Переодеваясь, он смотрел на других детей. Причем, его не столько интересовали дети, сколько их родители. Родители были из разных слоев общества. Вот какой-то шоферюга привел своего сына, а в углу раздевалки сражалась с капризной дочерью, судя по внешнему виду, училка. Какой-то очкастый инженер в пальто притащил упирающегося сынулю. Оглашая детский сад пронзительными воплями, сын инженера кричал, что хочет домой. Были там и тихие дети, которых привели родители, социальный статус которых Петя определить не смог, так как они был одеты по-спортивному. Это могли быть и пролетарии, которые, затащив ребенка в садик, встанут у станка на каком-нибудь заводе. Также это могли быть состоятельные люди, которые, выйдя из детского сада, запрыгнут в свои внедорожники и поедут в какой-нибудь фитнес-клуб. И те, и другие выглядели стройными и подтянутыми, а потому понять, кто они, Петр не смог.
Когда Петя уже застегивал застежки сандалий, в раздевалку вошел солидный мужчина в кожаном плаще. Судя по упитанной физиономии и по властному взгляду, это был какой-то чиновник. Он тащил за собой толстячка, который был выше - Петра? Матвея? - на целую голову. Толстый мальчик сжимал в пухлых ручонках сотовый телефон. Он играл в какую-то игру на телефоне. Не обращая ни на кого внимания, пухлощекий мальчуган подошел к своему шкафчику, сел на скамейку. Его отец, кряхтя, присел на корточки и стал раздевать его.
- Хочу шоколадку, - лениво проговорил толстячок, когда отец натягивал на него шорты.
- Вечером будет тебе шоколадка, - ответил ему папаша. - Если будешь себя хорошо вести.
- Не хочу вечером, хочу сейчас! - толстый мальчик стал хныкать.
- На, - лицо чиновника побагровело. - Только не надо орать, как вчера…
Лицо толстого мальчика сначала расплылось в улыбке, а потом скривилось.
- А почему без орехов?
- Куплю я тебе с орехами! - В голосе чиновника слышалось нетерпение. - Куплю!
Когда взгляды толстяка и Петра пересеклись, Петя укоризненно покачал головой. Толстячок тут же показал ему кулак.
- Да пошел ты… - прошептал Петя и зашел в просторное помещение, в котором стояли стеллажи с игрушками, в котором было много таких же, как он… детей.
В помещении, которое многие называли странным словом "группа", было шумно. Дети носились, орали. От издаваемого ими шума у Петра заболела голова. Ему сразу же захотелось выскочить из группы, убежать как можно дальше от этого кошмара под названием детский сад. Только сейчас он понял, что никогда не любил детей. Для него они все были варварами, тупыми и эгоистичными монстрами, существами, от которых одни проблемы. А тут их было не меньше пятнадцати, и каждый из них представлял собой шумную, неуправляемую проблему.
- Нет, только не это, - пробормотал Петя, пятясь назад.
- Что ты сказал, Матвейка? - послышался не очень приятный на слух женский голос. Голос был тонким и писклявым. Принадлежал он женщине с хорошей фигурой, которая, судя по всему, была воспитателем.
- Домой хочу, к маме, - ответил ей Петр после недолгих раздумий. Конечно, для взрослого человека это было глупо, но что ещё может сказать пятилетний ребенок? Раз уж Петя оказался в теле мальчика, не зная, когда это закончится, он решил потихоньку вживаться в роль ребенка.
Воспитательница нагнулась и стала что-то говорить, но Петр её не слышал. Он смотрел на её груди, проглядывающие через разрез желтой блузки. Даже белый кружевной лифчик, сдерживающий их, не мог испортить впечатление от этого великолепного зрелища. Её груди казались Петру самыми большими в мире. Будучи взрослым, он никогда не видел таких больших грудей. Каждая из грудей была размером с перезрелый арбуз. К ним хотелось прикоснуться, помять их руками. В тот момент Петр понимал, что груди у воспитательницы вполне обычные, а ему они кажутся большими потому, что он маленький. Ему вдруг захотелось потрогать их. Пете даже в голову пришла мысль, что раз он - маленький мальчик, то ему за это ничего не будет. Но как только он протянул руки к вожделенным арбузам, воспитательница распрямилась и оглядела визжащих, беснующихся детей.
- Ну, ты всё понял, - спросила она.
- Да, - чисто автоматически ответил Петр, вздохнув. - Всё…
Она развернулась и пошла по направлению к сыну чиновника, который в тот момент пытался отобрать красную игрушечную машинку у тощего мальчонки. Тот упирался, плакал, но машинку не отдавал.
Взгляд Петра упал на ягодицы воспитательницы. Они ему напомнили мячи для аэробики - такие же большие, упругие. При каждом шаге воспитательницы они перекатывались под обтягивающими джинсами.
- Боже мой! - прошептал Петя. - Вот это да!
- Привет, Матвей! - Послышался голосок, который отвлек Петра от созерцания прелестей воспиталки.
- Привет, - ответил он девочке в белом платье. Её светлые волосы были сплетены в тугие косички. Её большие синие глаза разглядывали Петра с интересом. - Чего стоишь?
- Думаю, - ответил Петя.
- О чем? - спросила девочка.
- О жизни.
Девочка засмеялась.
- Ты говоришь, как мой папа.
- А кем твой папа работает? - спросил Петр.
- Программистом. Я же тебе рассказывала. - Синие глаза девочки округлились. - Ты забыл, да?
- Да, - ответил Петя.
- Ну, ты даешь…
К Матвею подскочил толстячок, сын чиновника. Ударив его по голове кеглей, он со смехом убежал.
- Если ты еще раз так сделаешь, я тебе эту кеглю в жопу засуну! - крикнул ему вслед Петр, потирая ушибленное темечко.
Девочка опять засмеялась.
- В жопу засуну… Кеглю! Ну, ты даешь! Ха-ха-ха!
Потом был завтрак. На завтрак подали манную кашу и чай.
После завтрака та же воспиталка всех детей обучала основам русского языка и математике. Разумеется, Матвейка был самым лучшим. Он просто блистал своими знаниями, чем вызвал удивление детей и воспитательницы - Людмилы Николаевны.
Потом детей вывели на прогулку. Прогулка показалась Петру весьма скучным занятием. В то время, как другие дети играли, он сидел в беседке и общался с Людмилой Николаевной. Выяснил, что она не замужем, окончила пединститут, живет с мамой.
К концу прогулки к Петру подошла его синеглазая подруга, и он научил её играть в футбол. Пожалуй, это была самая интересная часть прогулки.
После прогулки всех завели в группу. Дети, которых Петя про себя окрестил дебилами, начали беситься. Петр присел на деревянный стульчик, сложив руки на груди. Он чертовски устал от детей. Они все вели себя, как обезьяны в зоопарке. И только синеглазая подруга Петра, которую звали Лизой, была спокойной. Она не бегала, не кричала, предпочитая шумным игрищам игры с куклами или простое общение с девочками. Периодически она подходила к Пете и спрашивала, почему он ни с кем не играет. Он отвечал ей, что просто ему не хочется, настроения нет. До чего же ему хотелось уйти оттуда. Он смотрел на часы, висящие на стене, и с ужасом думал о том, что до конца этой каторги ещё очень много времени. За это время его голова может взорваться от этого шума и детской глупой возни.
От размышлений его оторвала резкая боль в голове. Толстый сын чиновника, которого звали Даниилом, опять ударил Петра кеглей по голове, причем, ещё больнее, чем утром. Ударив Петра, он захохотал и бросился на утек. Разозлившись, Петр схватил одноглазую куклу и метнул ею в Даниила. Кукла угодила толстячку в спину. Громко завыв, он сел на пол. Тут же к нему подошла Людмила Николаевна. Из-за шума Петя не расслышал, о чем воспитательница говорила с сыном чиновника, но после разговора с ним она взяла Матвейку за руку и поставила его в угол. Все дети, кроме Лизы, смеялись над ним и показывали на него пальцами. Но Петру было наплевать на них. Он прокручивал в голове свой бросок куклой и думал, что все-таки поступил, как настоящий мужчина. Если бы он был в своем теле, в теле мужчины, он бы поступил так же. Нет, он не сожалел о случившемся. И то, что он стоял в углу, не имело для него никакого значения.
Даниил в это время о чем-то шептался с мальчишками и бросал на Петра косые взгляды, полные ненависти.
В группу заглянула полная женщина.
- Люда, ты идешь? - спросила она, знакомым Петру жестом изобразив курящего человека.
- Иду, - ответила Людмила Николаевна.
Как только воспитательница покинула группу, Даниил и четверо мальчишек подошли к стоящему в углу Петру.
- Что надо? - спросил Петя, хотя ответа ему не требовалось.
- Ты зачем кинул в меня куклой? - спросил Даниил и тут же ударил Петра кулаком в грудь. Другие мальчишки тут же принялись бить кулаками и пинать его. В то же мгновение Петр понял, что обозначали злобные взгляды Даниила. Это он подговорил пацанов, чтобы они избили Матвея. Хоть это были малые дети, их удары были довольно-таки болезненными. Поняв, что нужно защищаться, Петр без особого труда растолкал мальчишек и подбежал к стеллажу с игрушками. Он не хотел причинять детям вреда, но их нужно было проучить и напугать, показать, что его трогать не нужно. Схватив за задние лапы плюшевого медведя, Петр начал бить им нападающих. Менее, чем за десять секунд он справился со всеми своими недругами. Плюшевым медведем получил по спине и мальчик, который даже не пытался напасть на Петра. Он просто попал под горячую руку. Но Петя сразу же извинился перед ним. После очередного удара шкурка медведя не выдержала и треснула на животе. Когда нападавшие мальчишки с ревом и с воем разбежались, Петя хотел отбросить порванного плюшевого мишку в сторону, но не успел, так как на шум пришла воспитательница. Она всё поняла, едва бросив взгляд на порванного медведя в руках Матвейки, на синтепоновые внутренности плюшевой игрушки, разбросанные по полу и на плачущих мальчиков.
Матвей тяжело дышал. Его щеки покрылись румянцем, а в глазах блестели озорные огоньки. Он чувствовал себя этаким титаном реслинга. Многие дети, ставшие свидетелями этого поединка, говорили, что Матвейка - молодец. А Лиза приобняла Матвея и шепнула на ухо, что он - настоящий "лыцарь".
Увы, Людмила Николаевна поняла всё по-своему. Резко взяв Матвея за руку, она отвела его в сторону. Нагнувшись, она строгим голосом спросила:
- Ты зачем хулиганишь?
- Я защищался, - ответил Петя, в очередной раз разглядывая её груди. В этот раз она нагнулась так низко, что Петр подумал о том, что ещё чуть-чуть, и арбузинки выпадут из чашечек лифчика. Очень хотелось прикоснуться к ним, покрутить соски, облизать их… Но Петр не мог себе позволить этого. Он ведь был всего лишь мальчиком, маленьким мальчиком. К тому же, он не хотел бросать тень на настоящего Матвейку, который, чисто теоретически, может вновь оказаться в своем теле и узнать о себе нечто такое, что нанесет ему душевную травму. - Они напали на меня.
- Да, - в разговор вмешалась Лиза. - Их было пятеро, а он был один. Они били его…
- А ты, Лиза, не вмешивайся! - одернула девочку воспитательница. - Не защищай его!
- А я его и не защищаю!
Поймав взгляд Матвея на своей груди, Людмила Николаевна отпустила руку Матвея, распрямившись.
- Кто заплатит за испорченную тобой игрушку?
- Мама, - спокойно ответил Петр. - Кто же ещё? У меня нет своих доходов.
- Ох, посмотрите на него! - воспитательница укоризненно покачала головой. - Умник тут нашелся.
- Да, я умный, - ответил Петя. - И сегодня на обучении я это доказал. О том, что случилось, я не жалею. Никто не имеет права бить меня. Это нарушение моих прав. И если и впредь кто-то хоть пальцем меня тронет, я сломаю об его голову стул.
- Я передам твои слова твоей маме, - в голосе воспитательницы уже не было строгости. Чувствовалось, что она растеряна и немного напугана. - С ней потом и поговоришь о своих правах.
- Поговорю, - ответил Петя, глядя на возвышающуюся над ним Людмилу Николаевну.
И они действительно поговорили. Петя ожидал, что Матвейка получит от мамы хорошую взбучку, но этого не произошло.
- В наказание телевизор неделю смотреть не будешь! - сказала мама после недолгих нравоучений.
- Очень он мне нужен, - Петя сгреб с журнального стола газеты и журналы и направился в детскую комнату.
- Зачем тебе они? - крикнула ему вслед мама Матвея. - Читать-то все равно толком не умеешь…
- Пригодятся, - буркнул Петр, закрывая дверь детской.
Действительно, газеты и журналы в следующие два дня ему здорово пригодились. В едь только благодаря им он узнавал о том, что происходит в стране и в мире. В том мире, связь с которым он утратил. Это был мир взрослых. Мир, который гораздо интереснее и насыщеннее, чем мир пятилетнего ребенка.
Петр быстро понял, что мир ребенка довольно-таки скучен и примитивен. Но так как он пока принадлежал этому миру, ему приходилось, глядя на других детей, делать всё так, как делают они, изображать ребенка, чтобы не выделяться на фоне других детей. Он учился у них играть, делать мелкие пакости, всякие глупости и хулиганить. В какой-то момент ему это даже начало нравиться, но он все равно тосковал по взрослой жизни. Когда-то ему хотелось жениться, завести детей. Но сейчас он понимал, что сделать всё это, будучи мальчиком, нереально. Мысль, что ему предстоит снова пройти путь от мальчика до взрослого мужчины, пугала его. И ведь никому и в голову не приходила мысль, что этот голубоглазый светловолосый мальчик, который лучше всех сверстников умеет играть в футбол, считать и писать, а также обтирает сопли об одежду своих "односадовцев", меряет сапогами лужи и дергает девочек за косички, ещё до армии познал прелести женского тела. Ещё до армии он употреблял спиртные напитки, курил и баловался травкой.
Вопреки ожиданиям Петра, изменения в поведении Матвея никого не обеспокоили. Многим они даже нравились. Особенно бабушке - Татьяне Васильевне, которой "мама Наташа", а именно так звали мать Матвея, отдавала сына на выходные. И чем Наталья занималась в выходные, Петру оставалось только гадать. Но, судя по пустым винным бутылкам и презервативам в мусорном ведре, она активно занималась поисками мужа. Ведь биологический отец Матвейки был охотником, который "ушел в лес и пропал без вести". В той, другой жизни Петр знал много таких охотников. И охотились они, в основном, на мохнаток.
В слух свои подозрения Петр не высказывал. Он продолжал гнуть свою линию, изображая ребенка. Через неделю ему было позволено смотреть телевизор. Но детские каналы он не смотрел. Его интересовали новости. Ещё он любил смотреть боевики, фантастику, комедии. Это были не детские фильмы, а потому Петя, когда смотрел передачи или кино не для детей, делал вид, что играет машинками или солдатиками.
Если поначалу такая жизнь ему нравилась, и он стал втягиваться в неё, то в какой-то момент он стал тосковать по своей взрослой жизни. Просмотрев много телепередач про колдунов, магов и экстрасенсов, он стал догадываться, что стал жертвой какого-то колдовства. И в его взрослом теле, скорее всего, живет душа пятилетнего мальчика. О том, что может натворить пятилетний недоумок в теле взрослого мужчины, Петру даже думать не хотелось. Но ему всегда интересно было узнать, как там поживает его взрослое тело. Не попало ли оно в беду, не наделало ли глупостей? Пытаясь решить для себя этот вопрос, Петр, когда гулял с мамой или с бабушкой, всегда тянул их к тому дому, в котором жил, пока был взрослым. Он делал это под предлогом, что там, во дворе, детская площадка лучше. Ведь там есть качели!
Бабушка и мама охотно соглашались, а Матвейка часами, до позеленения, качался на качелях, глядя на окна квартиры, в которой когда-то жил, наблюдая за людьми, входящими и выходящими из подъезда. Долгое время он не видел свое взрослое тело и уже решил, что никогда не увидит. Но в один прекрасный день из подъезда вышел ОН. На нем была грязная рваная одежда. Его сальные длинные волосы развевались на ветру, а в густую бороду были вплетены разноцветные косички. Его туфли были настолько разношенными, что подошвы были готовы вот-вот отвалиться. Взрослое тело Петра окружала толпа ребят разного возраста - от шести до тринадцати лет.
- Идем играть в футбик! - хриплым голосом крикнуло тело Петра. И вся толпа с криками устремилась на хоккейный корт, который в летнее время был футбольным полем и площадкой для выгула собак.
То, что некогда было вместилищем души Петра, дико хохотало и дурачилось. Глядя на этого неуклюжего придурка, Петя не сомневался, что в его взрослом теле живет пятилетний ребенок, а именно - Матвейка. Все его сомнения развеялись, когда один из мальчиков сказал бородатому придурку:
- Матвей, вставай на ворота!
- Ага! - радостно пробасил Матвей, встав в воротах и широко расставив ноги. На бородатом лице Матвея блуждала блаженная улыбка.
Петр слез в качелей. На негнущихся ногах он дошел до корта и присел на скамейку.
- Что с тобой? - спросила его Наталья, которая в тот момент даже не подозревала, что бородатый мужик, играющий с детьми в футбол - её настоящий сын, только в другом обличии.
Матвей хохотал, пропуская голы, не всегда попадал ногой по мячу с первого раза. Он совсем не умел играть в футбол, зато матерился, как пьяный сапожник. Не исключено, что грязно выражаться его научили старшие мальчики. Они тоже позволяли себе нецензурную лексику. Особенно в те моменты, когда Матвей пропускал голы. Глядя на него, Петр ужаснулся.
- Дебил! - вырвалось у него.
- Не то слово! - проходящая мимо старуха с клюкой, которая некогда была соседкой Петра в той, взрослой жизни, кряхтя, присела на скамейку. - Был нормальный человек, пришел из армии, на работу устроился… В какой-то момент его словно подменили. Стал дурак-дураком. Нигде не работает, питается на помойках. Родители его в психушку определили, так он опять здеся… Небось, убежал из психушки. - Старушка, имени которой Петр так и не смог вспомнить, посмотрела на Наталью, стоящую в стороне со скрещенными на груди руками. - Ты уводи всоего мальца отседова. Он у тебя хороший, негоже ему на таких дураков смотреть и матерщину слушать.
- Точно! - Наталья взяла Матвея за руку. - Пойдем отсюда, Матвейка. Плохой здесь двор…
- Да уж, - вздохнув, ответил Петя. В ту секунду он вдруг подумал, а что будет, если Матвейка вдруг увидит свою мать? Что он сделает? Наверняка, он бросится к Наталье со словами: "Здравствуй, мамочка!", от чего она перепугается до чертиков и упадет в обморок. Она ведь впечатлительная. Её потом будет трясти целую неделю. И объяснить Наташе, что в теле бородатого, похожего на бомжа, мужика живет её сын Матвей - нереально. Она не верит ни в Бога, ни в существование души. А экстрасенсов и колдунов считает шарлатанами. Ведь она воспитывалась в семье убежденных коммунистов. Не желая испытывать судьбу, Петр дернул Наталью за руку. - Пойдем быстрее, мамочка.
- Ты испугался того бородатого дядю? - спросила Наташа.
- Нет! Я кушать хочу. А ещё я хочу какать.