Посетил тюрьму совместно с председателем укомболя т. Васильевым, где пришлось услышать команду николаевских времен: "Встать! Смирно!.." В тюрьме находятся 35 человек, некоторые сидят по несколько недель не допрошенными. Заметивши в одной камере тараканов, я просил, чтобы арестованных перевели в свободные камеры, а в этой поморить этих насекомых.
В свободные часы я устраивал митинги и собрания, на которых собиралось по 1 тыс. человек и более. Везде и всюду одни возгласы: "Нам этого не поясняют, а только и слышим: "Арестуем! Расстреляем!"".
...Иногда хочется поднять настроение начальству. Антирелигиозная пропаганда делает успехи: "Архангельск. В праздник 1 мая принимало участие духовенство с революционными знаменами, поп пел Интернационал. Такой сюрприз со стороны попа обратил внимание публики. Праздник прошел с большим подъемом".
* * *
Эти сводки читали руководители республики. С их учетом они вносили изменения в свою политику, которая становилась более гибкой. Можно понять обиду Дзержинского: создаваемую им с такими трудами систему хотят упразднить. "Вы скажите прямо: нужна вам ВЧК? "Нужна! - отвечают. - Мы поправим товарищей, которые критикуют вас в недопустимом тоне". А потом опять за старое. Где были бы сейчас Каменев с Бухариным, если бы не ВЧК? Партия поручила Всероссийской чрезвычайной комиссии обеспечить тыл. И комиссия это сделала".
Не кто иной, как белые отмечали быструю обучаемость своего врага. В конце Гражданской они склонны даже его идеализировать. Смотрите-ка:
"Красные перестали расстреливать пленных..."
"Красные перестали забирать у крестьянина последнюю лошадь..."
"Красные беспощадно расстреливают своих бандитов и погромщиков..."
После подобных наблюдений обычно следует: а мы?
А у них в тылу - развал, признавались сами участники Белого движения. Повальное воровство военного обмундирования: фронтовики оборваны, в то время как завсегдатаи кафешантанов сплошь в новенькой, пошитой в Англии форме. Железнодорожные полустанки забиты вагонами с награбленным - не протащить составы военного назначения. Из рейда по красным тылам казаки генерала Мамонтова тянули обоз с "зипунами" длиной 60 километров... И почти ни одного наказанного за мародерство и моральное разложение из высших чинов! Честный солдат Деникин (потомок крепостных) признавался:
"Регулярно поступали смертные приговоры, вынесенные каким-нибудь заброшенным в Екате-ринодар ярославским, тамбовским крестьянам, которым неизменно я смягчал наказание; но ни одно лицо интеллигентно-буржуазной среды под суд не попадало. Изворотливость, беспринципность - вплоть до таких приемов, как принятие персидского подданства, кумовство, легкое покровительственное отношение общественности к уклоняющимся - служили им надежным щитом".
От таких картин разложения ведомство Дзержинского красный тыл уберегло.
* * *
Один из самых благородных приказов Гражданской войны был отдан красным командиром Михаилом Фрунзе.
1 мая 1919 года во всех подразделениях Южной группы Восточного фронта зачитали приказ командующего:
"29 апреля с. г. в расположении Туркестанской армии имел место следующий недопустимый и печальный случай. Взятый в плен офицер армии Колчака, могущий дать ценные сведения о противнике, после весьма поверхностного опроса был заколот в штабе одной из стрелковых бригад.
Этот случай является не только нарушением неоднократных указаний Реввоенсовета Республики не чинить диких расправ на местах с пленными, но приносит неисчерпаемый вред всему делу освобождения трудовой России от белогвардейских банд, тем более что имел место в штабе бригады, где, казалось бы, должны соблюдать интересы Республики.
<...> Гуманное отношение к пленным со стороны доблестной Красной Армии лишний раз докажет, что насилие и беззаконие не там, где под красным знаменем идет трудовой народ на смерть за идеалы социализма, а там - на той стороне, где предводители и вдохновители насилия кричат об истинной свободе народа и расстреливают наших комиссаров, командиров и красноармейцев. Милостивое отношение даже к врагам Республики лишь внесет в ряды колчаковских банд разложение и заставит офицеров, в массах своих явно сочувствующих задачам рабоче-крестьянской власти Советов, массами переходить на сторону Красной Армии.
Соблюдая интересы Республики, приказываю в армиях вверенной мне группы прекратить расправы на местах с пленными офицерами и солдатами противника и строжайшую ответственность за исполнение сего приказа возлагаю на командный состав и военных комиссаров..."
Глава тридцать восьмая. СКОЛЬКО ЖЕ БЫЛО ТЕРРОРОВ?
Историк Мельгунов предложил формулу, которая была много раз повторена авторами других исследований о терроре. Она уже вошла в учебники.
Мельгунов утверждал: красный террор - часть государственной политики, белый террор - стихийные, не поощряемые сверху "эксцессы". В этом он видел принципиальное отличие между двумя явлениями. Историк задал, как ему казалось, риторический вопрос:
"Где и когда в правительстве генерала Деникина, адмирала Колчака или барона Врангеля звучали голоса с призывом к систематическим официальным убийствам?"
Сразу обращает на себя внимание: Сергей Петрович не упомянул имени генерала Корнилова, который, как мы помним, отдал приказ "пленных не брать!" еще за семь месяцев до объявления Совнаркомом красного террора. "Эксцесс" на уровне командующего Добровольческой армией...
Пройдемся коротко по персоналиям из списка Мельгунова.
Деникин. Когда его армия еще надеялась взять Москву осенью 1919-го, Особое совещание собралось решать судьбу побежденных. Решили: коммунистов расстрелять. Кутепов, Шкуро, Мамонтов, Слащев и прочие догадались бы и сами. Также не отнесешь к "эксцессам", что белоказаки вывозили из захваченных городов и сел многокилометровые обозы с "зипунами". Иначе бы на Москву не пошли.
Колчак. "Командирам я приказываю расстреливать всех захваченных коммунистов", - говорил адмирал в газетном интервью в августе 1918-го. Это он еще толком не начинал воевать... Колчак в перечне Мельгунова, наверное, самый уязвимый персонаж.
Врангель. В приказе от 29 апреля 1920 года барон потребовал "расстреливать всех комиссаров и коммунистов, взятых в плен".
Можно добавить и Юденича, наступавшего с северо-запада, а очевидец - русский писатель Александр Куприн, находившийся при армии. "Расстреливали только коммунистов" - Куприн имел в виду, что насилием подчиненные Юденича не злоупотребляли.
А коммунистов в стране насчитывалось, между прочим, около 300 тысяч человек! На каждого приходилось по нескольку расстрелыциков, которые ссылались на приказы первых лиц. Не было пощады также и другим категориям населения, от представителей местной власти до крестьян, участвовавших в "черном переделе". То, что белые не убили больше, чем успели, заслуга не их...
Формула Мельгунова не выдерживает первого соприкосновения с фактами.
Между тем открываем современный учебник "История России с древнейших времен до наших дней" под редакцией члена-корреспондента РАН А. Н. Сахарова, рекомендованного для изучения абитуриентам, студентам, преподавателям. Читаем (том второй, с. 431): "...Красный террор был первичным явлением, белый - производным... Красный террор, таким образом, - государственная система, декретированная сверху уже в первые месяцы существования большевистского режима. Белый же террор, что в свое время отмечал С. П. Мель-гунов, выступал в качестве эксцессов на местах, с которыми пусть вяло, непоследовательно, но вели борьбу носители белой идеи". (Да не вели они такой борьбы! А "декретирована" вплоть до конца 1918 года была мировая война, уносившая в месяц сотни тысяч убитыми, ранеными, задохнувшимися от газов, умершими от тифа и испанки...)
* * *
Но дело даже не в этом. Терроры различных цветов и оттенков в Гражданскую - явления не отдельные, а взаимосвязанные. И это особенно наглядно проявлялось в местностях, где власть много раз переходила из рук в руки. Самые ценные свидетельства о терроре - оттуда.
...Писатель Владимир Галактионович Короленко - святой русской революции. Все лихолетье он провел почти безвыездно в Полтаве. Всероссийская слава писателя уберегла его семью от террора. Фев-ралисты, большевики, петлюровцы, немцы, деникинцы, атаманы... Многих повидала Полтава. Красные арестовывают горожан за сотрудничество с белыми, белые - за сотрудничество с красными. Родственники арестованных устремляются за помощью к писателю. Тот пытается заступиться. Часто убеждается: поздно...
В июне-сентябре 1920 года Короленко отправил шесть писем красным вождям. Конкретный адресат - нарком просвещения Луначарский. Однако вопросы - явно не по ведомству Наркомпроса. Обращаясь по существу к Ленину (до которого слова писателя дошли), Владимир Галактионович, в частности, писал:
"Деятельность большевистских Чрезвычайных следственных комиссий представляет пример - может быть, единственный в истории культурных народов. Однажды один из видных членов Все-украинской ЧК, встретив меня в полтавской Чрезв. ком., куда я часто приходил и тогда с разными ходатайствами, спросил у меня о моих впечатлениях. Я ответил: если бы при царской власти окружные жандармские управления получили право не только ссылать в Сибирь, но и казнить смертью, то это было бы то самое, что мы видим теперь.
На это мой собеседник ответил:
- Но ведь это для блага народа.
Я думаю, что не всякие средства могут действительно обращаться на благо народа, и для меня несомненно, что административные расстрелы, возведенные в систему и продолжающиеся уже второй год, не принадлежат к их числу".
Письма Короленко к Луначарскому были опубликованы за границей в 1922 году уже после смерти автора. Они справедливо считаются ценнейшим свидетельством времени, а зачастую также неким "политическим завещанием" писателя, квинтэссенцией его размышлений в годы Гражданской. Последнее - неверно. В этом убеждаешься, когда знакомишься с дневниковыми записями Короленко.
О красном терроре Владимир Галактионович судит беспощадно и справедливо. Но - такая деталь: при большевиках Короленко имел пропуск в ЧК Полтавы. Он мог в любое время беспрепятственно пройти к руководителям чрезвычайки и изложить им свое ходатайство. Его там выслушивали. Нередко он обращался напрямую к главе правительства Украины Раковскому. Многим людям Короленко сумел помочь. При белых же он не помог... никому! В белой контрразведке, когда Владимир Галактионович пришел туда за кого-то заступиться, с ним даже не стали разговаривать. Более того, добровольческие власти готовились провести у него в доме обыск.
Поэтому Короленко и не обращался с посланиями к белым вождям. Не видел смысла.
Воздав должное пафосу "писем к Луначарскому", откроем дневниковые записи Владимира Галактионовича. Из них узнаем:
"1918 год. Январь. В Полтаве хозяйничает пришедший с красными войсками из Москвы бывший царский подполковник Михаил Муравьев. Местные советы для него не указ. Муравьев накладывает контрибуции на буржуазию. Взыскивает с "буржуев" 600 тыс. рублей в пользу солдатских вдов - общественность сомневается, что вдовы получат все эти деньги.
25 марта. Большевики постепенно покидают Полтаву. Оставшийся без власти город подвергается грабежам. Среди грабителей - много красногвардейцев. На улицах раздается стрельба.
29 и 30 марта. В город входят немцы и части гетмана Скоропадского. И тут же начинаются безобразия. Подозреваемых в большевизме заводят во дворы и расстреливают. Не успевших скрыться красногвардейцев приводят в юнкерское училище, страшно избивают нагайками, потом убивают. "Избивать перед казнью могут только истинные звери". Возобновляются грабежи.
1 апреля. На заседании городской думы гласный Ляхович (зять писателя) приводит факты истязаний, произведенных над невинными людьми. Их арестовали, свезли в застенок, положили на стол, били шомполами (в несколько приемов дали до 200-250 ударов), заставляли проделывать "немецкую гимнастику" с приседаниями и кричать проклятия "жидам и кацапам". Потом отпустили.
На заседании думы присутствует представитель гетмана. Он поправляет выступающих, когда они говорят: "военная оккупация Полтавы неприятелем". Правильно отныне: "помощь дружественной державы свободной Украине".
7 апреля. Зверства в застенке продолжаются. Истязаниям подвергнуты отец и сын по фамилии Заиц. Старик после экзекуции впал в тихое помешательство.
13 апреля. Немцы в городе стараются держаться прилично, но в деревнях грабят, и против них растет озлобление. В одном селе представителя "дружественной державы" мужики зарубили топором. Дом, где это произошло, снесен до основания".
До конца 1918-го в Полтаве жизнь протекает примерно в том же русле. Наступает 1919 год. В город возвращаются большевики. Отношение властей к Короленко улучшается, поскольку правительство Украины теперь возглавляет старый знакомый писателя, благоволивший к нему, Христиан Ваковский.
В харьковской меньшевистской газете публикуется расследование о проведенном петлюровцами еврейском погроме. Итог - около трех тысяч убитых и столько же раненых. "Целые улицы были превращены в кладбища", - сообщает газета. Погибло также около пятидесяти рабочих-христиан.
А в Полтаве сводят счеты. Расстреляны бывшие начальник карательного отряда и тюремный надзиратель... Когда писатель пытается облегчить чью-то судьбу, встречается с недоумением: как же так, ведь они убивали и пытали наших людей?
"22 марта. Вчера приходила бедняга Сподина с заплаканными глазами. Муж ее, почти инвалид, арестован. Был при гетмане комендантом в Миргороде.
23 марта. Захвачен целый выводок девиц, которые работали в осведомительном бюро. По большей части это простые переписчицы. Ко мне ходят родственники - матери, сестры... Просят, плачут. Мы в свою очередь справляемся в чрезвычайке. Кажется, особенно зверских намерений относительно этой группы не заметно".
Сильная сторона власти большевиков: стихийные грабежи прекращены. И если бы они имели представление о законности... Позднее Короленко запишет: "Большевики уже второй раз отлично "вступают", и только после, когда начинают действовать их чрезвычайки, - их власть начинает возбуждать негодование и часто омерзение".
А летом 1919-го в Полтаве вновь другая по окрасу власть - белые. Долгожданная Добровольческая армия. О пребывании в Полтаве деникинцев свидетельствуют записи Короленко:
"Эти дни прошли в сплошном грабеже. Казаки всюду действовали так, как будто город отдан им на разграбление "на три дня".
Бродский, бывший гласный, заявил, что его ограбили семь раз".
Стало обыденным явлением выбрасывание евреев с поезда на ходу. За каждым поездом оставались трупы выброшенных таким образом и разбившихся. Евреи совсем перестали ездить по железным дорогам.
В начале 1920 года писатель подводит итоги увиденному им при разных режимах:
"Добровольцы вели себя гораздо хуже большевиков и отметили свое господство, а особенно отступление, сплошной резней еврейского населения".
"Деникинцы вступили с погромом и все время вели себя так, что ни в ком не оставили по себе доброй памяти. Впечатление такое, что добровольчество не только разбито физически, но и убито нравственно".
Эти строки служат необходимым дополнением к "письмам к Луначарскому". Белых, петлюровцев и прочих из Полтавы прогнали. Остались большевики. К ним и обращается писатель Короленко.