Десантно штурмовая бригада. Непридуманный Афган - Артем Шейнин


Эта книга – "непридуманные истории" бойца 56-й десантноштурмовой бригады, воевавшего в Афганистане в 1984–1986 гг. Это – "окопная правда" последней войны СССР. Вся правда о жизни и смерти "за речкой". О том, "какой звук издаёт пуля, врезаясь в песок или камень около твоей головы". О том, каково это – "подняться и пробежать под градом "духовских" пуль эти грёбаные 10 шагов". О том, как война "вытаскивает всё самое светлое и самое смрадное, что есть в каждом из нас". О том, что "после Афгана мы никогда уже не будем собою прежними…".

Содержание:

  • Предисловие. Я вернулся с войны 1

  • Глава 1. Афганистан как предчувствие 2

  • Глава 2. Фергана 9

  • Глава 3. Там 13

  • Глава 4. Гардез 14

  • Глава 5. Чужая боль 15

  • Глава 6. Неизвестный солдат 16

  • Глава 7. Свечи 19

  • Глава 8. Гришин 20

  • Глава 9. Замполит 22

  • Глава 10. Валера 23

  • Глава 11. Крепость 24

  • Глава 12. "Жизнь продолжается" 27

  • Глава 13. Золотая осень 28

  • Глава 14. Комарово 31

  • Глава 15. День рождения 32

  • Глава 16. Бой, которого не было 34

  • Глава 17. Корка 36

  • Глава 18. "Завтра" не наступит никогда 38

  • Глава 19. Недоброе прощание 42

  • Вместо послесловия 44

  • Примечания 45

Артем Шейнин
Десантно-штурмовая бригада. Непридуманный Афган

© Шейнин А., 2015

© ООО "Издательство "Яуза", 2015

© ООО "Издательство "Эксмо", 2015

Предисловие. Я вернулся с войны

– Что это за страна? – воскликнул тогда удивленный Главный Буржуин. – Что же это такая за непонятная страна, в которой даже такие малыши знают Военную Тайну и так крепко держат свое твердое слово…

И в страхе бежал разбитый Главный Буржуин, громко проклиная эту страну с ее удивительным народом, с ее непобедимой армией и с ее неразгаданной Военной Тайной.

А. Гайдар. "Мальчиш-Кибальчиш"

Главный Буржуин еще многого не знал, а то восклицал бы куда громче и с куда большим удивлением и про "эту страну", и про "мальчишей".

Он представить себе не мог, что может творить и творит эта удивительная страна со своими верными "мальчишами". И уж совсем не понять ему того, что, даже несмотря на это, остаются эти "мальчиши" такими же преданными и верными, готовыми для нее на все…

"Мальчиш", воспитанный в этой стране с ее системой во всей красе и величии, я с детства спал и видел как бы это мне так подвернулась возможность проявить свой "мальчишизм" на благо страны любимой…

Так что я не только не боялся, но хотел в армию. Более того, я не просто хотел в армию, а мечтал о тех войсках, где уж точно всегда "есть место подвигу" – о ВДВ. А узнав, что есть возможность попасть на войну, я места себе не находил от мысли, что могу туда НЕ попасть…

Именно в силу своей готовности и желания служить я оказался менее готов к той части "тягот и лишений воинской службы", которые были проявлением этой необъяснимой, темной, запредельной, алогичной и нерациональной, в плохом смысле парадоксальной стороны нашей любимой Родины.

И армии, как неотъемлемой ее части. И если ко всем этим "прелестям" в армии как таковой я был еще хоть как-то готов, то просто трагически не готов оказался к тому, что все это будет присутствовать и на войне. И не просто присутствовать, а расцветать буйным цветом. Будучи особо заметным на фоне не придуманного пропагандистами и режиссерами, а вполне реального величия духа, армейской, мужской дружбы, боевого братства…

Наверное, именно в силу этой своей "неготовности", попав в Афган, на войну, я с самого начала задавался множеством вопросов. И мучился, не находя на них ответов. Точнее, с самого начала-то я просто мучился, даже не понимая толком отчего, – сформулировать это я был тогда не в состоянии.

Так что ВОПРОСЫ я сформулировал только теперь. Тогда они ни разу не были мною ни произнесены, ни даже подуманы. Так что все эти "почему" и "как же так" – это произнесенные мною сегодня вопросы себя тогдашнего. Они сидели во мне все эти годы. Я должен был ответить на них тому наивному 18-летнему мальчику, но – наверное, еще лет 20 после той моей войны – был к этому не готов. Потому что даже сейчас многие из этих вопросов и ответы на них произносить больно и обидно…

Больно и обидно прежде всего потому, что, по большому счету, мало что изменилось с тех пор. Любимая Родина неизменно, несмотря ни на что, рождает и рождает, воспитывает и воспитывает преданных и верных "мальчишей". И с неизменным постоянством продолжает их ломать, корежить, подставлять, бросать и забывать… А они – поколение за поколением – по-прежнему продолжают любить ее, бесстрашно бросаются за нее в бой и, не задумываясь, отдают за нее жизнь. Будто бы и не знают и не видят, как получилось с другими "мальчишами", до них…

Не прошло и 10 лет после нашего Афгана, как очередная порция "мальчишей" оказалась в Чечне… Уж, казалось бы, ладно мы – дети конца 70-х – начала 80-х, выросшие за железным занавесом и на игле гениальной советской пропаганды… Но уж у парней, взрослевших в конце 80-х – начале 90-х, какие могли остаться иллюзии? Их-то что сделало "мальчишами"?

И уж в мясорубку-то их кидали почище нашего, и предавали-подставляли, как нам и не снилось… Ан нет – все то же самое. "Когда страна прикажет быть героем…"

И ведь мало того – спустя еще пять лет уже новые "мальчиши", уже знавшие ВСЕ без прикрас о судьбе первых "чеченцев", все также взмахнули сабельками и рванули на очередных "злобных буржуинов", на которых указала "любимая Родина"….

Может, именно поэтому и правда победить нас никому не дано? Может, именно ЭТО и делает нашу страну такой? Может, поэтому ничего и никогда здесь не изменится? А может, и не надо? А если надо, то как?

Собственно, моя книга во многом и появилась как попытка (порой мучительная) понять, что это было и почему ТАК бывает… Именно поэтому, формулируя в этой книге вопросы от лица себя тогдашнего, описывая свою жизнь, переживания, иллюзии и расставания с ними, я, как мне кажется, пытаюсь понять мою страну и эту часть ее социальной культуры и ее менталитета.

Поэтому эти рассказы не про войну как таковую. Они скорее про то, что происходило в душе и в мозгах 18-летнего мальчика, романтика, оказавшегося на войне. Как война, на которую он мечтал попасть, оказалась совсем не тем, о чем он мечтал…

Уже сотни и сотни лет одно и то же происходит с мальчиками, мечтающими о войнах, высоких подвигах и светлых идеалах. Но ведь правда и то, что все эти сотни лет, попадая на войну и расставаясь со своими иллюзиями, эти мальчики понимают что-то новое и про жизнь, и про свое место в ней.

Что-то такое, чего они, пожалуй, не узнали и не поняли бы, проживи свою жизнь по-другому…

Тем, кто любит "про войнушку", не стоит, наверное, читать эти рассказы. Она там, конечно, есть, но без описаний батальных сцен, взрывов, летящих пуль, обстрелов, рукопашных. Я бы никогда не стал писать книгу о войне только ради этого. Я преклоняюсь перед теми, кто может "вкусно" описывать войну, особенно ТАКУЮ войну. Мне не по силам даже найти слова для описания звука, что издает пуля, врезаясь в песок или камень около твоей головы. Я не забуду этот звук никогда, но максимум, на что способен, – попытаться передать свои ощущения в этот момент и после… а что еще я знаю наверняка кроме этого? Кто и зачем выпустил эту пулю? Много ли я понимаю о том, зачем и почему в это время и в этом месте оказались я и тот, кто в меня стрелял? Ничего…

У каждого война своя. Один и тот же бой абсолютно по-разному воспринимается молодым "шнуром", спрятавшим голову за камень и "поливающим" в белый свет, как в копеечку, выставив наружу только автомат, и опытным дембелем, деловито "выцепляющим" среди дувалов башки бородатых мужиков в чалмах.

Совершенно по-разному видят его юный 22-летний "летюха"-взводный, пробывший на войне меньше, чем его подчиненные, и "зрелый" 25-летний "старлей"-ротный, который уже знает, что такое писать похоронки матерям…

Совершенно по-разному вспомнят одну и ту же операцию комбат, до хрипоты сорвавший на жаре голос, командуя своими вымотанными от ночного марша по горам ротами, прилипшими под огнем духов к каменистым склонам, и холеный генерал, размашисто рисующий на карте стрелки в тени маскировочной сетки, попивая ледяной лимонад…

Для меня война – это то, что происходит в наших мозгах и душах. Именно про эту "свою" войну я и написал. И все "внешние" события происходят в моих описаниях лишь постольку, поскольку они стали частью моего внутреннего мира, повлияли на меня сегодняшнего, задающего вопросы и ищущего на них ответы. Именно поэтому я не придерживался какой-то особой "сюжетной линии", в некоторых рассказах "возвращаясь" к себе сегодняшнему. Хотя хронология событий в книге все же соблюдена.

Для меня главное – война внутри. Война как сотни тысяч, миллионы отдельных маленьких войн, идущих в душах и головах каждого воюющего, будь он самым отчаянным и безбашенным "рубакой" или тихим и незаметным "середняком". И при этом по "большому", жизненному счету не так уж важно, кто как именно воевал: будучи прекрасным воином, можно в итоге проиграть "свою" войну. Ту самую, которая "внутри" тебя…

А еще одна задача, может быть, самая непростая – вернуться с войны…

Глава 1. Афганистан как предчувствие

апрель 1984, Москва

– Ну-ну, попутного ветра, Лопух. Стране нужны герои!

Капа, мой одноклассник, иронично глядит на меня из-под копны волос цвета спелой пшеницы. Лопух – это я, такое прозвище у меня среди одноклассников. Как оно возникло, объяснять долго, да и бессмысленно. Ведь Лопухом мне осталось быть всего два дня. Сегодня суббота, 21 апреля. А в понедельник мне в армию.

Я ухожу первым из класса.

Капа – вторым. У него уже на руках повестка на 30-е. Поэтому разговор, естественно, про армию и про то, куда "пошлют".

Я мечтаю, чтобы послали в ВДВ и в Афганистан. А Капа, как обычно, прикалывается над моим "беспросветным романтизмом".

– Лопух, уже дети должны в яйцах пищать, а у тебя все "Пионерская зорька" в жопе играет! На хрен тебе это все нужно?!

Подобные "диалоги" в последнее время возникают у меня со многими ровесниками. Да и вообще с окружающими "нормальными людьми".

Точно так же они недоумевали в феврале.

От военкомата меня отправили на 10 дней на прыжки с парашютом. Прыгнув три раза на аэродроме ДОСААФ в Волосово, я вернулся вне себя от счастья, считая, что это уже вполне гарантирует мне попадание в ВДВ.

– На хрен тебе ВДВ? Ты и так ебнутый на всю голову со своим Афганом! Мать бы пожалел…

Кто-то говорит это открыто. Та же Женька, которую я считаю своей девушкой, в отличие от нее самой. Для нее я просто друг. С которым, так вышло, она живет, конечно, в одной комнате со всеми вытекающими, но это еще ничего не значит. Во всяком случае, не для нее.

Кто-то выражается не так прямо, но и не спешит разделить мой восторг и мое рвение. Подозреваю, что до поры многие воспринимали это как некую мальчишескую браваду.

Про Афган мы все знали немного. Но достаточно, чтобы понимать – "интернациональный долг" заключается совсем не в строительстве школ и посадке деревьев, как пишут газеты в нечастых статьях про Афганистан.

И совсем не с радостными благодарными школьниками и крестьянами приходится там иметь дело нашим солдатам, которых мы видим в еще более редких репортажах по телевизору.

Но теперь Капа понимает, что дело не в браваде.

Завтра мои проводы. И я с большой вероятностью попаду-таки в десантуру.

А вот с ДРА у меня "проблема". Собственно, о ней мы и говорим.

Проблема в том, что отца у меня нет и у матери я один. И поэтому я переживаю, что на войну меня могут не взять. И поэтому же Капа недоумевает, почему я так туда рвусь…

Не знаю, как ему объяснить, – я почему-то просто уверен, что это – мое.

Предчувствие, предчувствие…

Эпизод первый. Дед

Когда Афганистан появился в моей жизни, знаю с точностью до дня.

То есть до этого тоже знал, что есть такая страна, но частью МОЕЙ жизни он стал только в этот день, хотя тогда я еще не мог этого понять.

Вечером 5 декабря 1979 года мой дед, как обычно, крутил ручку настройки своего транзистора ВЭФ-202.

Как обычно, сражался с глушилками, забивавшими "вражьи голоса".

И вот в какой-то момент он их обхитрил. И сквозь завывание и хрип стал слышен говоривший с легким акцентом голос.

Дед в совершенстве владел немецким, неплохо понимал по-английски.

Это позволяло ему слушать "вражьи голоса" на их родных языках.

Но иногда, то ли для сравнения, то ли из азарта, он слушал их, точнее пытался слушать по-русски. Получалось не всегда. Глушилки свое дело знали…

Правда, в этих случаях он все равно всегда выгонял меня из комнаты. В конце 70-х это вряд ли могло чем-то серьезным угрожать и мне и ему. Но инстинкты того поколения вырабатывались в конце 30-х…

Когда за такое "любопытство" можно было уехать очень далеко и надолго. И без гарантии вернуться.

Так что даже теперь, в "эпоху расцвета социалистической демократии", дед страховался и берег меня.

А я обижался. Мне было почти 14. Моей любимой книгой была пятитомная "История дипломатии". Я читал "международные" полосы газет и регулярно смотрел "Международную панораму". Был политинформатором класса.

В отличие от своих одноклассников, которым мало что говорила даже фамилия Сталин, два-три раза упоминавшаяся в наших учебниках истории, я знал, кто такие Троцкий, Бухарин и Берия.

Знал от деда.

В 20-х он окончил факультет международных отношений МГУ и успел даже поработать с Чичериным. В МИДе работал до 1937-го… Работал на Западе, в Германии, в Италии…

Потом на много лет стал "невыездным", а после войны и подавно "уехал" на много лет далеко на восток. И совсем не дипломатом. Лесорубом…

Дед воспитал меня вместо отца. Интерес к политике я перенял от него.

Тем обиднее было, когда он не давал мне слушать "голоса".

Но в этот день все "совпало" – дед слушал их по-русски, глушилки "не доглядели", я оказался рядом, а он меня не прогнал.

И я услышал, как слишком старательно выговаривающий русские слова голос поведал об имеющихся веских основаниях ожидать в ближайшем будущем вторжения советских войск в Афганистан.

Слова "вторжение" и "советские войска" рядом воспринимались как-то странно. Ведь мы никогда никуда не вторгались – всегда всех только освобождали и защищали. А вторгались империалисты и их пособники. Чтобы порабощать и угнетать.

Я смотрел на деда с удивлением и недоумением.

Но он словно не замечал меня. А может быть, правда – не замечал…

Дед грустно и задумчиво покачал головой и долго еще сидел потом молча, обхватив ее руками. Он часто так сидел…

Дед вообще был немногословен и задумчив – четыре года войны и потом семь лет лагерей по 58-й статье не располагали, видимо, к разговорчивости.

Я тогда этого не понимал, но инстинктивно в такие моменты к нему не лез.

На мой безмолвный вопрос он в тот день так ничего и не ответил.

Он вообще на него мне так никогда ничего и не ответил.

Потому что через два дня, 8 декабря, дед умер…

Я так и не узнал, что думал главный тогда в моей жизни человек про Афганистан и наше туда возможное вхождение.

Так и не понял, почему он так грустно качал головой…

Ведь не мог же он тогда знать, что…

Или мог?

Не знаю…

Может, встретимся когда-то – расспрошу, о чем он думал 5 декабря 84-го.

Но именно в тот день Афганистан вошел в мою жизнь. Как оказалось – навсегда.

Я впервые прикоснулся к тому, что станет главным "пунктом" моей биографии, во многом "сделает", сформирует меня сегодняшнего. И почти одновременно из моей жизни ушел дед, который "делал" меня первые 13 лет.

Наверное, вдвоем им не было места в моей судьбе. Проживи дед еще года три, и я вряд ли рвался бы в Афган. Я бы о другом мечтал, другим восторгался, по-другому учился…

Но видно, мне именно это было "написано".

И потому-то, наверное, одновременно с появлением "афганской темы" закончилось и мое воспитание дома. Мама много работала, чтобы прокормить нас двоих, да и сам я скоро начал потихоньку зарабатывать и уже не особо к ней прислушивался. Любил, уважал, но делал больше по-своему.

То, чем 13 лет занимался дед, продолжили школа, улица, работа.

И "советская пропаганда".

Точнее, то, что сейчас принято так называть, часто с негативным оттенком.

Хотя теперь-то я понимаю, что многим из нас удалось пройти то, что нам выпало, именно благодаря стержню, который дала эта самая "пропаганда".

Мы искренне гордились своей Родиной, искренне считали, что СССР – самая лучшая страна в мире. Искренне любили ее и сочувствовали тем, кого угораздило родиться в какой-нибудь Америке.

У нас было много чем гордиться.

И среди этого многого непостижимой громадой возвышалась ПОБЕДА.

Воевавшие были еще нестарыми людьми. Их было много, и от этого ощущение, что это победили ВСЕ МЫ, было вполне реальным.

А фильмы про войну рождали эффект соучастия и присутствия.

Я любил их и смотрел все по многу раз.

Дед еще был жив, когда вышел совместный советско-американский 20-серийный документальный фильм "Великая Отечественная". В американском варианте – "Неизвестная война".

Каждую неделю мы с дедом шли в "Октябрь" смотреть очередные две серии.

Плохо помню содержание отдельных серий, но навсегда запомнил, как смотрел эту черно-белую хронику дед. Я никак не мог понять, почему иногда у него начинали дрожать губы и подбородок, а по морщинистой щеке сбегала слезинка.

Почему он плачет? Ведь мы же победили! Мы же выиграли войну!

Я не спрашивал – понимал, что должна быть серьезная причина, чтобы заплакал этот обычно невозмутимый, много повидавший человек.

Он немного успел рассказать мне про войну – я был слишком мал.

Но благодаря ему война стала для меня гораздо большим, чем просто история. Это было что-то личное, но я не знал что.

А потом понял.

Дальше