Вот как говорит о победе 16 января 1944 года официальный полковой документ:
"В 14 час. 40 мин. в районе Ново-Злынки от земли атаковал Me-109, открыв огонь со 100-70 метров. Самолет противника стал разрушаться в воздухе, загорелся и перешел в беспорядочное падение. Факт сбитая подтверждают младшие лейтенанты В. Мухин и А. Гопкало".
В боевой аттестационной характеристике, подписанной командиром полка 17 января 1944 года, указано, что старший лейтенант Кожедуб имеет 173 боевых вылета на самолете Ла-5, провел 52 воздушных боя, в которых лично сбил 25 самолетов противника. "Общий налет 777 часов, из них 177 час. 03 мин. боевой налет".
30 января 1944 года Кожедуб совершил 4 боевых вылета в район Звенигородка - Шпола, все - с боями. В тяжелых воздушных сражениях в этот день полк потерял двух молодых, но сильных летчиков: одного из братьев-близнецов - А. Колесникова и А. Кальянова.
"В этот же день моей эскадрилье представился случай отомстить за друзей, - вспоминает Кожедуб в своей книге. - По приказу командира я вылетел в четвертый раз в тот же район. Облака затянули белесое небо, видимость была неважная. На фоне снежного покрова внизу отчетливо виднелись воронки - по ним нетрудно определить линию фронта. Внезапно я заметил белые самолеты. Они появились неожиданно, ниже нас. По белому фону разбросаны черные пятна: зимний камуфляж. Насчитываю 27 "юнкерсов". Звено летит за звеном. Они готовятся к бомбометанию по деревне Журовка, где было скопление наших танков.
Передаю товарищам:
- Иду в атаку.
Противник, очевидно, понял, что мы его обнаружили. "Лапотники" начали удирать: рассчитывали скрыться на фоне снега и воронок. Быстро отправляю одного на землю.
- Вот тебе, гад, за Сашу Колесникова!
Смотрю - Мухин в удобном положении. Передаю ему:
- Бей! Прикрываю!
И Мухин стремительно атакует и сбивает фашистский бомбардировщик. За Сашу Кальянова".
В этот день, судя по наградным документам и по справке на сбитые самолеты противника, Кожедубу были засчитаны два сбитых самолета: Ю-87 и Me-109.
В наградных документах факты уничтожения неприятельских самолетов отражены так: "30.1.1944 года прикрывал район Капитановка - Лебедин группой 6 Ла-5. При встрече с 9 бомбардировщиками противника рассеял их и не допустил к цели. Сбил лично один самолет Ю-87, а его группа сбила 4 самолета противника Ю-87. Во втором воздушном бою сбил 1 Me-109".
В справке на сбитые самолеты противника, подписанной новым начальником штаба 240-го ИАП майором Шахматовым, указано:
"27. 30.1.44 г. в 11.17 сбил самолет противника типа Ю-87, который упал в районе западнее Липовка. Подтверждают экипажи летчики, участвовавшие в этом воздушном бою: младшие лейтенанты Мухин Василий Филиппович, Пуршев Михаил Иванович.
28. 30.1.44 г. в 11-05 (?) сбил самолет противника типа Me-109, который упал в районе восточнее 4 км Нечаевка. Подтверждают экипажи летчики, участвовавшие в этом воздушном бою: младшие лейтенанты Филиппов Павел Павлович, Мухин Василий Филиппович и Гопкало Андрей Яковлевич".
По всей видимости, в справке неверно указано время второго результативного воздушного боя и поражения 28-го неприятельского самолета. Очевидно, случилось это не в 11.05, а позднее.
4 февраля 1944 года в жизни Ивана Кожедуба, тогда старшего лейтенанта, - памятный день. Вот как запомнил знаменательный момент он сам:
"Утром 4 февраля я, как обычно, пошел на КП узнать об обстановке и о прогнозе погоды. По дороге встретил Ольховского, Семенова и Беляева. Они о чем-то оживленно разговаривали. "Чему они радуются?" - удивился я. До меня донеслись слова Беляева:
- Вот все наши три героя в сборе.
Когда я подошел к ним, командир пожал мне руку:
- Сердечно поздравляю вас с присвоением вам высокого звания Героя Советского Союза.
Беляев добавил:
- Высокое звание присвоено майору Ольховскому, капитану Семенову и вам, товарищ старший лейтенант. В нашей боевой семье теперь три Героя.
Уж не ослышался ли я? Да нет: весть уже молнией облетела аэродром. Ко мне подбежали летчики эскадрильи, механик Иванов. Друзья качают Ольховского и Семенова, качают меня. С трудом вырываюсь.
- Да подождите, ребята. Как-то не верится! Все смеются, и я снова лечу вверх".
18 февраля 1944 года прошло перебазирование полка в район Шполы. Перебазирование проводилось по приказу и личному примеру командира корпуса генерал-майора авиации И.Д. Подгорного, прилетевшего на старый аэродром на Ла-5 и на нем же взлетевшего с накатанной снежной дороги.
В тот же день в небольшом одноэтажном здании столовой был накрыт П-образный торжественный стол. В полк опять прибыл Подгорный. Весь личный состав полка собрался в столовой. Зачитав Указ Президиума Верховного Совета СССР о присвоении званий Героев Н. Ольховскому, В. Семенову и И. Кожедубу, он подошел к каждому, получившему звание, и прикрепил к гимнастерке орден Ленина и Золотую Звезду.
Командир полка поблагодарил командование, партию, правительство, боевых товарищей, всех однополчан за высокую награду. Говорил о том, что награда заставляет быть еще более непримиримыми к врагу, еще отважнее и настойчивее освобождать родную землю от захватчиков.
Предельно смущенный, не привыкший выступать на людях, Кожедуб срывающимся голосом произнес лишь несколько слов. Он сказал, что в схватках с врагом только общими усилиями можно добиться победы, благодарил фронтовую семью, обещал еще крепче, не щадя жизни, бить врага.
Сказал тост и командир корпуса генерал-майор авиации Иван Дмитриевич Подгорный. Высокий, подтянутый, с волевым тонким лицом, в безукоризненно сидящей летной форме с четырьмя орденами, говорил он проникновенно, мягким от природы голосом:
- Счастлив я, дорогие друзья, что вы продолжаете и приумножаете славные традиции наших великих предков - героев Куликова поля и Полтавской битвы, Бородинского сражения и обороны Севастополя! Рад за награжденных. Уверен, их боевые успехи будут расти, счет сбитых самолетов увеличится, а ваша дружная боевая семья пополнится новыми кавалерами Золотой Звезды.
Между тем авиация противника стала проявлять активность даже в условиях относительной непогоды. 14 марта 1944 года в 17.10 Кожедуб во главе шестерки - своей четверки, усиленной парой Тернюка из второй эскадрильи, - покатил по лужам на взлет для прикрытия наведенных переправ через Южный Буг. Расстояние было предельным для "лавочкиных" - почти 300 километров (при заявленной дальности самолета около 700 километров). А ведь возможен бой, маневрирование, вывод машины на предельные режимы…
Командир понимал всю сложность задачи и не приказывал - просил виноватым голосом:
- Расстояние большое, а прикрыть надо, пехотинцы просят. Да и командование… Хоть показаться.
- Надо так надо. Будет исполнено! - уверенно козырнул Кожедуб, забирая со стола свою карту.
Задачу летчикам Кожедуб ставил предельно кратко:
- Летим сюда, - он указал точку на карте, - к Бугу. Будем драться накоротке. Наверняка с "лаптями". Немцы упорно пытаются бомбить переправы… Не теряйте ориентировку, метеобстановка сложная… К зоне подходим и барражируем на малой высоте. Будьте внимательны. Я внизу… При столкновении мы, - он указал на себя и Брызгалова, - парами в атаку. Ты, Леша, - обращается он к Тернюку, - оглянешься и прикроешь. Если кто оторвется в районе боя, группу не искать. Немедленно возвращаться. Все. Пошли.
Минут через 25 лета через гряды то редеющих, то выстраивающихся замысловатыми фигурами, краснеющих на закате облаков он заметил впереди действующую переправу. Переведя самолет в пикирование и разогнав скорость, он вывел машину на высоте 50 метров, прошел над переправой вдоль Буга, внимательно оглядываясь по сторонам. Над лесом развернулся, пошел обратно.
- Командир, слева, - царапнул ухо голос Тернюка, ходившего выше, на полутора тысячах. Но Иван уже и сам заметил в западной части горизонта то появлявшиеся, то исчезавшие за облаками растущие точки. Он еще больше снизил высоту и плавно развернул машину на встречный противнику курс.
- Атакуем в лоб снизу, - передал Иван летчикам, прибавляя газу и беря ручку на себя. Через секунды он поднырнул под встречный "юнкерс", сверкавший длинными очередями выстрелов. Тут же дал ногу и потянул самолет на боевой разворот, стараясь зайти "лаптежнику" в хвост. Стрелок огрызался короткими злыми очередями, вражеский летчик тянул машину к спасительному облаку. Но дойти до облака он не успел, "лавочкин" сблизился с ним метров до ста и грохотнул точной серией выстрелов. "Юнкерс" дрогнул и, запарив тонким белым дымом, устремился к земле.
Иван между тем "доставал" свой самолет из-под очередей другого "юнкерса", оказавшегося в хвосте. Вновь, теперь уже полупетлей, он развернул машину, оказался в хвосте у противника и послал в него точную очередь.
- Паша! Добей! - кричит он Брызгалову.
Но Брызгалов "танцует" с другим. Он уже атакует его, но в последний момент пикировщик скрывается в спасительном облаке. Из-за Брызгалова выскакивает его ведомый - Никитин и накрывает раненый "юнкерс" длинной очередью.
Первая группа бомбардировщиков противника рассеяна, кто-то сбит, кто-то ушел в облака, кто-то скрылся на бреющем. Но подходит еще как минимум такая же по численности группа.
- Собраться, собраться в кулак, - кричит Кожедуб. - Атакуем вместе!
И вновь четверка Кожедуба врезается во вражеский строй. Вновь, рассчитывая на испуг противника, проносятся наши истребители в считаных метрах от неприятельских машин, вновь уходят на боевой разворот и атакуют сзади. Но немецкие летчики упрямы: их строй не разбит, лишь чуть нарушен боевой порядок.
Иван вновь в атаке, за ним в 30 метрах, в левом пеленге, верный Вася Мухин.
Вот "лапоть" в прицеле, палец уже давит на гашетку, но противник вдруг шарахается влево.
- Вася, б-е-е-й!
Василий точен. Он сбивает противника с близкого, метров в 50-60, расстояния. На "юнкерсе" что-то взрывается, отлетают и крутятся в воздухе крупные листы обшивки.
Точной очередью завершает свою атаку и Брызгалов. Противник деморализован, сломлен. Вражеские самолеты рассеиваются и ретируются.
Бой успешен, но затянулся. Указатели топлива сигнализируют: давно пора домой. А пока они над вражеской территорией. Иван ложится на курс - назад по прямой. Пролетают над позициями противника, без маневра минуют рассеянный зенитный огонь, линию фронта.
Километрах в семи за линией фронта, на нашей стороне, виден пустынный аэродром с одиноким брошенным "аистом" - "Физлером-Шторхом" на нем. На связь выходит Брызгалов:
- Топливо - ноль. Сажусь, - слышится его спокойный голос.
Паша выпускает шасси и идет на посадку. Самолет тянет на нос, тормоза на грязи не эффективны, и самолет Брызгалова медленно, как в кино, переворачивается на пробеге на спину.
Иван сразу ставит свою машину в глубокий вираж, делает резкий круг над распластанным самолетом Брызгалова. Надо садиться, выручать друга. Кожедуб смотрит на бензометр, стрелка вздрагивает у самого нуля. До своего аэродрома километров 40 - не дойти.
- Мухин! Никитин! Садимся. Тернюк! Дойдешь? - Тернюк, бывший в прикрытии и истративший меньше топлива, доложил, что дойдет.
Кожедуб пошел на посадку. Шасси он не выпускает и словно на глиссере скользит в самолете по грязи. За ним, столь же "мягко", садится Мухин. Никитин, тоже без шасси, приземляется чуть поодаль, прямо на дороге.
Иван, сдвинув фонарь и выпрыгнув из самолета, бежит, увязая в грязи, к опрокинутому самолету.
- Паша! Живой? - еще издали кричит он.
Из перевернутого "лавочкина" доносятся глухие звуки - что-то отвечает Паша. Еще бы, после длинного перелета и тяжелого боя он совершает аварийную посадку и уже минут пять висит в кабине вниз головой. На помощь подбегает Вася Мухин. Однако и вдвоем они бессильны: самолет приподнять не удается. Но удача любит смелых. Невесть откуда невдалеке показывается солдат с топором, наверное, сапер. Кожедуб зовет солдата, хватает спасительный топор и легко прорубает в деревянном борту большую дыру. Через эту дыру они общими усилиями извлекают целого и невредимого Пашу.
- О! Паша! Тебе на пользу пошло, ты как будто литр выпил, - смеется Кожедуб, видя иссиня-красное лицо друга.
Рядом, в деревне, расположился штаб пехотной дивизии. Кожедуб браво доложил командиру дивизии о вынужденной посадке группы. Тот, одобрив его действия, распорядился сообщить в полк, что четверка жива, села на вынужденную, и велел накормить летчиков. Летчиков разместили на ночлег, дали им возможность обсушиться, что было весьма кстати, особенно для Кожедуба и Мухина, промокших насквозь в беготне по аэродрому, в хлопотах по вызволению Брызгалова.
Рано утром им дали верховых лошадей, провизии на дорогу, и ребята тронулись в путь.
"Мы молча ехали гуськом, держась обочины, на усталых фронтовых лошадях. Они брели, спотыкаясь, по грязному месиву. Навстречу двигались и двигались к переправам войска, машины, обозы. По обеим сторонам дороги на каждом шагу виднелась немецкая техника, брошенная врагом при отступлении", - вспоминал Иван Никитович.
Фронтовой народ, шедший к передовой, был скор на шутку, весел (шло наступление) и награждал четверку кавалеристов, двигавшихся в направлении тыла, десятками эпитетов и самых разных характеристик. Герои наши, хорошо отоспавшиеся после тяжелого дня и плотно подкрепившиеся при пехотном штабе, от смеха едва держались на лошадях. Проехать пришлось около 100 километров, путь занял целый день, и у самого аэродрома лошадь под высоким Никитиным пала. Ему пришлось подсесть на лошадь Брызгалова. Это послужило поводом для новых хохм и шуток:
- Пара в одну лошадиную силу.
- Летно-кавалерийское рыцарство.
- Подводные ледчики - вам на подводах да лед подвозить! Мухин и Брызгалов от природы были очень сдержанными
людьми, Миша Никитин удручен потерей коня. Поэтому главным юмористом в этой необычной ситуации был Иван Кожедуб.
Апогеем веселья стал момент прибытия четверки на родной аэродром.
- Вот молодцы! Все же не безлошадными остались, верхом с задания приехали. Чудо-богатыри! - встречали возвращавшихся летчиков полковые зубоскалы.
Здесь же выяснилось, что и Тернюк с напарником из-за недостатка топлива не смогли долететь до своего аэродрома - благополучно сели на соседнем и теперь уже были дома.
22 марта полк поменял аэродром, перелетев под Умань. Здесь, на уманьском аэродроме, Кожедуб впервые ощутил сильную стреляющую боль в ухе. Вынужденная посадка, долгая беготня по брошенному сырому аэродрому, почти сутки верхом в непогоду не прошли даром.
Летчиков разместили в крестьянских домах по соседству с аэродромом. Ребята были обеспокоены жалобами и стонами своего обычно "железного" командира. Врача рядом нет - санитарная машина батальона аэродромного обеспечения ожидалась только через несколько дней. Кто-то предложил везти Ивана в тыл. Но добрая пожилая украинка, в хате которой оставили занемогшего комэска, успокаивает летчиков:
- Идите отдыхать, сынки, я его вылечу. С легкой душой ступайте - наутро он поправится.
Разогрев в печи чугун с картошкой и ухватом выставив его на стол, она предложила Ивану наклониться ухом к пару, а сама накрыла его голову теплым платком. Обливаясь потом, задыхаясь и жалуясь, Кожедуб перенес процедуру стоически. Старушка повторила ее несколько раз.
"Спустя день я уже чувствовал себя хорошо, утром и вечером летчики эскадрильи докладывали мне о новостях. Вылетов все не было - мешала непогода. Навещали меня много друзей - летчики и техники из других эскадрилий. По вечерам в хате становилось людно и шумно. Хозяйка всех радушно встречала, для всех у нее находилось ласковое слово.
На второй день вечером товарищи сообщили радостную новость: форсирован Днестр. Ожидается хорошая погода, и полк, очевидно, будет вылетать на прикрытие переправ.
Утром я почувствовал себя совершенно здоровым".
Но гайморит, а именно такой диагноз был поставлен Кожедубу позднее, невозможно было излечить в условиях прифронтового аэродрома. Осложнения от заболевания гайморовых и ушных полостей мучили его всю жизнь. Думается, причина здесь была не только в простуде, но и в специфике летной работы, вызывавшей при резком наборе самолетом высоты гипоксемию - пониженное содержание кислорода в крови и недостаточное содержание углекислоты. Это также порой приводило к сильным болям в придаточных пазухах. Такое явление в медицине носит название высотной, или горной, болезни. Ну, а простуда привела еще и к воспалительным процессам в носоглотке, еще больше обострила болезнь, сделала ее хронической. Надо заметить, что своеобразный, "высотный", гайморит характерен для очень многих пилотов, тем более тех, кто летал с большими перегрузками в негерметичных кабинах.
"14.3.1944 года в составе 6 Ла-5 прикрывал переправу через Южный Буг. Активной атакой рассеял 19 бомбардировщиков Ю-87. Не допустил их к цели. Руководимая им группа сбила 4 вражеских бомбардировщика, а лично тов. Кожедуб сбил 1 Ю-87" - так описан бой, после которого пришлось совершить вынужденную посадку, чтобы выручить друга, в представлении Кожедуба ко второй медали "Золотая Звезда".
В этом же документе читаем: "11 апреля 1944 года в районе Тыргу-Фрумос (Кожедуб) встретил один ПЗЛ-24 под прикрытием 2 Me-109. Атаковал его и сбил". Так же кратко описан этот бой в формуляре полка. В справке на сбитые самолеты противника указывается:
"11.4.44 года в 17.50 сбил самолет противника типа ПЗЛ-24, который упал в районе Сырка. Подтверждают… летчики, участвовавшие в этом воздушном бою: младшие лейтенанты Мухин Василий Филиппович, Никитин Михаил Кузьмич и лейтенант Брызгалов Павел Александрович".
В своих воспоминаниях Иван Никитович никак не вспоминает эту победу, а в списке сбитых самолетов противника с пометками самого аса марка ПЗЛ-24 тщательно зачеркнута рукой нашего героя и заменена на Me-109. Еще бы! ПЗЛ - известная польская марка, самолеты этого типа вступили в бой с нацистами в 1939 году, а Польша до перестройки числилась в друзьях СССР, была одной из стран Варшавского договора.
19 апреля 1944 года во главе четверки (Кожедуб - Мухин, Гопкало - Никитин) Иван Никитович вылетел на прикрытие наземных войск в район Вултурул.
"В районе прикрытия встретили до 16 Хе-111 под прикрытием 6-ти Me-109. В воздушном бою сбил 1 самолет противника Хе-111", - из представления капитана Кожедуба к званию дважды Героя Советского Союза.
"19.4.44 в 14-35 сбил самолет противника типа Хе-111, который упал в районе севернее Ясс. Подтверждают летчики, участвовавшие в этом воздушном бою - младшие лейтенанты Гопкало Андрей Яковлевич и Мухин Василий Филиппович" (из "Справки на самолеты противника сбитые… капитаном Кожедуб Иваном Никитовичем").