- Милый, я люблю тебя! Слышишь, люблю тебя, Фридрих! - горячо говорила Эльза. - Надоело притворяться!.. Я хочу быть счастливой, как все!
И она рассказала Фридриху, а затем и начальнику погранотряда Давыдову, как ее завербовали в эстонскую разведку, как она собирала сведения о настроениях населения в пограничной зоне, об охране границы. Затем ей поручали устраивать встречи агентов на конспиративной квартире. Вот и сейчас она должна была дождаться двух агентов из Таллина, которые под видом мужа и жены прибудут в Ленинград, якобы к родственникам.
Через неделю чекисты арестовали эту "супружескую пару". У их родственников была явочная квартира.
А Эльза, уже как наша сотрудница, работала у нас вплоть до того времени, как Эстония стала Советской. И с Фридрихом она уже не разлучалась, став его женой.
Манифест "царя Кирилла"
В конце 20-х годов за границей еще активно действовали многие бывшие царские генералы, министры, члены Государственной думы, а также члены семьи дома Романовых. Хотя прямых "наследников престола" к тому времени уже не было в живых, но все же кое-какие отпрыски нашлись. И никак они не могли примириться с тем, что, будучи "царских кровей", вынуждены прозябать в чужой стране. Все эти "бывшие" даже за границей не могли жить без царя.
Наиболее активные белогвардейские силы сплотились в Русский общевоинский союз (РОВС), который стал европейским штабом по борьбе с Советской властью.
Для поддержания духа белой эмиграции, для укрепления веры в "царя-батюшку" и в возврат прежних порядков на русском языке издавались в Париже три белогвардейские газеты. Появились знамена отдельных царских полков, возрождалась армейская офицерская форма. Весьма активно действовала православная церковь, пышно справлялись тезоименитства царей, религиозные праздники.
Возглавляли борьбу против Советской власти два обербандита, прославившие себя зверскими расправами над советским народом еще в годы гражданской войны, - Борис Савинков и генерал Кутепов. Первый вел работу по подготовке вооруженного восстания в Советской России, а второй задался целью собрать остатки белогвардейщины во Франции, Югославии, Польше и других прилегающих к Советскому Союзу странах.
В августе 1924 года во Франции объявился новый русский царь "Кирилл I". Так величал себя великий князь Кирилл Владимирович Романов - адмирал царского флота. Эмигрантская молодежь его поддерживала, а старики не признавали: они не могли простить ему, что в Февральскую революцию, после свержения царя Николая II, он явился в Государственную думу с красным бантом на мундире.
Я не стал бы об этом и вспоминать, если бы мне не пришлось столкнуться с "деятельностью" этого "царя" в 1930 году. Как-то начальник Псковского погранотряда Д. М. Давыдов доложил мне, что по пути следования поезда из Прибалтики в большом количестве были разбросаны открытки с портретом "царя Кирилла" и его манифестом. На другой день такое же сообщение я получаю от начальника Островского погранотряда И. Я. Ильина.
Я приказал немедленно выяснить, кто и как провозит через границу эти контрреволюционные листовки.
Через некоторое время ко мне явился на прием известный врач-терапевт профессор Шварц. Вид у профессора был крайне взволнованный, когда он вошел в кабинет. Даже не ответил на мое приветствие и не сел в придвинутое кресло. Дрожащими руками он протянул мне изящную открытку, изготовленную из отличной меловой бумаги:
- Товарищ Фомин! Меня хорошо знают в Ленинграде, зачем же эта провокационная проверка?
- Мы провокациями не занимаемся, товарищ Шварц. Откуда у вас эта открытка?
- Мне прислали ее по почте. В конверт был вложен вот этот манифест и еще письмо.
- Это действительно провокация. Но только со стороны какой-нибудь зарубежной антисоветской организации.
- Но откуда же они знают мой адрес? Ведь письмо адресовано непосредственно мне. Вот смотрите: фамилия, имя, отчество. И послушайте, что они пишут мне: "Верьте в царя Кирилла, он скоро будет в Петрограде. Будьте готовы встретить законного царя русского народа" и т. д… Я готов поклясться чем угодно, что у меня нет знакомых ни здесь, ни за границей, кто бы мог писать такие послания…
Я, как мог, постарался убедить профессора, что его никто ни в чем не подозревает.
- Нам известно, откуда и как поступают эти письма и манифест. Мы уже приняли меры, чтобы они больше не появлялись у нас. Если нечто подобное повторится, то рвите и бросайте в корзину… А за то, что уведомили нас, спасибо.
Профессор, видимо успокоенный, поблагодарил, раскланялся и направился к выходу. В дверях он задержался:
- А манифест этот отзывает анекдотом, просто смех, да и только.
Действительно, Шварц был прав. Трудно удержаться от улыбки, читая это послание новоиспеченного "царя", столь же нелепое, сколь и велеречивое:
"…Осенив Себя Крестным знаменем, объявляю всему Народу Русскому: Надежда наша, что сохранилась драгоценная жизнь Государя Императора Николая Александровича, или Наследника Цесаревича Алексея Николаевича, или Великого Князя Михаила Александровича, не осуществилась…
Российские Законы о Престолонаследии не допускают, чтобы Императорский Престол оставался праздным после установленной смерти предшествующего Императора и Его ближайших Наследников…
А посему Я, Старший в Роде Царском, Единственный Законный Правоприемник Российского Императорского Престола, принимаю принадлежащий Мне непререкаемо титул Императора Всероссийского.
Сына Моего, Князя Владимира Кирилловича, провозглашаю Наследником Престола с присвоением Ему титула Великого Князя Наследника и Цесаревича.
Обещаюсь и клянусь свято блюсти Веру Православную и Российские Основные Законы о престолонаследии…
Дан 31 Августа 1924 года. Кирилл"
Когда я читал это, мне чудилось, что я слышу голос с того света. Но - увы! - приходилось прислушиваться. Потому что и он, и ему подобные голоса мешали жить живым людям.
Следует отметить одну существенную деталь. Манифест, обращения, письма рассылались, как правило, тем, кого хорошо знали в нашей стране и за границей.
Через несколько дней ко мне приходит другой посетитель, не менее взволнованный, - председатель Ленинградского областного Осоавиахима В. И. Шорин. Он тяжело опустился в кресло и молча подал мне все тот же пресловутый манифест "царя Кирилла" и такое же письмо, как и у профессора Шварца.
- Каким-то мерзавцам захотелось меня скомпрометировать, - глухо начал он. - Вот, с сегодняшней почтой получил этот "подарочек". Впрочем, - он криво усмехнулся. - сделать это нетрудно, ведь я бывший царский полковник, как вы знаете…
И опять мне пришлось успокаивать:
- Ну и что из этого следует? О том, что вы бывший полковник, все знают, как знают и другое: что вы с первых дней Советской власти защищали ее от врагов. Знают также, что Советская власть вам доверяла и доверяет ответственные посты в Красной Армии, что вы работали вместе с С. М. Кировым.
Я объяснил Шорину, что это чистейшая провокация, задуманная, как видно, в широких масштабах, что не один он получает такие послания.
- Но все же, почему они меня вспомнили? Ведь за границей меня давно предали анафеме. Там, конечно, хорошо известно, что в годы гражданской войны я боролся с белогвардейцами, с интервентами…
А на другой день - звонок из Смольного. Слышу голос Сергея Мироновича Кирова:
- Товарищ Фомин, у меня только что был академик Иван Петрович Павлов… Пришел и, ничего не объясняя, сердито спрашивает: "А что, к нам собирается царь Кирилл из Парижа?" И показывает мне письмо и манифест "царя Кирилла". А потом так же сердито добавил: "Я уже привык жить без царя, зачем он мне нужен? Пусть этот Кирилл больше мне ничего не пишет!"
Я ответил Сергею Мироновичу, что мне уже известно несколько подобных случаев и что меры к пресечению их приняты.
- Нужно как можно скорее покончить с этим, - сказал Сергей Миронович. - А то это приносит людям лишние волнения.
А тем временем погранотрядами Ленинградского военного округа было установлено, что все эти контрреволюционные листовки - манифест "царя Кирилла", его обращения "К русскому воинству", "К русскому народу", а также письма провозили проводники поездов из Эстонии и Латвии. Для этой цели в полу вагонов устраивались специальные потайные ящики, в них были обнаружены и мелкие галантерейные товары. Проводников арестовали. Они указали и тех, кто покупал контрабанду, и тех, кто распространял среди населения письма и манифест по заданию парижской эмигрантской организации РОВС. Агенты этой белогвардейской организации, как выяснилось, скупали у букинистов такие дореволюционные справочники, как "Вся Россия", "Вся Москва", "Весь Петроград". Из них брали адреса известных ученых, инженеров, адвокатов, бывших генералов, крупных чиновников. Им писались письма и вместе с манифестом и обращениями завозились к нам. А здесь, через местные почтовые отделения, письма рассылались по указанным адресам.
Однако вся эта затея абсолютно ни к чему не привела. На эмигрантскую провокацию никто не поддался.
Пойманные с поличным
К началу 30-х годов наша страна имела уже нормальные дипломатические отношения со всеми крупнейшими странами мира, кроме США. С некоторыми капиталистическими государствами у нас были и особые промысловые и другие соглашения. В частности, был заключен договор с Англией на рыболовные и зверобойные концессии в северных морях. И надо сказать, что все здесь обходилось без каких-либо осложнений, пока английские тральщики соблюдали установленные договором правила.
Но вот в 1933 году начались переговоры между СССР и США об установлении дипломатических отношений. Это не отвечало интересам английских агрессивных кругов. И они решили спровоцировать какой-либо конфликт с Советским Союзом, чтобы получить повод для пропаганды против нормализации отношений между СССР и США.
Именно в это время английские рыболовные суда, несмотря на наши предупреждения, стали все ближе и ближе подходить к советским берегам и пытались связаться с населением.
Коменданту отдельной Мурманской пограничной комендатуры О ГПУ Алешину было приказано срочно выяснить, с какой целью подходят к нашим берегам английские рыболовные суда. Вскоре от Алешина пришло донесение: английские тральщики, пользуясь разрешением ловить рыбу в наших водах, нарушают свои обязательства и близко подходят к советским берегам. При этом они не только ловят рыбу в неположенных местах, но еще занимаются контрабандой и шпионажем. На шлюпках английские моряки подходят к берегу, продают местному населению заграничные вещи, а заодно интересуются, как часто бывают в этих местах пограничники, каково настроение у людей, есть ли недовольные Советской властью и т. п.
Вскоре получаю от Алешина новое сообщение: два английских рыболовных тральщика, "Вридлейт" и "Дайн", особенно злостно нарушают наши морские границы. Их шлюпки в ночное время постоянно курсируют у берегов. Есть сведения, что кроме вещей передаются какие-то письма. Капитанам этих судов делались предупреждения, но они снимались с якорей и уходили в море, чтобы через несколько часов в другом месте снова бросить якорь и спустить шлюпки. Не было никакого сомнения, что эти "зверобои" и "рыболовы" интересуются отнюдь не рыбой и морским зверем.
Начальником Мурманской пограничной базы был у нас отличный командир-пограничник А. В. Садников. Он окончил Военно-морское училище имени Фрунзе, хорошо знал морское дело и пограничную службу. И что было для данного случая особенно ценным, он неплохо изучил международные правила, относящиеся ко всякого рода торговым и иным соглашениям. В распоряжение Садникова был дан боевой пограничный корабль "Пурга", которым командовал Харченко - старый, опытный моряк, получивший боевую закалку еще в гражданскую войну. Вот им и поручено было в корне пресечь провокационные действия английских рыболовных судов. Для этого необходимо было поймать их с поличным. Но требовалась величайшая осторожность, чтобы не дать вовлечь себя в международный инцидент.
И вот пограничный корабль выходит на задание. Харченко проинструктировал личный состав. Прошли Кольский пролив, вышли в Баренцево море. "Пурга" повернула к тому месту, о котором писал в своем донесении Алешин. Шли медленно, ожидая наступления ночи. Нужно было подойти к берегу, стараясь не обратить на себя внимания. Этому способствовал туман.
"Пурга" осторожно идет вдоль берега. Садников становится в рубке рядом с Харченко.
- Смотрите, Александр Владимирович, - и Харченко указал рукой вперед. - Возьмите мой бинокль. Он протянул Садникову бинокль и отдал команду: "Огни погасить, идти самым тихим ходом на сближение".
Садников в бинокль уже хорошо различает два английских тральщика. Они стоят совсем недалеко от берега, спокойно ловят рыбу. А от берега идет шлюпка.
- Вот бы перехватить, - сказал Садников.
- Ну, где же! Разве успеем? - спокойно заметил Харченко. - Мы их и так, голубчиков, накроем.
Заметив, что к ним приближается военное судно (видно, были начеку!), тральщики стали поднимать сети и якоря.
"Пурга" включает прожекторы и сигналит: "Стоять на месте!" И дает полный ход. Один тральщик подчинился команде - стоит и ждет, а другой, тот, что поднял шлюпку, стал уходить. Садников вторично сигналит: "Стоять на месте!" Но английский тральщик, словно это не к нему относится, набирает скорость. В третий раз Садников повторяет ту же команду и предупреждает: "Буду стрелять". Английский тральщик на всех парах уходит в нейтральные воды. Тогда Садников приказывает произвести предупредительный выстрел. И только тогда судно замедлило ход и ответило сигналом, что подчиняется распоряжению советских пограничников.
Садников предлагает задержанным судам стать на то место, где они ловили рыбу и где их застал советский пограничный корабль, то есть на место преступления. Затем капитаны обоих тральщиков с вахтенными журналами приглашаются в кают-компанию "Пурги" для составления протокола.
Капитанам "Вридлейта" и "Дайна" были показаны копии договоров с английскими концессионерами и их обязательства не подходить к советским берегам ближе трех миль. Протоколы были составлены в двух экземплярах с копиями и скреплены четырьмя подписями: командира Мурманской пограничной базы Садникова, командира "Пурги" Харченко и капитанов английских тральщиков. Приписка, сделанная капитанами английских судов, гласила, что с их стороны к пограничным советским властям никаких претензий не имеется. Протоколы были вручены под расписку.
Пока оформлялись протоколы, помощник одного из английских капитанов связался по радио со своими властями и сообщил о том, что они задержаны советским пограничным кораблем. Английское телеграфное агентство немедленно распространило клеветническое сообщение, густо приправленное антисоветскими выпадами. Взывая к международной общественности, английская печать завопила о недостойном поведении большевиков. "С кем США собираются иметь дело?! С Советской Россией?! Но ведь она своих обязательств не выполняет! Для нее не существуют никакие законы! Вот как приходится англичанам расплачиваться за свою доверчивость!" - в таком свете преподносила зарубежная пресса инцидент в Баренцевом море.
А тем временем Садников, действуя строго по инструкции, конвоирует тральщиков в Мурманский порт для досмотра и карантина, который вместе со штрафом накладывается в таких случаях на нарушителей морских границ.
Между тем из Москвы запрашивают, что произошло с двумя английскими тральщиками в Баренцевом море. Телефонные звонки в моем кабинете не умолкают. Но… на корабле испортилось радио, связи с "Пургой" нет и не будет до тех пор, пока Садников не придет в Мурманск. А значит, и в Москву я не могу дать нужного ответа.
То и дело вызываю Мурманск, а меня через каждые пять - десять минут вызывает Москва: нужны исчерпывающие сведения о задержании английских тральщиков.
Наконец, в первом часу ночи "Пурга" появляется в Мурманском порту вместе с английскими тральщиками. Садников докладывает, где и как были задержаны "Вридлейт" и "Дайн", зачитывает протоколы. В заключение он сообщает, что со стороны английских капитанов никаких претензий к советским пограничникам нет. Тут же я сообщил об этом в Москву и получил приказание, как только Садников прибудет в Ленинград, взять у него все документы и немедленно ехать в Москву для личного доклада председателю ОГПУ.
Вячеслав Рудольфович Менжинский остался доволен действиями советских пограничников и, прощаясь со мною, сказал:
- От моего имени поблагодарите командира Садникова. Хорошо он знает службу и умело выполнил задание. Ведь эти документы обличают провокаторов.
Вернувшись в Ленинград, я рассказал товарищам о встрече с В. Р. Менжинским и, разумеется, передал благодарность председателю ОГПУ Садникову.
С Александром Владимировичем Садниковым мы встречаемся и сейчас. Он контр-адмирал в отставке, живет в Ленинграде.
Борьба с валютчиками и контрабандистами
В годы новой экономической политики немало темных дельцов и спекулянтов вело бойкую торговлю драгоценностями и валютой. Некоторые из них обогатились. Но позднее, когда Советская власть перешла в решительное наступление против нэпманов и спекулянтов, они заметались. Охваченные страхом за свои капиталы, они старались связаться с контрабандистами и через их посредничество сплавить золото и валюту за границу.
Легко себе представить, какой вред наносила эта "утечка" ценностей. Партия выдвинула лозунг индустриализации страны. Началась борьба за экономию, каждый рубль был на учете. А тут миллионы золотых рублей ловкими аферистами - людьми без родины и без совести - сплавлялись за границу. Это наносило большой ущерб народному хозяйству страны.
ОГПУ и пограничники принимали решительные меры к пресечению спекуляции и контрабанды.
Большая работа в двадцатых и тридцатых годах велась ОГПУ и погранчастями Ленинградского военного округа.
У меня в памяти сохранилось немало таких дел. Одно из них связано с бывшим владельцем банкирской конторы в Петрограде Захарием Ждановым. Еще во время Октябрьской революции он тайно очистил сейфы своего банка, вывез ценности к себе на дачу в Павловск и там все закопал в землю. Когда началась новая экономическая политика, он извлек эти ценности и принялся за коммерческие операции. Захарий Жданов по старой памяти ходил в клуб, играл в карты. Как в "доброе старое время", занимался и ростовщичеством: принимал в залог за большие проценты дорогие вещи.