После этого спектакля меня посадили на машину и доставили в штаб армии, дислоцировавшейся в небольшом городе (название которого не помню). Здесь переводчик отдела "I-ц" спросил меня, кто мой начальник, - я назвал капитана Больца и Ростова. Часа через три на машине приехал зондерфюрер и доставил меня в гор. Томашув, где поместил на квартиру к одному поляку. Здесь я прожил неделю. Поляк пытался споить меня и задавал провокационные вопросы, стремясь разоблачить. Через неделю за мной приехал зондерфюрер и отвез на окраину города, где в отдельном двухэтажном доме помещался новый начальник "Буссарда" капитан Дрегер со своим штабом. При встрече он поприветствовал меня, похлопал по плечу, сказал: "Молодец, комрад". После этого приказал накормить, дать водки и переодеть. В течение пяти дней я жил у них, никуда не ходил и ничего не делал.
Вскоре приехал Больц и зашел ко мне. Спросив у меня фамилию, сказал, чтобы я вечером посетил его. Во время ужина мы сильно выпили, и он стал расспрашивать: кто мне больше нравится - русские или немцы и как я хочу жить после войны. На это я ему ответил, что люблю свободу, покушать и работать, а остальное для меня безразлично. На ужине присутствовал еще один немец - лейтенант, владеющий русским языком. Больц больше беседовал с ним, а на меня смотрел и улыбался. В его взглядах и улыбке чувствовалось, что он мне не доверяет. О задании и его выполнении ни капитан Дрегер, ни Больц со мной не говорили. Ужин продолжался около часа, после чего я пошел отдыхать.
На другой день, утром, были выстроены все немцы и русские агенты "Буссарда", которых насчитывалось 30 человек. Дрегер вызвал меня из строя, объявил, что за выполнение задания немецкого командования я награждаюсь серебряной медалью, которую он мне и повесил на грудь.
После этого мне выписали солдатскую книжку, проездной билет и предоставили семидневный отпуск к Ростову и Больцу. Я выехал поездом в тот же день в город Лодзь, где Больц жил с тремя ефрейторами и одной русской девушкой по имени Дуся, которая за ним ухаживала.
В Лодзь я и Больц приехали под вечер, и Больц сказал, что я поеду к нему в Гжув (14 км от Лодзи, где в здании кинотеатра размещалась школа Ростова). В Гжув я приехал часов в 10 вечера, оставил в комнате Ростова свои вещи, и он повел меня в ресторан ужинать. После ужина возвратились обратно, где Ростов завел разговор о том, как я выполнил задание, где остался мой напарник, все ли было в порядке с документами, которые он мне изготовил и вручил перед отправкой. Он интересовался, часто ли проверяют документы и как обстоит дело с охраной дорог, а также бытовыми сторонами жизни Красной Армии и гражданского населения.
На все интересующие его вопросы я отвечал согласно легенде и устным указаниям, полученным перед переброской в немецкий тыл.
На следующий день Ростов стал заниматься строевой подготовкой, гимнастикой и подрывным делом с группой подростков от 10 до 16 лет. Их было 36 человек - 24 мальчика и 12 девочек.
Первые три дня я ничего не делал, только присутствовал на занятиях, которые проводил Ростов. Он объявил мне, что я от него никуда не поеду, а буду ему помогать готовить группу подростков для диверсионной работы в тылу Красной Армии.
На четвертый день я уже самостоятельно начал заниматься в отведенные мне по расписанию часы строевой подготовкой и стрелковой подготовкой, гимнастикой. На это ежедневно уходило 2–3 часа. Ростов обучал будущих диверсантов подрывному делу, работе с картами, компасом, знакомил их с парашютом и проводил беседы на политические темы.
На все это уходило 1–2 часа ежедневно. Кроме нас, с группой не занимался никто. Остальное время было отведено на обед, отдых и прогулки с группой подростков-диверсантов.
15 января в Гжув прибыл со всем своим хозяйством капитан Дрегер, который собирался здесь жить и работать. Но в ту же ночь Лодзь бомбили советские самолеты, и Дрегер на следующий же день, рано утром, выехал со своими людьми в неизвестном направлении. Когда они уходили, мы еще спали.
Еще утром 16 января Ростов говорил, что теперь мы будем находиться в Гжуве, а уже перед обедом от него поступило распоряжение собираться, и мы тут же, даже не пообедав, начали отходить пешим порядком в направлении местечка Побянице. Здесь мы попали под бомбежку и потеряли десять девушек, пять мальчиков и двух женщин, работавших в качестве обслуживающих. Одна - Дуся, другая - пожилая женщина (имени ее не знаю), работавшая поваром. Все они разбежались в лесу.
С оставшимися 14 ребятами и 6 девушками мы продолжали двигаться сначала на г. Ласк, а затем на г. Варта. Здесь мы вторично попали под бомбежку, в результате которой у нас была убита лошадь и мы потеряли двух немцев: одного зондерфюрера (фамилию его не знаю) и ефрейтора.
Оставшиеся два зондерфюрера и солдат перегрузили имущество на одну парную повозку, и мы двинулись дальше в направлении города Калиш. Так мы отходили трое суток, а 19 января я, выбрав удобный момент, когда немцев около нас не было, заявил Ростову, что дальше идти нет никакого смысла - все равно нас Красная Армия догонит, и тогда нам будет хуже, и что я дальше не пойду.
После этого я ему рассказал о своем пребывании у вас и о том, с каким заданием вернулся к немцам. При этом я его предупредил, что о его взглядах, настроении и практической работе у немцев и так все известно советской разведке, которая предлагает ему начать работать в ее пользу. "Тебя там давно ждут, в том числе и любимая женщина", - объявил я. "А ты ее видел?" - спросил он неожиданно. "Нет, не видел. Но мне сказали", - ответил я. Здесь же я ему изложил все, что от него требуется, чтобы снова стать советским гражданином.
Подумав, Ростов сказал: "Хорошо. Я согласен, что будет, то будет". При этом он сообщил, что Больц мне не доверял, хотел арестовать, а потом списать в расход, а он, Ростов, якобы сказал: "Дайте его мне, я за ним сам буду наблюдать". Затем он спросил у меня, куда деть ребят. Я сказал, что ребят всех надо взять с собой. После этого мы собрали всю группу, и Ростов объявил, что мы остаемся и будем дожидаться прихода русских. Ребята были обрадованы и все в один голос заявили, что они с немцами отходить не хотят и пойдут туда же, куда пойдем и мы.
Чтобы отделаться от следовавших с нами трех немцев, мы договорились с Ростовым, что скажем им, чтобы они ехали по шоссе, а мы во избежание бомбежки будем двигаться в двухстах метрах правее дороги в направлении г. Калиш.
Немцы согласились и уехали, а мы, свернув с дороги, добрались до деревни, названия которой не знаю, так как из нее все население ушло, и заночевали там.
Утром в деревню приехали два немецких офицера. Узнав, кто мы такие, предупредили, что фронт уже близко и нам надо спешить, так как русские будут скоро здесь. Мы перешли в соседнюю деревню Филипьяк, где и остались, спрятавшись в подвале.
20 января я послал хозяина дома - поляка - в соседнее село узнать, кто там есть, а когда он возвратился и сообщил, что там русские, мы с Ростовым написали записку на имя офицера Красной Армии, в которой сообщили, кто мы такие, сколько нас, где находимся, и просили освободить нас. Эту записку послали с тем же поляком.
Примерно через час он возвратился на бронетранспортере в сопровождении лейтенанта и трех бойцов, которые отобрали у нас оружие (три пистолета и три автомата) и доставили в воинскую часть к старшему лейтенанту.
В воинской части мы пробыли около полутора часов, затем пришла машина. Нас четверых - меня, Ростова, Замотаева и Гуринову - отправили в штаб какой-то танковой бригады, откуда мы попали в отдел контрразведки. Куда отправили группу ребят и девушек, я не знаю.
За период пребывания в тылу противника мною согласно полученному заданию проведена следующая работа:
1. Завербована для работы в пользу советской разведки Гуринова Александра Федоровна, 1924 года рождения, уроженка Сталинской области, русская, образование 8 классов, в 1942 году была вывезена немцами на работу в Германию. До 1944 года работала прислугой у немца, проживающего в Берлине. За кражу продуктов у хозяина ее направили в штрафной лагерь, откуда она вышла через 2 месяца, поступила работать к другому хозяину, от которого сбежала и добралась до Лодзи, где поступила работать на фабрику "Оскар-Дизель", откуда и была взята Больцем в диверсионную школу, где работала поваром.
Примерно 10 января, беседуя с Гуриновой в своей комнате, я спросил, где ей больше нравится жить - у немцев или дома у родителей. Она ответила, что конечно дома было лучше. Тогда я задал ей вопрос: а если бы сейчас началось наступление Красной Армии, ждала бы она ее прихода вместе со мной? Гуринова ответила: "С большим удовольствием это бы сделала". Тогда я ей сказал, что являюсь советским разведчиком, возвратился к немцам по заданию советской разведки и добавил: "Раз ты хочешь возвратиться на родину, то должна мне помочь в работе".
Получив ее согласие, я поставил перед Гуриновой задачу: в случае отправки немцами в тыл Красной Армии групп с диверсионными заданиями она должна предупредить меня, если же меня не будет, то действовать самой, завербовав кого-либо из группы, сообщить ему данные о школе и снабдить паролем "Харьков - Берлин", по которому он должен явиться в штаб части Красной Армии.
Вербовкой Гуриновой я преследовал еще и ту цель, что если Ростов не пойдет на вербовку и выдаст меня немцам, то она будет в курсе дела и сообщит обо всем. На этот случай я проинструктировал ее, как действовать, если она окажется на территории, освобожденной Красной Армией.
2. Вторым человеком, которого я завербовал, является Ростов-Беломорин Юрий Васильевич. Подробности его вербовки немецкой разведкой мне не известны. Знаю его с 1943 года, когда он еще был адъютантом полковника Сергеева, а затем начальником охраны лагеря в г. Ласке (до начала 1944 года). Потом он работал с нашей группой, состоявшей из 30 человек и работавшей на фабрике "Оскар-Дизель" в Лодзи. Здесь он уже действовал как вербовщик немецкой разведки. Всего им было завербовано, подготовлено и переброшено в тыл Красной Армии с диверсионными заданиями около 30 человек - никто из них, кроме меня, не возвратился.
Последнюю группу подростков в количестве 42 человек, набранных Ростовым в лагерях, он не успел подготовить, учеба этой группы была рассчитана на два месяца, и выброска предполагалась в конце зимы.
Необходимо отметить, что Ростов работал официальным сотрудником диверсионной школы немецкой разведки, пользовался там большим авторитетом и доверием, жил он у немцев неплохо, все имел в достатке.
Другими данными о деятельности диверсионной школы я не располагаю, так как из группы Ростова никуда не выезжал. По этим вопросам более подробные данные может дать Ростов".
Допрос Ростова-Беломорина
Вопрос: Юрий Васильевич, в своих собственноручных показаниях вы остановились на том, что занятия в школе были приостановлены в связи с началом наступления Красной Армии. Расскажите, какие планы имелись в абвере в этой обстановке и какие приказы получили "Буссард" и ваша школа?
Ответ: О наступлении советских войск мне стало ясно 14 января, когда началась массовая бомбежка тыловых объектов немецких войск. 15 января в Гжув на машинах приехал новый начальник "Буссарда" капитан Дрегер со своим штабом и диверсионной школой взрослых агентов. Он сообщил, что 203-я абверкоманда и ее 209-я абвергруппа по приказу должны передислоцироваться за Одер, в Лукенвальд, что южнее Берлина. Туда же двинулись и тылы 9-й армии. "Завтра и мы выезжаем, - сказал Дрегер. - Вам выделено три пароконные фуры с ездовыми. Когда они приедут, погрузите все имущество школы на повозки и вместе с подростками двигайтесь через Варту на Калиш, а там я укажу ваш дальнейший маршрут".
На рассвете следующего дня Дрегер со своей школой и штабом уехал.
Относительно дальнейших планов абвера, его команд и групп я могу сообщить, что они со своим наиболее реакционным кадровым составом будут биться до конца, продолжая свою тайную подрывную деятельность против Красной Армии.
Так, со слов Больца и Дрегера я знаю, что они намерены создать партизанские отряды на территории Германии и Польши с включением в них проверенных русских и польских агентов. Такие отряды Больц планировал организовать у себя на родине, в районе города Касселя, где у него большие возможности и куда на свою охотничью усадьбу в Гемфурте он направил награбленные ценности и преданного ему человека - денщика и карателя белорусских партизан Мельникова.
Перед обедом 16 января приехали три подводы, на которые мы погрузили имущество школы, продукты и по шоссе выехали в сторону местечка Побоянице.
Шоссе было забито войсками, они не просто отступали, они спасались, и мы двигались медленно. На Побоянице налетели советские штурмовики, начали бомбить и расстреливать колонну машин с солдатами, превращая все в кровавое месиво. Нас спасло то, что мы ехали по обочине, вдоль опушки леса. Дети разбежались, укрывшись в лесу. После бомбежки мы с Алексеем и Ваней стали собирать детей. Из 42 человек нашли только 14 ребят и 6 девочек. Искали, ждали остальных часа три, потом поехали дальше.
Я был огорчен и подавлен. Меня сверлила неотвязная мысль о том, что колесо моей жизни повторяет кровавую трагедию зимнего отступления под Москвой в декабре 1941 года. Немного утешил неунывающий Замотаев. Он подошел ко мне, заговорил: "Юрий Васильевич, не печальтесь! Ребята и девочки не пропадут, с ними наши повара Дуся и Зина. А завтра и Красная Армия здесь будет. Нам тоже нет смысла двигаться дальше, надо ждать своих".
Я в растерянности не мог ничего ответить Ване. И даже позже, когда с подобным предложением ко мне со слезами обратились Тамара Кобзун и Нина Подгол, я не смог реально воспринять желания девочек. И только, когда я узнал, что Лодзь уже захвачена русскими войсками, я задумался о том, что надо что-то предпринимать. Мы снова попали под бомбежку, потеряли двух немцев, была убита одна лошадь, повреждена повозка и вещи на ней, в том числе моя давняя спутница - гитара. Оставшиеся в живых немцы перегружали сохранившееся имущество на другую повозку, а мы с Алексеем зашли в дом погреться.
И тут неожиданно передо мной открылся Алексей. Твердо и решительно он сказал: "Юрий Васильевич, дальше бессмысленно драпать, все равно войска Красной Армии нас догонят, и тогда нам будет хуже. Я дальше не пойду!" Алексей, глядя мне в глаза, заявил: "Я - советский разведчик, знаю пароль, я послан военной контрразведкой персонально к тебе. О тебе у нас все знают, всю твою биографию, твои взгляды, настроение и отношение к немцам. И уже два года ждут. И Наталья Васильевна ждет. Дважды пытались вызволить тебя, но неудачно".
Откровения Алексея ошеломили меня, а при упоминании Натальи Васильевны я вздрогнул, сердце учащенно забилось и, задыхаясь от волнения, я спросил: "Ты встречался с ней?" - "Нет, я ее не видел, но о ваших взаимных чувствах мне сказали. Мне поручили передать тебе: пусть Ростов не боится переходить к нам, лучше будет, если он придет сам, добровольно. Тогда ему будет предоставлена возможность вместе с нами бороться против немцев и возвратить право гражданина своей Родины".
Зная хорошо Скоробогатова больше полугода, я поверил ему и с радостью согласился явиться с повинной. "А детей куда?" - спросил я. "Возьмем с собой", - ответил Алексей. Затем он позвал в дом Гуринову, Замотаева и остальных детей, объявив им, что мы решили перейти на сторону Красной Армии. Все они единодушно и радостно ответили, что пойдут с нами. А я чувствовал себя как во сне и не знал, что делать дальше, поэтому полностью доверился Алексею. "Чтобы избавиться от оставшихся в живых немцев, - посоветовал мне Алексей, - прикажи им ехать по шоссе, а мы во избежание бомбежки будем двигаться на Калиш стороной, в двухстах метрах от дороги".
Немцы согласились и уехали. А мы, свернув с шоссе, добрались до деревни, из которой немцы эвакуировали всех жителей. Здесь мы остановились, накормили детей и заночевали. Алексей предупредил всех: если появятся немцы - помалкивайте, будут расспрашивать, отвечайте, что наш капитан болен, а без него мы никуда не пойдем.
Утром в деревню на мотоцикле заехали два эсэсовских офицера и, узнав от меня, кто мы, предупредили, что фронт уже близко, надо спешить - русские скоро будут здесь. Офицеры уехали. А мы - следом за ними, но перебрались в деревню Филипьяк, где нас встретила одинокая польская семья. Я рассказал о наших намерениях, жена пожилого поляка Ядвига посоветовала спрятать детей в подвале, что мы и сделали.
Прислушиваясь к гулу моторов из соседней деревни, Алексей, размышляя, сказал: "Интересно, кто там - немцы или наши? Надо разведать!" И он обратился к хозяину дома: "Анджей, сходи узнай: в той деревне наши, русские, или немцы?" Анджей, раскуривая свою трубку, нахмурился и пробурчал: "Не можу, пан, боюсь!" И тут нас выручила жена поляка Ядвига. Она встала перед мужем, властно, настойчиво и с искренним состраданием заговорила: "О, Господи Иисусе! Анджей, ты поляк или тряпка? Разве ты не видишь, что наши братья-славяне в опасности и детки-заморыши в страхе? Сходи, проберись незаметно ольшаником, посмотри, кто там: наши освободители или колбасники?" Анджей молчал, потом сердито сказал: "Немчура забрала у нас коня, корову с теленком, выгребла закрома, сына увели, и ты хочешь, чтобы они лишили теперь и меня жизни?" Но Ядвига не отступила: "О, пресвятая дева Мария! Дражайший Анджей, - проникновенно проговорила она, - перед алтарем со мной венчанный, ты люб и дорог мне! Но вспомни, что золотыми буквами написано про польский народ. Богом тебя прошу, сходи, ты же храбрый католик!"
Алексей выпряг из повозки одну лошадь, подвел ее к Анджею и сказал: "Вот тебе подарок от Красной Армии. Коровы у нас нет, так возьми коня!" Ядвига не выдержала и проникновенно проговорила: "Господь Бог ведает, что творит и награждает верующих милосердно!" Ошеломленный Анджей, взяв уздечку, промолвил: "Добже, добже, пан, благодарствую!" Он увел коня в сарай, задал ему сена и, выйдя из сарая с уздечкой в руках, поправил свой капелюх с широкими полями и бодро сказал: "Ну, я пошел!" Ядвига перекрестила его и добавила: "Иди, иди с Богом. Да будет воля Божья, храни тебя Христос!"
Алексей подошел ко мне и сказал: "Юрий Васильевич, при нужде и на одной лошадке доедем!"
Пока мы ожидали возвращения Анджея, благодарная Ядвига успела накормить детей и даже попотчевала их сотовым медом.
Часа через два вернулся Анджей. Он не шел, а бежал. Запыхавшимся голосом сообщил: "Там Красная Армия, все в погонах, у них танки, машины".
"Ну что, надо ехать?" - предложил я радостно. "Опасно, вдруг нарвемся на отступающих немцев, - резонно заметил Алексей. - Давай напишем записку с просьбой приехать и забрать нас. И попросим Анджея отнести записку". Я согласился с этим разумным решением, передал Алексею блокнот и ручку. В записке Алексей дословно писал: "Командиру войсковой части! Я - разведчик Управления контрразведки "Смерш" 1-го Белорусского фронта Ткач, возвращаюсь с задания. Со мной русский, он - капитан немецкой армии, и 20 русских подростков из его диверсионной школы. Во избежание опасной встречи с немцами прошу всех нас срочно забрать из деревни Филипьяк. Ткач".