял, что когда был школьником младших классов, то его "учили отречься от родины, от веры, от отцов и матерей, от братьев и сестер, не помогать бедствующему, не пускать ночевать бездомного, гонимого". Ну, насчет веры правильно, учили. Даже Есенин говорил своей матери:
И молиться не учи меня. Не надо!
К старому возврата больше нет…
Вернее, была свобода антирелигиозной пропаганды. А сейчас, при полном расцвете демократии, ее нет абсолютно. Если в любой нынешний журнал от "Нашего современника" до "Каравана" сегодня явился бы Пушкин со своей "Сказкой о попе и о работнике его Балде" или с "Гаврии-лиадой", то его без разговоров спустили бы с лестницы. Тут и новые русские, и старые евреи, и древние патриоты - все заодно. Да, верно. Но кто учил бедного Саню Солженицына всему остальному, о чем он пишет? Назвал бы хоть одно имя, привел бы хоть единый примерчик. Ведь он все десять лет был в классе старостой и должен бы многое помнить.
Не меньшее удивление вызывают его слова о поре совсем иной, еще, говорит, "когда я жил в Советском Союзе, советская пресса не смела меня трогать". Это почему же? Потому, говорит, что "они боялись называть мое имя". Во-первых, это решительно противоречит им же сказанному буквально через несколько минут: "Пока коммунистическая власть держалась, обо мне можно было врать все, что угодно". Как объяснить такое противоречие? Увы, видимо, возрастом. Во-вторых, да неужто так боялись? Это кто же? Ах, сколь печально видеть Меч Божий, страдающий амнезией… Нет, Александр Исаевич, никто вас не боялся. И когда вы были здесь, и когда были там, о вас весьма неласково говорили очень многие, вплоть до таких великих имен, как Шолохов, Шостакович, Колмогоров.
Вот лишь краткие выдержки. К. Симонов: "Деятельность А.И. Солженицына приобрела неприкрыто антикоммунистический и антисоветский характер". Г. Товстоногов: "Шумиха, поднятая на Западе вокруг антисоветской книги Солженицына "Архипелаг ГУЛАГ", призвана помешать благотворным переменам в мире… Книга играет на руку сторонникам "холодной войны". Григол Абашидзе: "Солженицын давно вступил на путь предательства. Он облил грязью все, что дорого советскому народу". Петрусь Бровка: "Он никогда ничего не любил нашего, злейший из врагов, предатель". Академики, Герои Социалистического Труда Павел Александров и Андрей Колмогоров: "А. Солженицын чернит наш общественный строй, оскверняет память павших в боях Великой Отечественной войны, намеренно представляет жизнь советских людей в искаженном виде…. Таким нет места на нашей земле". Валентин Катаев: "Солженицын вступил в борьбу с Советской властью, которая велась методами "пятой колонны". С чувством облегчения прочитал, что наше общество избавилось от него". Народный артист СССР Борис Чирков: "Все граждане страны ждали решения о выдворении из страны отщепенца Солженицына". Митрополит Крутицкий и Коломенский Серафим: "Солженицын печально известен своими действиями в поддержку кругов, враждебных нашей Родине, нашему народу". Народный артист СССР М. Царев: "Солженицын закономерно оказался в одном ряду со злейшими врагами советского народа… Свое отравленное перо он поставил на службу самой махровой реакции. Продажную душу свою он давно разменял на расхожие "сребреники" предательства и тем самым поставил себя вне народа…" Берды Кербабаев: "Очень хорошо, что он выдворен теперь из СССР". Вот такие были голоса. Где же тут боязнь? И не пахнет. Неужели Александр Исаевич ныне в таком состоянии, что ничего этого уже не помнит?
Ну, тогда еще несколько цитаток. Там были, увы, уже усопшие, а вот, слава богу, ныне здравствующие. Р, Гамзатов: "Он не столько боль выражает, сколько зло выплескивает, не столько переживает, сколько злорадствует… Он хочет подчинить своим злым замыслам добрые помыслы народа, судьбу и историю Родины… Лучшие художники слова всегда выражали недовольство собой. Он же недоволен народом, Родиной нашей… Пусть отправляется туда, где ему хорошо". Народный художник СССР 3. Азгур: "К людям, одержимым мерзкой злобой к советской власти, у меня только одно чувство - презрение". С. Михалков: "Солженицын с нашей земли снабжает Запад гнусными пасквилями, публикациями, клевещущими на нашу страну, наш народ. Он твердил заведомую ложь… Человек, переполненный яростной злобой, высокомерием и пренебрежением к соотечественникам". О. Гончар: "Обелять власовцев, возводить поклеп на революцию, на героев Отечественной войны, оскорбляя память павших, - это ли не верх кощунства и цинизма!"
Так говорили писатели разных республик, литератур, люди разных национальностей. "Нет! - шумел Солженицын на диком бреге Иртыша. - Ничего подобного не было! Они все дрожали от страха при одном моем имени!"
Что ж, сделаем еще несколько отрезвляющих инъекций. Анатолий Калинин: "Тот самый литературный Половцев, который в свое время получил образование на народные деньги в Ростовском университете, а ныне клевещет на автора "Тихого Дона" и его страну". Михаил Алексеев: "Пшел вон!>>… И наконец, еще один голос издалека, того, кто поначалу дружески приветствовал Солженицына - Михаила Шолохова: "Поражает - если можно так сказать - ка-кое-то болезненное бесстыдство автора… злость и остервенение… У меня одно время сложилось впечатление, что он - душевнобольной человек, страдающий манией величия… Если же Солженицын психически нормальный, то тогда он, по существу, открытый и злобный антисоветский человек. И в этом и в другом случае ему не место в рядах Союза советских писателей".
Конечно, может быть, не все из ныне здравствующих решились бы повторить то, что они когда-то говорили о Солженицыне, но это уж дело их совести и мужества. Нам известен один даже такой персонаж, что не только отказывается от своих слов, но при этом еще и стыдит коллег. Это Сергей Залыгин. Но об этом ниже.
Итак, этот одноразовый патриот утверждает, что все жуть как боялись его, и парализованная страхом пресса не смела и пикнуть о нем. Но, с другой стороны, как мы видели, он клянется, что его страшно травили. Это как же могло быть? Он объясняет: "А делали так: на партийных семинарах, на закрытых собраниях, где меня нет и прессы нет (а зачем она, парализованная? - В.Б.), говорили: Солженицын был полицаем, Солженицын сдался в плен, Солженицын служил в гестапо". Надо полагать, что это говорили прежде всего на собраниях писателей. Я в ту пору часто на них бывал, но ничего подобного не слышал.
Но вот, продолжал оратор, времена переменились, и никто этого уже не говорит. "Продолжают одни бушины, как змеи, продолжают и сегодня… Этот Бушин продолжает врать свое. Он раньше уже нападал на "Матренин двор", еще раньше (бурные аплодисменты). Его в московских газетах печатают. Мало ему, он несет в "Омскую правду"…
Так и я стал незримым участником прекрасной встречи. И уж отмолчаться здесь никак невозможно, к этому обязывают аплодисменты, вспыхнувшие при моем имени.
Бушин-змея… И вот эта змея, говорит, еще когда нападала на "Матренин двор". Как нападают змеи? Известно: подкрадутся и хвать зубами, а там яд смертоносный. В большой статье о первых опубликованных произведениях Солженицына, которая появилась в воронежском журнале "Подъем" № 5 за 1963 год, я, гадюка, так и поступил с Матреной. Смотрите: "Несмотря на тяготы судьбы, Матрена не растеряла многих прекрасных черт своей души и характера. Она добра и приветлива, мягка и трудолюбива, не знает в жизни никакой корысти, никакого расчета, никакой зависти". Какова хватка у гадюки, а? Но мне этого показалось мало, и я еще глубже вонзил зубы: "Образ Матрены не сконструирован автором… Это - правдивый, взятый из жизни образ. Не сочувствовать Матрене, не любить в ней очень многое нельзя".
Раз такое дело, то приходится повторить, что, откликаясь на статью, Солженицын писал мне из Рязани 2 января 1964 года:
"Многоуважаемый Владимир Сергеевич!.. Хвалить того критика, который хвалит тебя, гада, - звучит как-то по-крыловски. Тем не менее должен сказать, что эта Ваша статья кажется мне очень серьезной и глубокой - именно на том уровне она написана, на котором только и имеет смысл критическая литература. Жаль, что из-за тиража ее мало кто прочтет…" и т. д.
Вероятно, позже Солженицын хотел бы переписать это письмо примерно так:
"Многоядовитый змей Бушин!
Хвалить того гада, который хвалит тебя, - звучит как-то по-крыловски. Тем не менее должен сказать, что эта статья кажется мне совершенно смертоносной - именно на том уровне написана она, на котором только и имеет смысл существование ядовитых гадов…"
К слову, о Крылове. У него есть басня, в которой расска-зывается, что Змея укусила клеветника и тут же, бедняжка, околела.
Примечательно еще и такое место в речи гостя: "Гитлер пошел против…" Тут Александр Исаевич замялся, ища слово. Против чего? Против кого? Помешкал и брякнул: "Гит-лер пошел против ветра времени…" То есть, как и Солженицын, против коммунизма, против социализма, который строился в нашей стране. Да, именно так иногда и говорил сам Гитлер, а чаще Геббельс, как ныне говорит и Солженицын, но из других заявлений, приказов и директив достоверно известно, что их целью была ликвидация СССР, России, уничтожение основной массы советского народа, пре-жде всего - русских, выселение остатков на северо-восток, в Якутию, что ли, куда ныне призывает русских переселиться и Солженицын…
В этом месте речи Солженицына я невольно подумал о присутствовавшей и выступавшей на встрече Лидии Иосифовне Чапыгиной. Неужели ей-то, дочери погибшего на фронте коммуниста, образованному человеку, не скрываю-щему своих коммунистических убеждений ("И настаиваю на этом!"), неясно было из услышанного, сколь родственны не только разрушительные цели, но и метод демагогии Гитлера и оратора: "Я против коммунизма!"
Ведь до чего бойка была в своем выступлении! Как бесстрашно изобличала кагэбэшные глупости двадцатилетней давности! Что ж тут-то промолчала? Неужто не слышала, как во время речи Солженицына ее отец ворочался в гробу? Ну так и не жалуйтесь, не хнычьте. Ничего лучшего, чем встреча с "символом", вы не заслуживаете. Но уж так и быть, послушайте еще раз, что говорит Лимонов о вашем госте: "Когда-то его называли "литературным власовцем". Казалось, что несправедливо. Освобожденный от ореола "мученика", от хрестоматийного глянца, он таки предстает сегодня именно "власовцем", ибо, преследуя личные цели, он воевал на стороне противника против России несколько десятилетий. Причинивший в тысячи раз больше вреда, чем все предатели Родины, Гордиевские и Шевченки, вместе взятые, он, однако, не приговорен ни к чему, ни к какой мере наказания. И даже получил (за какую цену? даром?) землю, где закончено возведение ЕГО дачи. Церковь бы лучше построил… Как вы нам надоели, дачники у власти и около!.." Один из участников встречи выразил свои высокие чувства в рифмованной оптимистической инвективе, озаглавив ее "Они и Он":
По их грехам им впору удавиться
Или держаться несколько в тени,
Лакавшим из партийного корытца,
Поверившим, что соль земли они.
Круто! Но это о ком же? Да, конечно, о Горбачеве, Ельцине, Яковлеве, Чубайсе… Как лакали, так и продолжают лакать, уверенные, что Бога нет, а царя не будет. В тень убираться и не думают, тем более - о веревке.
Однако, к покаянью не готовясь,
Они глядят размашисто окрест,
Чтоб повторить евангельскую повесть,
Сооружают для распятья крест.
Стишки вполне солженицынского уровня. И непонятно, для кого же крест готовят. Для Солженицына, что ли? Да нет же! Вот, поглядев размашисто окрест, Лужков выбрал для него пятикомнатную квартирку в помянутом правительственном домике, а Яковлев предоставил ему телеэкран, где Александр Исаевич мельтешит теперь чаще, чем в свое время Белла Куркова, дефективное дитя реформ.
А он грядет бесстрашен, как мессия,
Чтоб освятить безрадостные дни.
Склонись перед ним почтительно, Россия,
И труд его достойно оцени.
Да, чисто солженицыкское графоманство, И опять непонятно, о каком труде речь - об "Архипелаге", о "Красном колесе"? И зачем освящать безрадостные дни? Раньше автор читал свое сочинение, надо полагать, только супруге, а тут вдруг - перед лицом мессии… Мне, к сожалению, неизвестно имя супруги омского сочинителя. Допустим, самое распространенное: Мария Ивановна. Тогда я предложил бы такой вариант последней строфы:
А он идет, врагов своих не труся,
И ты не трусь, супруга, в эти дни.
Склонись пред ним почтительно, Маруся,
Но в труд его селедку заверни.
СОЛЖЕНИЦЫН КАК ЯВЛЕНИЕ РУСОФОБИИ
Отгремел, отгрохотал, отверещал над страной юбилей Александра Яковлева, мыслителя и оборотня в особо крупных размерах. 80 годков! "Жизнь, за которую не стыдно", - как сказал о нем один бесстыдник из "Новой газеты"…
Тут было организовано все: и выход за полгода до юбилея новой полугениальной книги "Сумерки" (до сих пор лежит в магазинах, звоните по телефону 229-64-83), и обильные публикации из этого большого сгустка ума в самых су-пер-гипер-экстра-прогрессивных газетах страны ("МК" и т. п.), появились в тех же газетах восторженные похвалы ав-торов широчайшего диапазона - от бойкой газетной молекулы Марка Дейча до маститого академика Виталия Гинзбурга, свежайшего нобелевского лауреата, учинили и роскошное застолье в банкетном зале не ЦДЛ, не ЦДЖ, не Дома актеров, не Сандуновских бань, а самой Академии наук, где главным гостем, как я понял, был знаменитый своей черепной коробкой Вадим Бакатин, лучший друг американских налогоплательщиков, которым он выдачей секретов нашей разведки сэкономил 30 миллионов долларов. Это вам не миллион, который узник больной совести Ходорковский отвалил Библиотеке Конгресса США… И если понятно, почему на банкете не был Горбачев (Яковлев в своих "Сумерках" показал, какой это с юности хронический пустобрех) или тот же Ходорковский, то странно, почему на юбилей не явился из-за океана Олег Калугин, перебежчик из КГБ, друг Яковлева по учебе в Колумбийском университете США. Но уж телеграмку-то наверняка отбил: вспомни, мол, кореш, как вместе грызли гранит науки предательства и сделали порученное дело: я - здесь, ты - там…
Впрочем, замечены и другие странности в праздновании. Почему-то не состоялось торжественное заседание в Большом театре, хотя пригласительные билеты будто бы уже были разосланы; почему-то никакой орденочек или хотя бы медальку "За отвагу на пожаре", хотя бы "За спасение на водах" юбиляру не выдали; даже телеграммка от президента, говорят, не пришла, поскольку почему-то не была и отправлена… А после того, как президент отказался написать предисловие к сборнику о юбиляре, объявленному в "Новой газете" В. Оскоцким и С. Филатовым, кажется, сборничек и сдох на корню.
Впрочем, что бы мы ни говорили, а юбилей отгремел, отгрохотал, оттрепыхался и канул в Лету, откуда, как известно, возврата нету. И тотчас нагрянул новый грандиозный юбилей - 85-летие Александра Солженицына, мученика и гения опять же в особо крупных размерах. Связующим мостиком между этими двумя фиестами демократии могут служить незабываемые строки знаменитой статьи "Против антиисторизма" первого юбиляра, где он беспощадно поносит и гвоздит второго. Например: "Антикоммунизм изыскивает новые средства борьбы против марксистско-ленинского мировоззрения и социалистического строя (и то и другое автор до семидесяти лет обожал. - В.Б.), пытается гальванизировать идеологию "Вех", бердяевщину и другие, разгромленные Лениным реакционные, националистические, рели-гиозно-националистические концепции прошлого (которые автор с цитатами из Ленина в зубах до семидесяти лет громил. - В.Б.). Яркий пример тому - шумиха на Западе вокруг сочинений Солженицына, в особенности его романа "Август четырнадцатого". Этот роман - проявление открытой враждебности к идеалам революции, социализма (которые автор до семидесяти лет обожал. - В.Б.). Советским литераторам чуждо и противно поведение новоявленного "веховца" Солженицына". По этому противному мостику, построенному пламенным защитником социализма, и пошли дальше. Но сначала надо оглянуться на пять лет назад…