Фара, знавшая, что у ее предшественницы Сорейи при дворе была совсем не легкая жизнь, старалась избегать ошибок и смягчать падения. Очень медленно осваивала она свои позиции хозяйки, но чувства, что она справляется со своими обязанностями, у нее не было. "Тут нет никого, кто тебе объяснит, в чем состоит твоя роль, – рассказывала позднее Фара Диба. – Если имеешь привилегии, нужно признать, что в этом есть и проблемы… Нельзя проявлять свои чувства, и если тебя часто показывают в телепередачах, то все, что ты говоришь, слышит каждый. Поэтому надо быть очень осторожной и в разговорах, и в поведении".
Она старалась решать государственные задачи. Ее областями были здравоохранение, образование, гигиена, культура, к этому у нее лежала душа, и здесь, как ей казалось, она могла быть полезной.
Когда через несколько недель после свадьбы Фара все еще не была беременной, она досадовала сама на себя. Молодая женщина даже не задумывалась над вопросом, а может ли она вообще забеременеть. Она же сознавала теперь, что счастье ее брака зависит от рождения у них с шахом ребенка. И ребенок обязательно должен быть мальчиком. Уже снова начала проявлять активность принцесса Шамс, настаивая, чтобы прибыл знаменитый гинеколог из Швейцарии. Он якобы мог посоветовать, как сделать так, чтобы родился именно мальчик.
Однако, когда профессор приехал, Фара была уже беременна. 31 октября 1960 года шахиня родила ребенка. И это был мальчик! Теперь династия Пехлеви имела наследника трона, и это меняло все.
"20 лет шах ждал сына. Мусульманин ждет сына 20 лет! Это большая редкость, – объясняет иранский журналист. – Рождение у шаха сына было подобно взрыву бомбы! Чтобы продемонстрировать близость династии народу, Фара рожала не в элитной клинике, а в больнице бедного района на юге Тегерана. В иранском народе это вызвало настоящую истерию, души и сердца людей были глубоко тронуты. После рождения сына Фара стала гораздо более значительной фигурой, чем Асхраф – сестра-близнец шаха".
Отныне шах заботился о том, чтобы его жена стояла во главе феминистского движения страны, создавая Ирану современный имидж, в котором права женщин играли не последнюю роль.
Во внешней политике тоже наметился прогресс. Последовали поездки в Европу, и было очевидно, что шах гордится своей молодой женой. Династия Пехлеви казалась защищенной, и властитель сидел на троне, который был сейчас прочнее, чем когда-либо.
Вскоре после рождения наследника шах и шахиня посетили с государственным визитом Францию, и Фару здесь очень сердечно принимали.
"Генерал де Голль и его супруга укрепили мое впечатление тем, что постарались смягчить праздничную церемонию приема и уделить молодой монархине, какой я тогда была, дружеское, почти заботливое внимание. Я вспоминаю маленький анекдот, который мне кто-то рассказал несколькими годами позже:
Когда журналист спросил у де Голля:
– Кто из Первых леди нравится Вам больше всех?
Генерал ответил:
– Фара Диба!
– А как же Джеки Кеннеди?
– Она тоже привлекательна, – возразил де Голль, – но Фара не только хорошо выглядит, в ней еще есть и хитринка, и она этого не скрывает".
Так вот рассудил Шарль де Голль, выступив тут в роли молодого Париса, присудившего свое яблоко "Прекраснейшей".
Властитель в парадной униформе, его красавица-жена, богато украшенная драгоценностями, – таким был блестящий фасад этой сказки. Да вот только в Иране царили нищета и коррупция. Люди зарабатывали мало, социальной защищенности недоставало. Деньги из Вашингтона, поддерживающего режим шаха после аферы Моссадека, куда-то растворились.
Это было в то время, когда в Америке стоял у власти молодой президент Джон Кеннеди, оказывающий давление на шаха с требованием от него реформ. В 1962 году шах и шахиня посетили Вашингтон.
"Президент и его жена оказали нам сердечный прием, – рассказывает Фара Диба. – Джеки занималась мной, водила вдоль и поперек по Белому дому, потом мы долго гуляли в парке, и я вижу ее, как сейчас, с коляской, в которой лежал Джон-Джон. В то время уже многие молодые иранцы учились в американских университетах. В большинстве своем это были люди, получавшие стипендии, что не мешало им протестовать против монархии и принимать участие в демонстрациях".
Дома, в Иране, в народе тоже росло недовольство уровнем жизни. Большинство людей жило в нужде – в деревнях или в бедных районах городских окраин. Под все возрастающим давлением шах наконец решился на программу реформ, так называемую "белую революцию". Смысл ее состоял в перераспределении земли, в основном принадлежащей крупным землевладельцам. Женщины тоже получали активные и пассивные избирательные права. Предусматривалась и модернизация инфраструктуры страны с уклоном в индустриализацию.
Что касается США, то для них Иран был надежным поставщиком нефти и оплотом антикоммунизма. С помощью США шах хотел уничтожить оппозицию. Но не только коммунисты были врагами режима. Политика шаха вызывала протесты и у шиитского духовенства, так как вследствие земельной реформы многие духовные лица теряли огромные участки земли и доходы.
В народе, подстрекаемом муллами, недовольство все возрастало. Горели кинотеатры и кафе, в стране царил настоящий разгул криминала. В результате "белой революции" ножницы между богатством и бедностью только увеличивались. Шах реагировал на беспорядки в стране с возрастающей твердостью. Насилие нарастало по спирали.
3 июля 1963 года протесты духовенства достигли высшей точки. 63-летний Айятолла Хомейни призвал народ к свержению шахского режима.
По стране прокатилась мощная волна демонстраций против шаха и его реформ, возглавляемых муллами. Шах вначале колебался с ответными мерами, но по настоянию премьер-министра отдал войскам приказ стрелять. Было много убитых. С этого момента духовенство не просто возненавидело шаха, но почувствовало к нему отвращение.
Оставаться в городе становилось опасно, и Фара, у которой к тому времени родился второй ребенок (девочка), вынуждена была уехать с детьми под эскортом солдат в деревню. Все закончилось тем, что Айятолла Хомейни был в конце концов арестован, а затем покинул Иран, став лидером шиитской оппозиции и ее символом. Что касается шаха, то миру пришлось признать: из нерешительного регента Мохаммед Реза Пехлеви превратился в диктатора.
"Он хотел быть политиком западного стиля и в то же время восточным деспотом, – заметил его биограф. – Это был мягкий человек, который хотел выглядеть твердым. Он играл не свою роль, этот хороший человек, живший в плохое время. Подобная личность не годится для такого рода политики. Если в странах ислама прибегнуть к насилию, то столкнешься с самоубийством или насилием еще во сто крат большим".
Три лица одной женщины
Сорейя чувствовала себя покинутой и одинокой. Не думала она, что первое время после Тегерана ей будет так тяжело. Экс-шахине хотелось как-то упорядочить свою жизнь, после всех этих путешествий и вечеринок, так и не принесших ей душевного покоя. После разлуки с шахом она стала еще популярнее в Германии. Сердца людей необычайно трогала судьба бездетной женщины, отвергнутой шахом для того, чтобы чуть ли не сразу после развода жениться на другой.
"Женщина, страдающая несмотря на богатство и красоту", – так писали о ней тогда. Она действительно была богата. Шах позаботился о ее материальном благополучии, но ей нечем было себя занять. Еще девочкой она мечтала стать киноактрисой, теперь ничто не мешало ей осуществить свою мечту. Друзья не советовали ей это делать, понимая, что публике хотелось видеть в ней только монархиню – и только несчастливую. Как актрису люди ее воспринимать не станут.
Сорейя же верила, что нашла свое новое предназначение. В Лос-Анджелесе она встретилась с итальянским продюсером Дино де Лаурентисом. Он несколько раз уже уговаривал ее попробоваться на роль в его фильме, на этот раз она дала согласие. "Это было через пять лет после того, как я покинула Тегеран и была сыта по горло праздной жизнью", – пишет экс-шахиня в своих мемуарах.
В 1963 году она летит в Рим на кинопробы, устроенные Дино де Лаурентисом. Он предлагает ей сниматься в фильме, состоящем из трех новелл. Каждую новеллу снимает другой режиссер: Микельанджело Антониони, Мауро Болоньини и Франко Индовина. Фильм назывался "Три лица одной женщины". На съемках экс-шахиня влюбилась в молодого режиссера Франко Индовина. Он трогательно заботился о новенькой, начинающей в кинобизнесе – и ей это нравилось.
Позже она писала, что это была любовь с первого взгляда. И поначалу любовь без будущего – режиссер был женат и имел двоих детей. Когда фильм вышел на экраны, реакция публики была сдержанной, а рецензии критиков порой и вовсе уничтожающие. Что ж, и на самом деле Сорейя как артистка была неубедительна. Одного красивого лица, даже если это и лицо экс-шахини, недостаточно, чтобы роль состоялась.
Похоже, только одному-единственному зрителю ее кинодебют понравился – шаху, бывшему мужу. "Совсем неплохо", – якобы сказал он, взяв ее под защиту. Во всяком случае, было очевидно, что фильм он посмотрел.
Пресса старалась сохранять имидж Сорейи в качестве экс-монархини. Слишком большие доходы приносили описания печальной принцессы, и так было многие годы. А сочувствующая ей публика считала, что несчастье принцессы Сорейи и дальше будет давлеть над дворцом шаха.
"Тень принцессы Сорейи очень долго лежала между нами", – признается следующая после Сорейи жена шаха, Фара Диба. И еще: "Она была частью нашей истории, но мы не дискутировали с шахом на эту тему", – и это тоже говорила Фара.
Спекуляций и разговоров на тему, продолжал ли шах любить Сорейю, было много. Его адъютант вспоминает, что шах постоянно спрашивал о ней, интересовался, оказывают ли ей должное уважение.
Кинокарьера Сорейи длилась недолго, зато на киносъемках она познакомилась со второй своей большой любовью. Пять лет жили они вместе, дело шло к свадьбе. Но не судьба. Режиссер погиб в авиакатастрофе. Печальная принцесса снова осталась одна.
Трон шатается
Весной 1963 года шахиня ожидала рождения третьего ребенка. Она была счастлива, ей казалось, что она нашла свое место в жизни. Шах распорядился, чтобы в случае его смерти она стала регентшей до совершеннолетия сына. Впервые Ираном правила бы женщина. На первый взгляд кажется, что это логически исходит из современной позиции, предполагающей, что женщина равна с мужчиной. Однако здесь шах в первую очередь заботился о непрерывности правления династии Пехлеви. Реза-шах Пехлеви был настроен, кроме того, провести наконец церемонию коронации, когда-то не удавшуюся еще при Сорейе. Но вначале планировался государственный визит в Германию.
Снова посещает в Германии шах своего школьного друга – князя фон Меттерниха-Винебурга. Жене князя, княгине Татьяне, представилась возможность сравнить этот визит с прошлым, и вот что она пишет о новой шахине: "Ее темные волосы были строго и стильно причесаны. Большие, выразительные глаза, казалось, схватывали все. Это было заметно даже в профиль. Черты лица правильные и строгие… Беседа была приятной и непринужденной, и в то же время серьезной, на пустяках она не останавливалась – явный контраст с пустым щебетанием Сорейи. Она рассказывала о поездке, о своих детях, но прежде всего о своей работе, так она рассматривала свое положение. О своей работе говорила с горячим энтузиазмом, проявляя фундаментальные знания. Все, что она говорила, было интеллигентным, тонким и добрым".
Вероятно, шах ожидал, что немцы встретят его с таким же восторгом, как и в прошлый приезд с Сорейей в 1955 году, но не тут-то было. В этот раз полиции пришлось оцепить улицы, где проезжал шах Ирана. Ему требовалась серьезная охрана. Дело в том, что в Берлине обучались молодые беженцы из Ирана, рассказывавшие о насилии, царившем в стране. В Берлине студенты устроили демонстрацию протеста против шаха. В то время как шах и шахиня находились в Берлинском оперном театре, на улице, перед зданием оперы, выступал другой "хор" – с антишахскими призывами. Тысячи молодых людей выкрикивали: "Убийца, убийца!"
А Мохаммед Реза Пехлеви все больше и больше утрачивал чувство реальности. Предстояла коронация. Шаху хотелось, чтобы она прошла в стиле Наполеона. Вначале шах наденет корону на себя, а затем будет короновать жену. В сейфе государственного банка уже лежала для него драгоценная корона. Корона для Фары была точно такой же, символизируя тем самым единство в семье шаха.
Для церемонии коронации Фару одевали и украшали лучшие парижские кутюрье и ювелиры. Ювелир прилетел из Парижа в Тегеран, так как драгоценности шахини не должны были покидать страну. Карета, в которой шах и шахиня ехали на коронацию, была запряжена шестнадцатью лошадьми. Миллионы телезрителей во всем мире следили за этой церемонией.
"Стремление к власти не является свойством моей натуры, – писала Фара, как бы защищаясь, в своих мемуарах. – Я не чувствовала себя на следующий день после коронации значительнее, чем прежде. Власть была для меня только средством улучшить жизнь иранского народа. Кроме этого, никаких властных интересов я не преследовала".
Татьяна, княгиня фон Меттерних, была приглашена с мужем на церемонию коронации. Как обычно, она записывала все интересные события. Ей мы обязаны сохранившимся описанием церемонии: "Фара бледна и несколько напряжена, у нее высокая прическа, руки сложены вместе. На ней платье из белого атласа с изумительно вышитыми зелеными бархатными рукавами. Кроме этого, на ней бархатная накидка с длинным шлейфом, как на картине Давида, изображающей коронацию императрицы Жозефины. Эскиз платья был сделан во Франции, а сшито оно было в Иране".
Вначале состоялась коронация самого шаха. Затем наступила очередь Фары: "Она медленно поднялась, повернулась к шаху и стала на колени. Он взял с подушки корону. Стараясь не испортить ей прическу, шах водрузил на голову Фары корону. Он сделал это так осторожно, что жест был подобен ласке. Фара смотрела ему при этом прямо в глаза – это был трогательный обмен взглядами между шахом и шахиней, публичное признание ее значения для него. Это подчеркивало также, что она может стать регентшей, и подтверждало его доверие к ней. Кроме того, корона ция Фары соответствовала желанию шаха доказать свою современную позицию в женском вопросе". Так, по крайней мере, видела эту ситуацию княгиня Татьяна.
Шах давно планировал еще большую демонстрацию своего могущества. Он задумал сделать из Ирана мировую державу. Доходы от продажи нефти достигали фантастических сумм. Это не могло не кружить голову. И когда в 1971 году праздновали 2500 лет со дня основания персидского государства, шах, как античный царь, гордо выступал впереди своего двора. Короли, главы государств, дипломаты со всего мира были приглашены на эти торжества. А торжества были более чем помпезные.
"Это было просто безумие. Все короли, королевы и президенты со всего мира должны были увидеть, как он великолепен!" Мохаммед Реза даже позволил себе переделать календарь так, как хотелось ему. Ни о каком инакомыслии, ни о какой оппозиции шах даже и слышать не хотел. А трон между тем уже начал шататься.
Шах все чаще прибегал к насилию, считая, что народ и прежде всего духовенство можно запугать истязаниями и смертью. Но он только приобретал еще больше врагов и несогласных с коррупцией и прозападной политикой. Только американцы еще поддерживали шахский режим, а благодаря все росшим и росшим ценам на нефть шах мог вооружаться. В течение четырех лет он закупил современное вооружение стоимостью 9 млрд долларов.
Шах перестал быть "светлым властителем", он вверг страну в хаос. В Иране царила инфляция. Лучшее время шаха осталось позади. А тут еще в США к власти пришел новый президент – Джимми Картер, переставший поддерживать шахский режим. В 1978 году в результате подавления Резой Мохаммедом Пехлеви беспорядков в Иране погибло около десяти тысяч человек. Править в такой обстановке и дальше, не имея никакой поддержки, было невозможно. Шаху Ирана оставалось только одно – бежать из своей страны. Так и случилось. Айятолла Хомейни вернулся в Иран из изгнания, а Реза Мохаммед Пехлеви Иран покинул. Вместе с ним – Фара и дети.
Эта Одиссея началась в 1978 году. Семья странствовала, проезжая Египет, Марокко, Багамы, Мексику, и нигде не получала разрешения остановиться. Ни одна страна не хотела дать приют шаху, хотя уже стало известно, что он болен раком. Он хотел лечиться в Америке, но иранские студенты устроили демонстрацию у американского посольства в Тегеране, захватив его служащих в качестве заложников. Тогда и американцы отказали шаху в лечении. Наконец семью принял Египет. Но Реза-шах Пехлеви прожил там недолго, в 1980 году он умер. После него остались наследники трона. Но не осталось самого трона.
Смерть печальной принцессы
Из далекого Парижа, где она наконец обосновалась, следила Сорейя за этими драматическими событиями. Она не переставала думать о своем бывшем муже, собирала вырезки из газет, писавших о нем, и пыталась установить с ним контакт. За день до операции смертельно больного шаха она звонит в Египет его адъютанту, который был предан своему господину до последней минуты. "Она обязательно хотела поговорить со мной еще раз и передать несколько слов шаху. То, что она сказала, умрет вместе со мной, я могу только сказать, что это были слова любящего человека. Я все передал шаху, а он сказал: "Как бы я хотел перед смертью ее увидеть".
Вскоре шаха не стало. "Я хотела бы быть с ним рядом и держать его за руку. Я чувствовала себя виноватой, – пишет Сорейя в мемуарах. – И все-таки в моем сердце нет печали. Я испытала в своей жизни счастье любви к двоим мужчинам и была любима ими. Многие ли женщины могут сказать о себе то же самое?"
Наверное, экс-шахиня посчитала это иронией судьбы: шах, любивший ее, но отказавшийся от нее потому, что она не могла иметь детей, в конце концов получил наследника, но свой трон потерял. Ее жертва была напрасной.
Еще только один раз была она рядом с шахом, посетив могилу в Египте. В воспоминаниях миллионов людей она остается "печальной принцессой", хотя сама она так не считала. "Я много смеюсь, я вообще не склонна к меланхолии. Я живу настоящим – я не оглядываюсь назад", – так она говорила за год до своей смерти.
Под конец жизни она жила уединенно и злоупотребляла алкоголем. 25 октября 2001 года Сорейя умерла в одиночестве в своей парижской квартире. Причиной смерти был сердечный приступ. Фара с сыном прислали цветы. Так закончилась история одной большой любви.
А встреча двух красавиц в норковых шубах, соперничавших за сердце сказочного шаха, была ли она на самом деле? Обе жили после смерти шаха в Париже, и Сорейя говорила, что случайно встречала Фару в салоне Кристиана Диора. Сама же Фара рассказывает следующее: "Пару раз я встречала ее на улице, но не представилось возможности познакомиться с ней поближе… А мои дети раза два или три встретили ее случайно и подошли к ней представиться. Она была с ними очень дружелюбна. Я благодарна детям, они дали понять Сорейе, что им не внушали недобрых чувств к ней… Я очень опечалилась, ведь она так недолго была счастлива. Ее жизнь была очень непростой. Она была частью нашей семьи и нашей истории".