Морозные узоры: Стихотворения и письма - Борис Садовской 12 стр.


<1913>

"Снова мы вместе, и снова..."

Снова мы вместе, и снова
Бред поцелуев и рук.
Воротника кружевного
Смятый расстегнутый круг.

Желтые душные кудри
Как золотые струи,
Похолодевшие, в пудре,
Белые щеки твои.

Выговор мило-нечистый,
Странно блуждающий взгляд,
Ласковость груди волнистой,
Губ опьяняющих яд.

Разгоряченного тела
Буйная сладкая дрожь,
Страсть без конца, без предела,
И… беспредельная ложь.

<1914>

"Ты, нежная, как ветвь оливы..."

Ты, нежная, как ветвь оливы,
Таишь в себе смертельный яд.
Твои движения девически-стыдливы,
Но о желании недетском говорят.

Ты рождена для бурь, для страсти темной, жгучей,
Что набегает вдруг неотразимой тучей,
Неодолимая в предвестии тревог.
В ней грозный Сатана и милосердный Бог.
Она зовет меня – о рок противоречья –
Касаться нежно уст и замирать у ног.

Любовь бессмертная и похоть человечья
Равно влекут к тебе. Сиянье красоты
Загадкой вечною мое томленье множит.
Ты видишь, я люблю. Но не узнаешь ты
Ту муку тайную, что жжет меня и гложет.

<1914>

"Как я любил ночных свиданий..."

Как я любил ночных свиданий
Начала и концы с тобой!
Сперва чуть слышен плеск желаний,
Но всё растет, растет прибой.

Он, бурной страстию волнуем,
Качает плеч твоих овал,
И бесконечным поцелуем
Торопишь ты девятый вал.

Потом, от яростного шквала
Очнувшись подле губ твоих,
Как я любил, чтоб ты лежала,
Покуда океан не стих!

Но ты встаешь, накинув платье,
Забыв на кресле шаль свою.
И я последнего объятья
Прощальное блаженство пью.

<1910-е>

ОБРЫВ

1. "В сверканье знойном дня люблю лесной обрыв..."

В сверканье знойном дня люблю лесной обрыв.
Под ним внизу овраг прохладнее темницы,
Стена живых ветвей, где нежно свищут птицы,
И пестрого ручья, дрожа, скользит извив.

Здесь сетью золотой листва в лучах дробится,
В кустах птенцы пищат, бесклювый рот раскрыв,
А в жаркой вышине чета орлов кружится,
С влюбленным клекотом в истомный воздух взмыв.

И сознавая жизнь одним мгновеньем ясным,
Не отрывая глаз, на солнце я гляжу,
И грежу сладостно, и мыслями брожу
В лучистом мареве, в огне багрово-красном.

2. "В вечернем зареве обрыв отрадней мне..."

В вечернем зареве обрыв отрадней мне.
Зияющий овраг грозится вещей тьмою.
Деревья замерли. Внизу под их стеною
Робеющий ручей щебечет в полусне.

К преданьям темных дней взывая, реют совы.
Им тяжким клекотом шлет сумрачный ответ
Седого дерева иссохнувший скелет.
На нем пророчески поник орел суровый.

Мне странно. На душе ни грез, ни мыслей нет,
И только вечера багряный силуэт,
На горизонте встав, звенит в оковы,

И вспыхивает в ночь, стремясь сорвать запрет,
И манит призраки невозвратимых лет.
О, непостижные! как вечно далёко вы!

<1914>

"Здесь пляшут голуби над раскаленной крышей..."

Здесь пляшут голуби над раскаленной крышей,
А там, где в зное дня дымится Чатырдах,
Кусты орешника взбираются всё выше,
К орлам, задумчиво плывущим в облаках.

Но юга знойного мне тяжко упоенье
И нестерпимо жить в дремотном полусне,
Когда я полон весь и звуков и движенья,
Когда ты грезишься и днем и ночью мне.

Пусть одиночество сгорит на пышной тризне.
Чрез горы и моря я сердце кинул той,
Чье имя нежное, святое имя жизни,
Венчало счастием мой полдень золотой.

Как турок, преклонясь, хочу молить Аллаха,
Чтоб сохранил меня навеки молодым,
Чтоб со стихов моих, как с тронов Чатырдаха,
Вздымался к вечности благоуханный дым.

<1914> <1908>

К.Р.

Музы ко гробу вождя своего ароматы приносят.
Лавры ему на чело сам Аполлон возложил.
Цепь из орлов золотых и державного пурпура складки
Под величавым венком с лирой скрестившийся меч.

1915

ЧЕТЫРЕХСТОПНЫЙ ЯМБ

М. Долинову

Когда четырехстопным ямбом
Я в утре розовых огней
Гремел надменным дифирамбом
На лире юности моей,

Я не хотел стиха иного,
Но набежавшей жизни гарь
Затмила свет луча дневного
И кровью налила фонарь.

Как обольщенная невеста,
Забыв победоносный звон,
Взлюбил я вялость анапеста
И амфибрахия уклон.

И вот, больному прошлым летом,
Ты подарил мне свой сонет,
И юностью твоей, как светом,
Вновь озарил меня поэт.

Да не смутятся дряхлым стоном
Огни твоих священных ламп,
Запела лира прежним звоном,
Взвился четырехстопный ямб.

<1915>

ПРЕВРАТНОСТИ СУДЬБЫ

I

Он был московский декадент,
Худой и долговязый.
Еще когда он был студент,
Блистал отменной фразой.
В Кружке на "вторниках" порой
Ораторствуя хлестко,
Он вдруг сшибал графин с водой
В волнении с подмостка.
Он уверял, что надо сечь
Читателей Толстого,
Он утверждал, что надо сжечь
Собранья Третьякова.
Вилье, Верлена восхвалял,
Хоть не читал обоих,
Как Обри Бердслей, рисовал
На собственных обоях,
Превознося любовный грех,
Вводил наркозы в моду
И вместо морфия при всех
В колено прыскал воду.

II

Но пролетел зловещий год
С роптанием угрюмым.
И, всколыхнув со дна народ,
Промчалась буря с шумом.
Стал тих и скромен наш эстет,
Зато, как бы в награду,
Окончил университет
По первому разряду.
Как Бёрдслей, в цифрах наш герой
Баланс ведет, скучая,
И грезит в комнате пустой
С пустым стаканом чая.
Уж не флиртует он в кафе
В подобие Верлену:
Он летом выискал в Уфе
Себе невесту Лену.
К ней преклоняясь на плечо,
Стихи шептал любовно,
И полюбила горячо
Бухгалтера поповна.

<1916>

CARTES POSTALES

I "Твой взор – вечерняя истома..."

Твой взор – вечерняя истома,
Твой голос - нежная свирель,
Ты – из японского альбома
В прозрачных красках акварель.

На серо-матовой странице
Рисунка тонкие черты:
Блестят плоды, сверкают птицы,
К озерам клонятся цветы.

Я вижу в красках акварели
Полузадумчивые сны:
Уста цветов, глаза газели
И тонкий вздох твоей весны.

II "Сражен я златокудрым Фебом..."

Сражен я златокудрым Фебом,
Он мечет стрелы на меня.
Один, под раскаленным небом,
Сижу в безумном зное дня.

Один сижу среди бульвара
У распустившихся берез.
Но вот сплошное море жара
Прорезал свистом паровоз.

Родной привет из синей дали!
Он вновь зовет меня туда,
Где изумрудом на эмали
Сияешь ты, моя звезда.

III "Заблудившись в безжалостном терне..."

Заблудившись в безжалостном терне,
Рву о гневные сучья суму,
Вижу ласковый призрак вечерний
И молюсь бессловесно ему.

Жабий хор над болотною гатью,
Шепот трав и безмолвный закат
Осеняют меня благодатью,
С утомленной душой говорят.

Говорят мне спокойные речи
О великой святой тишине,
О грядущей торжественной встрече,
О бессмертном сияющем дне.

Умиляюсь: безумное счастье,
Счастье детства, ты снова со мной!
С восхищенной, вздыхающей страстью
Догорел океан голубой.

<1916>

СОНЕТ

Мадонной ты предстала мне впервые,
Подняв ладонь, благословляла ты
Весенних птиц. Сияли как живые
На полотне прелестные черты.

Неодолима сила красоты.
Твой смех звучит, как струи ключевые,
Твои глаза, как зори огневые,
Твои уста – пурпурные цветы.

Я сохраню твой дар. В ночной мечте
Со мною та рука и кольца те,
Что целовал я пламенно и жадно.

Пусть не коснутся их ничьи уста.
Мне одному и сочный грозд куста,
И винный хмель, и запах виноградный.

<1916>

СТАРИКУ

Твои огни погасли без остатка,
Но не дрожи:

Тебе сулит загробная загадка
Иную жизнь.

Все ищешь ты, где юность пролетела,
Ее следы:

Их нет давно; где счастье пламенело,
Там пыль и дым.

Освободись от лжи воспоминаний,
Не жди любви.

Всё минуло, и жизнь к последней грани
Стремит извив.

И постепенно жадные морозы
Убьют тепло,

И заглушит чернеющие розы
Чертополох.

Считай в тиши удары вечной прялки
О колесо,

Пока не бросит смерть свои фиалки
В твой зимний сон.

<1916>

"Воскинув пред образом руки..."

Воскинув пред образом руки,
Он долго молился без слов,
И слышались вздохи да стуки
Тяжелых его сапогов.

И тут же с высокой постели
В морозный полуночный час
С надеждой на старца глядели
Две пары измученных глаз.

<1916>

"Люблю я радостно, люблю печально..."

Люблю я радостно, люблю печально,
В час грусти сладостной душа моя нежна.
Люблю я нежно и сентиментально;
Сентиментальная любовь моя печальна,
И радостна, и сладостна она.

Губами губ искать, не говоря ни слова,
Глазам уверовав, глазами уверять,
Искать любимых губ и верить взглядам снова,
Любить и уверять, не говоря ни слова,
И поцелуями признанья повторять.

Любимый друг! В твоих бездонных взорах,
Как мина под землей, готовит взрывы страсть.
Мой взор в глаза твои сверкнул, как искра в порох,
Как порох, вспыхнул взрыв. Взлетаю в дымных взорах,
Чтоб мертвым с высоты к ногам твоим упасть.

<1916>

СОН

Мне снилось недавно. Как будто в театральном
Стою я коридоре, и во все концы
Идут люди, люди. Отблеском печальным
Озарялись лица, и я знал: это – мертвецы.

Шли быстро и тесно, как после представленья,
Душно, безответно мигал над ними газ.
Слышались речи, но как жалобное пенье,
Смех звучал, но тоска в него вплелась.

Были шедшие передо мной изящно одеты.
Но мгновеньями из-под причесок сверкали черепа.
Под шубами и ротондами чуялись скелеты.
Шла, говорила пестрая толпа.

И я с нею слился, потонул в этом мертвом море.
Белые саваны, погребальные венцы.
Было скучно. Я смотрел в равнодушном горе,
И всё двигались, двигались мертвецы.

<1916>

ИСТОРИЯ КУПЛЕТА

I
Двадцатые годы

Лизета, милая Лизета,
Я воздыхаю по тебе.
Туманом рощица одета,
Заплакал филин на трубе.
Я рву цветочки для любезной,
За мною бабочки летят,
Любовь душе моей полезна,
Как летом вкусный лимонад.

II
Сороковые годы

Директор департамента
Меня поцеловал
И на листе пергамента
Награду подписал.
От похвалы начальника
Очнувшись поутру,
Я у столоначальника
Столовые беру.

Его превосходительство
Мне перья поручил.
Под их я покровительством
Сто дюжин очинил.
Их камеристка Линочка
Придерживала дверь,
И вот уж их кузиночка
Невеста мне теперь!

Раз в жизни нам родиться,
Живя, весь век учись:
Чтоб с барышней слюбиться,
За девкой волочись.

III
Шестидесятые годы

Вся исполнена горем,
Плачет родная страна.
Водка свирепствует морем,
И голодает жена.

Эх, православные массы,
Что же над вами творят?
Пьют за прогресс и за кассы,
И говорят,– говорят.

Ходят в театры, в концерты,
Даже, о, ужас, в балет!
И рассылают конверты
В Пизу, в Париж, в Тарталет.

Знать не желают несчастья.
Устрицы, пышный наряд.
Топят в вине сладострастье,
И говорят, говорят.

IV
Восьмидесятые Годы

Тарарабумбия,
Сижу на тумбе я,
Домой не двинусь я –
Там теща ждет меня.

Боюсь изгнания,
Волосодрания.
Такая участь суждена,
Когда ученая жена!

Тарарабумбия,
Здесь не Колумбия:
Здесь наши гласные
Во всем согласные.

Дела доходные,
Водопроводные.
Все нам полиция решит,
Покуда Дума крепко спит.

1916

МОНАШЬЯ

Ты игумен, игумен мой,
Клобук черный, глаза бесстыжие,
Ты зачем меня в чернецы постриг,
Удалого добра молодца?
Уж я посох под стол брошу
Камилавочку под лавочку:
Не мое дело к обедне ходить,
Не мое дело к вечерне звонить,
Я хочу пить зелено вино,
С молодицами песни играть,
Красных девок в келью важивать.

<1914?>

Из газеты
"НИЖЕГОРОДСКИЙ ЛИСТОК"

"Куполы блещут пожаром..."

Куполы блещут пожаром,
Яркое солнце смеется.
Над запестревшим бульваром
Благовест медленно льется.

Всюду бесцветные взгляды,
Речь однотонно-тупая.
Медленных зданий громады
Молча глядят, выжидая.

Мчатся ритмически-мерно
Шины упругих колясок;
Всё так заученно, верно,
В тоне обыденных красок.

Хочется бешенства, встряски,
Смеха, безумств, приключений!..
Молча несутся коляски,
Люди проходят как тени.

Тени – фантомы немые,
Мертвых людей мириады.
Речи бесцветно-тупые,
Трупов гуляющих взгляды.

<31 октября 1909>

ДЕВИЧЬЯ ТОСКА

О.Г.Ч.

Вот уж нет на закате зари
И огнистая зыбь догорела.
Ах, скорее, скорее сгори, –
У окна мне сидеть надоело!

Опостылела вечная тишь.
Эта скука мне с детства знакома.
Целый день пред окошком сидишь.
Целый день не выходишь из дома.

На селе хороводы ведут,
Заливается песня уныло.
Ах, как дни мои скучно идут,
Ах, как всё мне на свете постыло!

В темных избах не видно огня.
Надрывается плачем гармошка.
Жизнь, ты катишься мимо меня, –
На тебя я гляжу из окошка!

<1 ноября 1909>

ПЕРЕД КОНЦОМ

В ясный вечер луга пустели;
Опускался шар золотой.
Под прощальные звуки свирели
Уходили люди домой.

Уходили с веселой пляской
С голубых и лиловых лугов.
Синий вечер томился лаской
Несказанных предвечных снов.

Вот разлился пламень кровавый,
Одиноко смолкли поля,
Перед смертью поникли травы,
О конце вздохнула земля.

Тишина, тишина над лугами!
Только воет пес вдалеке,
Только совы веют кругами,
Изнывая в вечной тоске.

<10 декабря 1909>

"Волны музыки опять..."

Волны музыки опять
Полились из мезонина.
Упадаю на кровать, –
Изнемог в объятьях сплина.

Руки сжаты на груди,
В мыслях – вижу дни, как степи.
Год за годом впереди,
День за днем куют мне цепи.

Неужель идти вперед?
Слышу голос: неизбежно!
Неизбежный путь ведет
Из долин к вершине снежной.

Не вернуться, не стоять
В заколдованных долинах,
Надо выше путь искать,
Чтоб замерзнуть на вершинах.

Подымаюсь. В путь опять!
Там подставлю грудь лавине…
Смята, брошена кровать.
Стихли звуки в мезонине.

<17 декабря 1909>

ЛИЛИЯ

Белая лилия на болоте тинистом,
Белая лилия на глухом болоте,
На лилово-сумрачном, на зелено-илистом,
Трепетно прислушалась к дальней звонкой ноте.

То рогов охотничьих пенье призывное.
Белая лилия на болоте вязком.
Белая лилия слышит песни дивные,
Отдается радостно мимолетным сказкам.

Белую лилию из болота сонного
Манит зов серебряный в голубые дали,
Будто крылья тонкие мотылька влюбленного
К лепесткам раскрывшимся, чуть дыша, припали.

В царстве леса тихого, в дымке утра тающей,
Где цветы счастливые спят на склоне горном,
Гаснет неуслышанным стон рогов взывающий.
Белая лилия на болоте черном.

<20 декабря 1909>

"Удрученный нависшими тучами..."

Удрученный нависшими тучами,
Угрожаемый шорохом гадин,
Я бессильно карабкался кручами,
И, как смерть, был мой путь беспощаден.

Миновал я дорогу тернистую
И очнулся на горном просторе.
Вижу гладь безгранично-волнистую
Серебристо-зеленого моря.

Оглянулся – и запада бурного
Не узнал за пройденною далью.
Блещут призраки неба лазурного
Голубой беззакатной эмалью.

<29 декабря 1909>

НА НОВЫЙ ГОД

Нового года преддверие.
Вечности ширь необъятная.
Звездам задумчивым верю я,
Верю вам, лунные пятна!
Знаю, чьей тайною стонете,
Грусть ваша сердцу понятна:
Дням, что за мною вы гоните,
Не возвратиться обратно.

Вижу я взоры склоненные.
Замер блаженно в их власти я,
Кроет мечта озаренная
Жизни бездонные пасти.
Ты, моя лилия гибкая,
Дай мне погибнуть от страсти!
Зори! Прощальной улыбкою
Звездное небо окрасьте.

Назад Дальше