Вот Благородное Собранье.
Сиянье люстр, улыбок хмель.
Еще минута ожиданья –
И прожурчала ритурнель.
Кладу на подоконник шпагу.
По залу шорох пролетел.
И вот, будя в груди отвагу,
На хорах мерно вальс запел.1910
ПАЛЛАДА
Графине П. О. Берг
С кудряво-золотистой головы
Сняв гордый шлем, увенчанный Горгоной,
Ты мчишь свой челн в залив темно-зеленый,
Минуя риф и заросли травы.Ждет Сафо на скале. Сплелись в объятьях вы
И тает грудь твоя, как воск топленый,
И вот к тебе несет прибоя вздох соленый
Остерегающий призыв совы.Прости, Лесбос, прости! О, Сафо, не зови!
Не веря счастию, не верю я любви:
Под розами смеется череп, тлея.И легконогая, взлетая вновь на челн,
Обратно мчишься ты по лону вечных волн,
Тоску бессмертную в груди лелея.1913
ЕКАТЕРИНА ВЕЛИКАЯ
В. А. Юнгеру
Не в пышном блеске вечной славы,
Не в тайнах мудрой тишины
Я вижу облик величавый
Великолепныя жены.
Не голубая ясность взоров,
Не гром победы, не Суворов,
Не оды, не Мурза-поэт,
Не царскосельские аллеи,
Не эрмитажные затеи
Чаруют сердце мне – о, нет!Нет. Но мечта моя следила
С живым волнением в крови,
Когда ты женщиной сходила
Из царства славы в мир любви.
Вот стих раскат трубы орлиной.
Пред нежною Екатериной
Полудитя-кавалергард
Влюбленные склоняет взоры.
Струится шелк, лепечут шпоры,
В окне дрожит вечерний Март.1917
ВОЛЬТЕР НА ТАБАКЕРКЕ
В. А. Подгорному
Я Аруэ. Мой псевдоним Вольтер.
В глазах Людовика я дерзостный безумец,
А в Сан-Суси я был поэт и камергер,
Но возлюбил меня российский вольнодумец
И с табакеркою не мог расстаться он.
С тех пор я позабыл Версаль и Трианон,
И грубость Фридриха и лесть Екатерины.
В тамбовской вотчине, где псарня и перины,
Перед закускою лежал я у стола.
Речь непонятная и чуждая текла
Кругом, и лишь порой, будя мое вниманье,
Вдруг сыпался табак и слышалось чиханье.1916
ЧАСЫ НАПОЛЕОНА
Н. Ф. Балиеву
Часы Наполеона
Вы видите, друзья.
На мне его корона,
Звонить умею я.В приемной за докладом
У ширмы голубой
Стоял со мною рядом
Красавец часовой.К столу склоняясь низко,
Писал Наполеон.
Вдруг падает записка
И мой раздался звон.Тогда, подняв посланье,
Покинув важный стол,
На нежное свиданье
Наполеон пошел.Но чрез минуту снова
Взойдя в приемный зал,
Взял ухо часового
И, потрепав, сказал:Не стой к часам так близко:
Не видно из дверей,
Куда летит записка
Возлюбленной твоей.1916
НИКОЛАЙ ПЕРВЫЙ
Ты стройно очертил волшебный круг –
И Русь замкнулась над прозрачным шаром.
В нем истекало солнце тихим жаром,
В нем таял, растворяясь, каждый звук.Ты первый сам своим поверил чарам
И всемогуществу державных рук,
Тщету молитв и суету наук
Отдав брезгливо мужикам и барам.Чтоб конь Петров не опустил копыт,
Ты накрепко вковал его в гранит:
Да повинуется Царю стихия!Взлетев над безвоздушной пустотой,
Как оный вождь, ты крикнул солнцу "Стой!",
И в пустоте повиснула Россия.1916
ПУШКИН
Из-за бронзовой решетки
Облик мраморный слежу,
Растоптав клобук и четки,
К Аполлону подхожу.О, прости меня, великий,
Не соблюл я твой завет
И за сумрак ночи дикой
Отдал солнечный расцвет.Ты молчишь. На мрамор чистый
Не падет мой рабий вздох.
Торжествуй в красе лучистой,
Пушкин-солнце, Пушкин-бог!1917
СКАЗКА
Леночке Юнгер
Там, где ёлки вовсе близко
Подошли к седому пруду
И покрыли тенью низкой
Кирпичей горелых груду,Где ручей журчит и блещет
Серебряною игрушкой,
Жил да был старик помещик
Со своей женой-старушкой.Был военный он в отставке,
Обходительный и чинный,
В палисаднике на лавке
Восседал он с трубкой длинной.А она, чепцом кивая,
В цветнике читала книжку,
Мятным квасом запивая
Городецкую коврижку.Были дни, и люди были,
И куда-то всё пропало:
Старики давно в могиле,
Дом сгорел, цветов не стало.И теперь в овраге низком
Только с ветром шепчут ёлки,
Да кружатся с диким пеньем
Ястребята и орёлки.1911
ГЮИ ДЕ МОПАССАН
Вечерний выстрел грянул над водой,
И, клюв раскрыв, в крови упала птица.
Зловещая, холодная зарница
Замедлила над розовой слюдой.Закрылась вдохновенная страница.
О Мопассан! Твой призрак молодой
Томит наш век, угрюмый и седой,
Как тягостных кошмаров вереница,Среди продажных женщин, злых людей
Ты видел игры звездных лебедей
И вздохи роз в угарном слышал дыме.Ты помнишь ли последний час, Гюи?
К тебе пришли домашние твои,
А ты шептал любимой лодки имя.1914
"Что день, то яростней идет война..."
Что день, то яростней идет война.
Хрипят простреленные груди.
Далёким грохотам орудий
Не внемлет скорбная страна.
И с каждым днем свежей листы,
Трава душистей и медвяней
И на задумчивой поляне
Нежнее шепчутся цветы.1905
ОКТЯБРЬ 1905
Безотрадный дикий вой,
Зов мучительно-тревожный,
Непонятный, невозможный
Грустно стонет над Москвой.Это люди или псы?
Это лай или рыданья?
В безмятежном ожиданье
Тихо шепчутся часы.Срок, назначенный судьбой,
Пропылал в осеннем мраке.
Воют чуткие собаки.
Чу! часов зловещий бой.1905
УЛАНЫ
А. А. Садовскому
К тополям плывут белёсые туманы,
По полям спешат смоленские уланы.Впереди начальники седые,
Позади солдатики младые.Проскакали свежими бороздами,
Распугали ворон с дроздами.За околицу выехали к речке.
Видят: баба пригорюнилась на крылечке.Нет ли с вами моего Степана,
Удалого смоленского улана?Отвечал ей старший полковник:
Твой Степан давно уж покойник.Уланы деревню проскакали.
Туманы развеялись и пропали.Вдоль полей помчались эскадроны,
С тополей на них кричали вороны.Заблеяли у околицы овечки,
А баба всё молится на крылечке.1916
ЧЕРВИ
Венец терновый на холодном лбу
(Возложен на нее с давнишних пор он),
Застыл позор во взоре помертвелом.
Россия мертвая в покрове белом!
Над телом кружится железный ворон,
И черви жадные кишат в гробу.Всё умерло и стихло навсегда.
Предания, заветы, честь и слава
Искажены усмешкою двуличной,
Завыл отходную гудок фабричный,
Спешит червей неистовая лава,
И празднуют поминки города.В родных усадьбах плачутся сычи,
По чердакам среди разбитых стекол
Справляет ветер злые панихиды,
В пустых полях несется плач обиды,
Подстреленный раскинул крылья сокол,
Лишь черви радостно шуршат в ночи.Ликуйте, гады! Рвите прочь с костей
Покорное, измученное тело!
Ты, ворон зарубежный, выклюй смело
Глаза поблекшие! Валите груды
Сырой земли, могильщики-Иуды,
Встречайте песнями ладьи гостей.И алчные несутся чужаки
Торжествовать над свежею могилой,
Где погребен последний призрак сказки.
Отпеты песни, почернели краски,
Склонился Дух пред золотою силой,
И выпал жезл из царственной руки.1916
ЦАРИ И ПОЭТЫ
Екатерину пел Державин
И Александра – Карамзин,
Стихами Пушкина был славен
Безумца Павла грозный сын.И в годы, пышные расцветом
Самодержавных олеандр,
Воспеты Тютчевым и Фетом
Второй и Третий Александр.Лишь пред тобой немели лиры
И замирал хвалебный строй,
Невольник трона, раб порфиры,
Несчастный Николай Второй!1917
27 ФЕВРАЛЯ 1917
Дням, что Богом были скрыты,
Просиять пришла пора.
Опусти свои копыты,
Гордый конь Петра!Царь над вещей крутизною
Устремлял в просторы взгляд
И указывал рукою
Прямо на Царьград.Мчаться некуда нам ныне:
За обильные поля
Отдала простор пустыни
Русская земля.Посреди стальных заводов
И фабричных городов,
Мимо сёл и огородов
Бродит конь Петров.
Просит он овса и пойла,
Но не видно седока,
И чужой уводит в стойло
Дряхлого конька.1917
КОНЕЦ
Над Всероссийскою державой
По воле Бога много лет
Шумя парил орел двуглавый,
Носитель мощи и побед.
Как жутко было с ним вперяться
Времен в загадочную мглу!
Как было радостно вверяться
Ширококрылому орлу!Увы! Для русского Мессии
Встает Иудина заря:
То Царь ли предал честь России,
Россия ль предала Царя?
Или глаголы Даниила
В веках растаяли, как дым,
Иль солнце бег остановило,
Иль стал Женевой Третий Рим?Братаясь радостно с врагами,
Забыв завоеваний ширь,
В грязи свое волочит знамя
Тысячелетний богатырь.
Британский лев и галльский петел
Его приветствуют, смеясь.
Пусть день взойдет, могуч и светел:
Ему не свеять эту грязь.Россия, где ж твоя награда,
Где рай обетованных мест:
Олегов щит у стен Царьграда,
Славянский на Софии крест?
Когда-то венчанное славой,
Померкло гордое чело.
И опустил орел двуглавый
Свое разбитое крыло.1917
Из книги "МОРОЗНЫЕ УЗОРЫ"
(1922)
НАДЕНЬКА
Я помню Наденьку Орлову
Совсем ребенком. Налегке,
В полусапожках и в платке,
Она, смеясь, гнала корову.
Уж на вечернюю дуброву
Ложился сумрак. На реке
Синел туман, и в челноке
Рыбак спешил к ночному лову
С вязанкой удочек в руке.В глухом уездном городке
Ее отец, седой урядник,
Вдовец, из отставных солдат,
Имел свой дом и палисадник.
Еще у Наденьки был брат,
Телеграфист, уездный фат,
Велосипеда бойкий всадник.То было двадцать лет назад.
Подростком Наденька Орлова
С кухаркой старою вдвоем
Вела хозяйство. День за днем
Струился чинно и сурово.
Дышал уютом тихий дом.
Щегленок в клетке под окном.
Диван, два кресла, стол дубовый
И медный самовар на нем
С блестящей утварью столовой.По воскресеньям иногда
Сходились гости к самовару
И пели хором. Брат тогда,
Звеня, настраивал гитару,
И было весело всегда.
Письмо уряднику прислала
Сестра. В Москве она жила
И экономкою была
У пожилого генерала.
Она племянницу звала
И вывесть в люди обещала.
Так Наденька москвичкой стала
И золотые купола
С веселым страхом увидала.Семь лет промчались как стрела.
Жизнь беззаботная текла,
Как будто смертный час отсрочен.Старик Орлов был озабочен
И грустен. Под Мукденом пал
Любимец сын. Отец узнал,
Что мир ненужен и непрочен.
Он призадумываться стал,
Слег, расхворался и не встал.И тихий домик заколочен.
Над пестрой древнею Москвой
Садилось солнце. Вдоль бульваров,
Шумя, катился ток живой.
Десятки тысяч самоваров
Кипели в тысячах домов,
Гудели окна кабаков,
Пылили легкие пролетки.
В зоологическом саду
Рычали львы из-за решетки,
Плескались весла на пруду,
И Наденька, привстав на лодке,
На замерцавшую звезду
Глядела робко и стыдливо.
Ее спокойный кавалер
На весла налегал лениво
С небрежной строгостью манер.
Никто бы не узнал теперь
Былой урядниковой дочки,
Мещанки в ситцевом платочке,
Что бегала по слободе,
Звала телят и кур кормила,
В красавице изящно-милой,
Летящей взорами к звезде.Кто ж кавалер ее? Везде
Известен Иоанн Аскетов,
Знаток стиха, король поэтов,
Замоскворецкий де-Гурмон.
На самом деле звался он
Иван Егорыч Отшвырёнков
И с малолетства был силен
В стихосложенье. Солдатёнков
Покойный мальчика крестил,
Учиться в школу поместил
И издал том его сонетов.Таков был Иоанн Аскетов.
Писатель Наденьку встречал
В полусемейном тесном круге
У гимназической подруги.
Сперва се не замечал,
Потом заметил и влюбился.Стемнело. Вечер закатился,
Огни погасли над прудом.
По Пресне Надя шла с поэтом.
Куда ж они? В семейный дом
Промчаться в танце молодом,
Блеснуть перед московским светом
Иль в театральное фойе?Кто, сидя в лифте на скамье,
Многоэтажный дом огромный
В корзине пролетал подъемной,
Тот видел надпись: "Рекамье".
Здесь перед дверью ярко-новой
Аскетов с Наденькой Орловой
Из лифта вышли. Дверь ключом
Американским отворили;
В передней тихо, как в могиле.
Вздохнула Наденька. О чем?Фонарь японский в кабинете,
Душистый кофей с калачом,
Коньяк, ликеры. В полусвете
Дышала папироской там
Не Рекамье – не бойтесь, дети, –
А просто Тёркина madame,
Одна из моложавых дам
В румянах, буклях и корсете.Аскетов с Тёркиной дружил.
Покойный муж ее служил
И сочинил два-три романа.
Он громкой славы не нажил
И не сумел набить кармана.
Но Теркиной сдаваться рано:
Она открыла "институт
Для исправленья переносиц"
И скромно поселилась тут
Под кличкой "Рекамье-фон-Косиц".
Так до сих пор ее зовут.Любить неловко без косметик
В наш век. Давно известно нам,
Что дьявол первый был эстетик.
Об этом знал еще Адам.Аскетов с Надей ночевали
У Рекамье. Поутру встали
И пили чай, не торопясь.
Все трое весело болтали.
Шутила Наденька, смеясь.
На улицах стояла грязь,
Бульвары под дождем блистали,
И статуя на пьедестале
Покорно мокла, наклонясь.К себе вернувшись, не застала
Домашних Наденька. Прошла
В чуланчик, где она жила
Бок о бок с теткой, постояла,
Потом в столе у генерала
Револьвер новенький нашла,
К виску холодный ствол прижала –
Короткий треск – и умерла.Ее с почетом схоронили.
Мы все на отпеванье были
И на серебряный покров
Сложили несколько венков.
В слезах, под черным покрывалом,
Стояла тетка с генералом,
Семь гимназических подруг
Образовали полукруг.
За ними встал король поэтов,
Известный Иоанн Аскетов
В красе сложенных гордо рук
(Креститься он считал излишним
И ниже сана своего).
Неподалеку от него,
Румяная, подобно вишням,
Кусала губки Рекамье,
Теснилась к Надиной семье,
Платочек розовый терзала
И чуть на гроб не залезала.
При ней вертелся репортер.
Я слушал погребальный хор,
Я видел Наденьку Орлову:
В полусапожках и платке
Она, смеясь, гнала корову
В глухом уездном городке.
СТИХОТВОРЕНИЯ,
НЕ ВОШЕДШИЕ В КНИГИ
СТИХОТВОРЕНИЯ
1894-1916 годов
"Я поднял парус, сам не зная..."
Я поднял парус, сам не зная,
Куда меня он поведет,
Где встретится душа родная,
Где сердце вечный мир найдет.Отливу вспять не воротиться,
И для пловца возврата нет.
Дни тянутся, а время мчится
Для поражений и побед.Надулся парус мой упрямо,
Челнок качается, иду.
Вершись, таинственная драма,
На счастье мне иль на беду.1894
"На темном зеркале реки..."
На темном зеркале реки
Дрожат рыбачьи огоньки.
Там над горой луна всплывает.
И стал слышнее плеск ручья.
Как нежно на стволе ружья
Ее прозрачный отблеск тает.Луга заискрились в росе.
Вот крикнул перепел в овсе.
Луна всех ярче и чудесней.
Усни, мой пес. Костер погас.
Пусть соловьи разбудят нас
Свой предутреннею песней.1896
"Опять по кочкам и корягам..."
Опять по кочкам и корягам
В рассветную седую ширь
Мой тарантас плетется шагом,
А над синеющим оврагом
Сияет белый монастырь.Вновь пережил немую ночь я,
Вновь занимается заря.
Стук дятла, болтовня сорочья,
Туманно-розовые клочья
И дальний звон монастыря.1897
В. П. ДАЛМАТОВУ
Нет, ни Эгмонта грусть, ни Гамлета страданье,
Ни слезы Жадова, ни Чацкого признанья
Художественный твой не оправдали труд.
Прочь розы и венки, они тебе нейдут.Играя взорами, блестя улыбкой детской,
Небрежно входишь ты в салон великосветский.
Пробор и модный фрак, остроты и цветы,
Бокал шампанского… Телятев, это ты!1898 (1930-е годы)
"Прекрасна юная Джульетта..."
Прекрасна юная Джульетта
В расцвете мимолетных лет,
Чья прелесть гением воспета,
Чьей участи печальней нет.Нежна Офелия больная
С предсмертной песней на устах.
Чиста Корделия святая
У Лира дряхлого в руках.Но их земное совершенство,
Смиряясь, меркнет перед Той,
Кто в мире райского блаженства
Небесной светит красотой.1898 (1930-е годы)
"Сняв ружье, я прилег на лугу..."
Сняв ружье, я прилег на лугу
Меж высокой болотной травы.
Полдень жарок, и я не могу,
Не могу приподнять головы.