Воспоминания
Мы думаем, что наши предки были пиратами, хотя никакого доказательства тому нет. В "Энциклопедическом словаре" о них говорится, что они были шведскими моряками, открывшими какие-то острова и получившими дворянство при Екатерине II. Между ними и мной вплелось много разных национальностей: тут были и греки из Одессы (Абаза), и татары (Гагарин), и литовцы (Львов), и даже какая-то немецкая баронесса (фон Пирх).
Помню я своего дедушку Александра Львовича Вакселя, красивого старика, страшного бабника, имевшего гарем в своем доме в Ковно. Он до того любил женщин, что однажды ухаживал за собственным сыном на маскараде.
Помню его смутно, больше по скандальным анекдотам и благоговейным воспоминаниям бабушки (урожденной Львовой, дочери композитора "Боже, Царя храни"). Бабушка, сама очень красивая в молодости обожала своего ветреного супруга; последнего ребенка имела в 40 с лишним лет. Последние воспоминания о ней относятся к 1917 г., когда она жила на Петроградской стороне, где умерла, кажется, в 1920 г. Я была у нее с отцом; после удара она потеряла речь и движение, но все же узнала меня и плакала и лепетала что-то.
Родителей матери я не помню совсем. Бабушка умерла в 1907 г. в Челябинске, где была начальницей института, будучи в ссоре с моей матерью. Дедушка умер, когда матери было 10 лет. Он был химиком, одним из основателей Русского Технического общества, пробыл 10 лет на каторге в Сибири после дела Петрашевского, в котором принимал участие и Достоевский.
Первое, что я помню о себе, относится к городу Поневежу, около которого было дедушкино имение "Романи".
Помню свою первую няньку, веселую польку Машу. Она пела: "Как старушке двадцать лет, молодушке года нет". Помню, как писали мамин портрет в белом атласном платье с открытыми плечами, с руками, покрытыми изумрудами. Помню моего отца, бородатого и меланхоличного, красивого и избалованного. Его собаки и ружья, его победы и слава запомнились с горделивым чувством. Он прекрасно пел, не зная нот, выученный с голоса как скворец, моей матерью, талантливой музыкантшей.
Потом помню себя в "Романи", прекрасном имении с вековыми деревьями, старым домом и множеством собак. Там меня начали учить по-французски так успешно, что я за время недолгой отлучки матери разучилась говорить по-русски. Я встретила ее к поезду и обратилась к ней: "Vous etiez malade? Vous restiez au lit?"
Когда мне было два с половиной года, мои родители развелись, и мать увезла меня в Петербург. Мы поселились на Фурштатской вместе с кузиной Соней Лансере. Квартира была более чем скромная, обед нам носили из ресторана, моя мать давала уроки и проходила партии с консерваторскими учениками.