* * *
Хрущев приводит несколько таких примеров, связанных с попыткой Сталина и Ежова, а потом и Берии, создать "параллельный бухаринский центр". Они настолько ярки и характерны, что стоит остановиться на них:
а) Дело Эйхе:
"Примером злостной провокации, возмутительной фальсификации и преступного нарушения революционной законности является дело бывшего кандидата в члены Политбюро, одного из виднейших работников партии и советского правительства товарища Эйхе, члена партии с 1905 года… Товарищ Эйхе был арестован 29 апреля 1938 года… Эйхе был вынужден под пыткой подписать заранее заготовленный следователями протокол его признания, в котором он и некоторые другие видные партийные работники обвинялись в антисоветской деятельности. 1 октября 1939 года Эйхе послал заявление Сталину, в котором он категорически отрицал свою вину и просил расследования своего дела… Сохранилось и второе заявление Эйхе, которое он писал Сталину 27 октября 1939 года… Эйхе писал: "25 октября этого года мне сообщили, что следствие по моему делу закончено… Если бы я был виновен хотя бы в сотой доле тех преступлений, в которых меня обвиняли, я никогда не посмел бы посылать Вам это предсмертное заявление; но я не виновен ни в одном из этих преступлений… Я еще никогда не лгал Вам, и теперь, стоя одной ногой в могиле, я тоже не лгу. Все мое дело - это типичный пример провокации, клеветы… Моя вина - это мое признание в контрреволюционной деятельности… Но положение было таково: я не смог вынести тех пыток, которым подвергали меня Ушаков и Николаев, особенно первый из них - он знал о том, что мои поломанные ребра еще не зажили и, используя это знание, причинял при допросах страшную боль… Если в той легенде, которую сфабриковал Ушаков и которую я подписал, что-либо не совпадало, меня вынуждали подписывать новые варианты этой легенды. Так же поступили и с Рухимовичем… Так же поступили с руководителем запасной сети, будто бы созданной Бухариным в 1935 году"."
Чем же кончилось это дело?
Хрущев говорит:
"2 февраля 1940 года Эйхе судили… Он сказал следующее: "Во всех моих так называемых признаниях нет ни слова правды; подписи, которые я поставил под этими признаниями, - вымучены… Я никогда не был виновен в каком-либо заговоре. Я умру, веря в правильность политики партии, как я верил в нее в течение всей моей жизни". 4 февраля Эйхе был расстрелян".
б) Дело членов и кандидатов Политбюро Косиора. Рудзутака, Чубаря, Постышева и члена Оргбюро Косарева.
Хрущев говорит:
"Рудзутак, кандидат Политбюро, член партии с 1905 года, человек, который провел 10 лет на царской каторге, категорически отказался перед судом от вынужденного от него признания. В протоколе сессии Военной коллегии Верховного суда есть следующее заявление Рудзутака: "Единственная просьба, с которой он обращается к суду, это сообщить ЦК ВКП(б), что в НКВД есть еще не ликвидированный Центр, ловко фабрикующий дела и заставляющий невинных людей сознаваться в преступлениях, которых они не совершали; у обвиняемых нет возможности доказать, что они не участвовали в преступлениях, о которых говорится в таких признаниях, вымученных от различных лиц. Методы следствия таковы, что они вынуждают людей лгать и клеветать на невинных, не замешанных ни в чем людей… Он просит суд разрешить ему сообщить об этом ЦК ВКП(б) в письменной форме. Он заверяет суд, что он лично никогда не имел никаких враждебных намерений по отношению к политике нашей партии, потому что всегда был согласен с партийной линией… В течение двадцати минут был вынесен приговор, и Рудзутак был расстрелян… Так же были сфабрикованы "дела" против видных партийных и государственных деятелей - Косиора, Чубаря, Постышева, Косарева и других…""
в) Дело военных. Хрущев говорит: "Очень прискорбные последствия, особенно в начале войны, были вызваны ликвидацией Сталиным многих лиц из числа командного состава… В эти годы репрессиям были подвергнуты определенные слои военных кадров, начиная буквально с командиров рот и батальонов и кончая руководителями высших воинских соединений… Мы имели превосходные военные кадры, которые были безусловно преданы партии и родине. Достаточно сказать, что те из них, которым удалось выжить, несмотря на суровые пытки, которым они подвергались в тюрьмах, с первых же дней войны проявили себя настоящими патриотами и героически сражались во славу родины. Я имею в виду таких товарищей, как Рокоссовский… Горбатов, Мерецков, Подлас (замечательный командир, погибший на фронте) и многие, многие другие. Однако много подобных командиров погибло в лагерях и тюрьмах…"
* * *
В ноябре 1938 года Ежов был снят с должности в НКВД и назначен наркомом (министром) водного транспорта. Последний раз его видели на открытии XVIII съезда партии в марте 1939 года. Прямо с этого съезда он бесследно исчез…
Хрущев об этом ничего не сообщил. Он взял его даже некоторым образом под защиту, явно стараясь, по своему излюбленному методу, всю вину свалить на одного Сталина. Хрущев говорит:
"Мы совершенно правы, обвиняя Ежова в низких методах 1937 года. Но нужно дать ответ на вопрос: мог ли Ежов… сам решать такие вопросы, как судьба таких выдающихся партийцев? Нет, было бы наивно считать, что это было дело одного Ежова. Совершенно ясно, что эти вопросы решал Сталин и что без его приказаний и его одобрения Ежов этого сделать не мог".
Укажем в связи с этим еще на два характерных штриха: ни одного раза во всем докладе Хрущев не прибегает к персональным выпадам по адресу Ежова, тогда как Сталина и Берию он щедро награждает всякими "титулами". Ежова Хрущев выставляет как человека, который был лишь простым орудием Сталина, но когда Хрущев переходит к разбору преступлений Берия, то сам Сталин выставляется как орудие террористической практики Л. Берии.
Итак, Сталин снимает Ежова в ноябре 1938 года, причем снимает сам, лично, так как "такие вопросы решал сам Сталин", без Политбюро, которое, по словам Хрущева, существовало лишь по названию. В чем же причины опалы столь заслуженного палача?
В свете анализа тех данных, которые приводит Хрущев, можно прийти только к одному выводу: Ежов сносно провел процесс Пятакова - Радека, далеко не удачно - процесс Бухарина-Рыкова, но совершенно провалился на попытках создать "параллельный бухаринский центр" из членов и кандидатов Политбюро и ЦК и "параллельный военный центр" из маршалов и генералов Блюхера, Егорова, Гамарника, Рокоссовского, Мерецкова, Горбатова и других.
Как бы Ежов ни бил на допросах, как бы он ни ломал ребра, как бы он ни изощрялся в фальсификациях, но после бухаринского процесса люди не только не признавались даже на закрытых судах в своих мнимых преступлениях, но, наоборот, прямо из камер НКВД Ежова писали разоблачительные письма о практике Сталина-Ежова самому Сталину и тому же номинальному Политбюро.
Короче говоря, Ежов не справился со своей задачей, он должен был уйти, но уйти он мог только в могилу, так как слишком много знал…
Деятельность Берии в 1939–1940 годах подтверждает этот вывод. Берия, отказавшись от предыдущей практики групповых процессов, начал расстреливать членов ЦК и верховного руководства армии через закрытые индивидуальные процессы, независимо от того, отказывались подсудимые от своих вынужденных показаний или нет.
Более того, он их расстреливал и в том случае, когда сам же чекистский суд вынужден бывал выносить тем или иным обвиняемым оправдательный приговор.
* * *
Хрущев привел в своем докладе один документ потрясающей силы как в отношении политической трагедии большевистских фанатиков в большевистской тюрьме, так и беспредельной аморальности сталинцев из Политбюро. Старый большевик Кедров писал своему личному другу, тогда секретарю ЦК партии по Комиссии партийного контроля и члену Политбюро А. А. Андрееву:
"Я обращаюсь к Вам за помощью из мрачной камеры Лефортовской тюрьмы. Пусть этот крик отчаяния достигнет Вашего слуха; не оставайтесь глухи к этому зову; возьмите меня под свою защиту; прошу Вас, помогите прекратить кошмар этих допросов и покажите, что все это было ошибкой. Я страдаю безо всякой вины. Пожалуйста, поверьте мне. Время докажет истину. Я - не агент-провокатор царской охранки; я- не шпион; я- не член антисоветской организации, как меня обвиняют на основании доносов. Я не виновен и в других преступлениях перед партией и правительством. Я - старый, не запятнанный ничем большевик. Почти сорок лет я честно боролся в рядах партии за благо и процветание страны…
Сегодня мне, шестидесятидвухлетнему старику, следователи грозят еще более суровыми, жестокими и унизительными методами физического воздействия… Они пытаются оправдать свои действия, рисуя меня закоренелым и ожесточенным врагом, и требуют все новых, более жестоких пыток. Но пусть партия знает, что я не виновен и что нет такой силы, которая могла бы превратить верного сына партии в ее врага, до его последнего дыхания. У меня нет выхода. Я не могу отвратить от себя грозящие мне новые и еще более сильные удары. Но все имеет свои пределы. Мои мучения дошли до предела. Мое здоровье сломлено, мои силы и энергия тают, конец приближается. Умереть в советской тюрьме, заклейменным как низкий изменник Родины - что может быть более чудовищным для честного человека. Как страшно все это! Беспредельная боль и горечь переполняют мое сердце. Нет! Нет! Этого не будет! Этого не может быть! - восклицаю я. Ни партия, ни советское правительство, ни народный комиссар Л. П. Берия не допустят этой жестокой и непоправимой несправедливости… Я глубоко верю, что истина и правосудие восторжествуют. Я верю. Я верю".
Хрущев поясняет: "Военная коллегия нашла, что старый большевик товарищ Кедров был невиновен… Но он был расстрелян по приказу Берии".
С другими старыми большевиками поступали еще проще: например, Голубев и Батурин "были расстреляны без суда, а приговор был вынесен уже после их казни".
Таким образом, Сталин добивался и добился через Берию того, чего он не смог добиться при Ежове - продолжая физические пытки, но уже не особенно церемонясь с судебными формальностями, Сталин и Берия расстреляли остальных членов ЦК.
Когда в начале 1939 года местные партийные организации начали недоумевать по поводу продолжающихся и после Ежова пыток в НКВД, Сталин отправил 20 января 1939 года, по свидетельству Хрущева, шифрованную телеграмму секретарям обкомов и крайкомов, ЦК коммунистических партий республик, народным комиссарам внутренних дел и начальникам органов НКВД.
В этой телеграмме говорилось: "ЦК ВКП(б) поясняет, что применение методов физического воздействия в практике НКВД, начиная с 1937 года, было разрешено ЦК ВКП(б) (фактически они применялись и раньше, например, в 1936 году - А. А.). - ЦК ВКП(б) считает, что методы физического воздействия должны как исключение и впредь применяться по отношению к известным и отъявленным врагам народа и рассматриваться в этом случае как допустимые и правильные методы".
* * *
Хрущев утверждал, что Берия не только был "агентом иностранной разведки", но что Сталин, будучи предупрежден и имея факты в руках, не принял никаких мер против Берии, так как "Сталин верил в Берию и этого для него было достаточно".
Такие факты были доложены пленуму ЦК в 1937 году, когда Берия еще был только секретарем ЦК Грузии. Докладывал об этих фактах человек, в руках которого был архив Азербайджанской независимой республики 1918–1920 годов, которая возглавлялась партией "мусаватистов". Имя этого человека - Каминский. Он был членом большевистской партии с 1913 года, был первым секретарем ЦК коммунистической партии Азербайджана и председателем Бакинского Совета в 1920 году сразу же после свержения власти "мусаватистов". В 1930 году Каминский был секретарем московского обкома партии, а в 1937 году - наркомом (министром) здравоохранения СССР.
В компетентности Каминского, бывшего первого правителя советского Азербайджана, не было сомнения. Там же, в Баку, учился и работал Берия в бытность турок, потом англичан при власти мусаватистов. Связи Берии с лидерами "Мусавата" были известны, насчет турок и англичан ходили разные слухи, пока Берия не стал заместителем председателя советской разведки в Баку (председателем был Багиров, расстрелянный после Берией). Как только карьера Берии пошла в гору, слухи прекратились, так как за такие разговоры теперь арестовывали, если бы даже они и были справедливы.
Но вот: "Уже в 1937 году, на одном из пленумов ЦК, бывший народный комиссар здравоохранения Каминский сказал, что Берия работал на мусаватистскую разведку. Однако едва пленум ЦК успел окончиться, как Каминский был арестован и расстрелян".
Надо только добавить: из всех секретарей ЦК компартий союзных республик во время ежовщины не были расстреляны, а сделали карьеру только три секретаря: Берия - из Грузии, Багиров - из Азербайджана, Хрущев - с Украины. Была ли такая карьера, по крайней мере, первых двух, случайной? Может быть, на самом деле прав Исаак Дон Левин, этот проницательный знаток большевизма, когда он в своей интересной книге "Великий секрет Сталина" утверждает и доказывает весьма солидными документами, что сам Сталин был агентом царской охранки, а так как агентами у мусаватистов были, по утверждению "коллективного руководства" (а раньше и Каминского), Берия и Багиров, то не покрывали ли агенты взаимные преступления перед своей партией? Ведь вся дореволюционная деятельность Сталина протекала главным образом в Баку и Тифлисе, в центрах, которые Сталин еще при Ленине, а потом и до конца своей жизни доверял только своим личным ставленникам?
Сталин не доверял Орджоникидзе, но во всем доверял Берии. Хрущев сообщает:
"Берия также жестоко расправился с семьей товарища Орджоникидзе… Орджоникидзе всегда был противником Берии и говорил об этом Сталину. Но вместо того чтобы разобраться в этом вопросе и принять соответствующие меры, Сталин допустил ликвидацию брата Орджоникидзе и довел самого Орджоникидзе до такого состояния, что он был вынужден застрелиться".
Хрущев почему-то не договаривает правды до конца: Орджоникидзе был единственным из старых членов Политбюро, который поставил перед Сталиным ультиматум о прекращении ежовской инквизиции (Берия тогда был все еще грузинским "царьком").
В ответ на это Сталин послал на его квартиру чекистов с запасным револьвером для Орджоникидзе: если Орджоникидзе не хочет умереть в подвале НКВД, то он должен умереть на своей квартире. В присутствии чекистов он попрощался со своей женой Зинаидой и застрелился. Доктор Плетнев, который в то время ожидал в приемной Орджоникидзе, засвидетельствовал смерть от разрыва сердца.
Через три дня на Красной площади были похороны. На Мавзолее Ленина, "печально" свесив головы, стояли друзья-убийцы - Сталин, Молотов, Каганович, Ворошилов, Хрущев, Микоян, Ежов - а срочно вызванный из Грузии Берия проливал крокодиловы слезы по поводу "преждевременной смерти великого революционера, друга и соратника Сталина Серго Орджоникидзе".
Я присутствовал на этом митинге, вблизи Мавзолея, в снежный февральский день 1937 года. Я наблюдал за Сталиным - какая великая скорбь, какое тяжкое горе, какая режущая боль были обозначены на его лице! Да, великим артистом был товарищ Сталин!..