Как-то он показал мне открытку, которую хотел послать своей матери. На ней в цвете был изображен закон с башенками и зубцами на фоне заходящего солнца. Я промолчала. Он почувствовал мое неодобрение и спросил:
- Не правда ли, красивая открытка?
Лгать мне не хотелось, и я ответила:
- Я нахожу ее неестественной и безвкусной.
- Ах вот как. Конечно, мне, рабочему, не дано понимать таких вещей.
Эрнст должен был знать, что я его считаю более сильной личностью, чем себя. Я ценила его энергию и его характер коммуниста. Я восхищалась его трудолюбием, его несгибаемой волей и большим опытом. Долгое время он работал курьером и уже дважды проходил подготовку в Советском Союзе. Все прочее - хорошие манеры - не было для меня главным, просто это требовалось для конспиративной работы. Я безоговорочно подчинялась его авторитету как руководителя, поскольку в моих глазах он его действительно имел. Но и в том случае, если я хотела избежать споров, я вынуждена была высказывать ему свое мнение о книгах, искусстве и людях. Казалось, однако, что его раздражало все, что мне было свойственно: мое образование, свободное владение английским языком, умение общаться с людьми.
В начале апреля 1934 года, пробыв три недели в пути, мы приехали в Шанхай.
Рольф встретил сына и меня с большой радостью. Не было возможности сообщить ему предварительно, что мы приезжаем только в гости. Мне было нелегко сказать ему об этом сразу же по приезде. Когда же я все-таки это сделала, он был очень удручен. Как обычно, он оставался спокоен, однако ни в коем случае не хотел идти на окончательный разрыв. Рольф обладал особым упорством, которое трудно было предположить в этом внешне мягком человеке. Он ни в чем меня не упрекал, не чинил препятствий, пережил и мое сообщение о том, что в Мукдене я, вероятно, буду жить не одна. Он настаивал только на том, что ни в коем случае не хочет терять меня и Мишу навсегда.
Я считала, что Рольфу и так достаточно тяжело и что право на сына он сохранил при любых обстоятельствах. Если он этого хотел, то так и должно было быть. Тем более что он относился не просто к сочувствующим, стоящим в стороне от конкретных дел, а был коммунистом, готовым к сотрудничеству. К этому его привели японская агрессия в Шанхае и фашизм в Германии. В силу этого обстоятельства разрыв с ним давался мне особенно тяжело.
Поскольку мы не разводились официально, то мне надо было найти убедительное легальное основание для моего пребывания в Мукдене. Я посетила книжные магазины в Шанхае, и мне удалось найти работу в качестве представителя шанхайской книготорговой фирмы "Эванс и К°", Я закупила по ценам фирмы небольшую библиотечку, взяла с собой каталог и получила самое главное для меня - документ, подтверждающий, что я представляю данную фирму в Маньчжурии. Моими будущими покупателями должны были стать представители японской администрации, персонал больниц, студенты и японские промышленники.
Я заказала визитную карточку и фирменный конверт. В моем положении "представителя фирмы" я могла легально совершать поездки по Маньчжурии, как это подчас требовалось по работе.
Гриша узнал (вероятно, через Вальтера), что я в Шанхае, и мы с ним встретились. Я не считала эту встречу серьезным нарушением конспирации, поскольку шанхайское общество знало о нашем знакомстве. Это было радостное свидание. Я рассказала Грише о жизни его брата в Москве, с которым встречалась. Перед отъездом из Шанхая мы с Эрнстом закупили части, необходимые для сборки передатчика - не приходилось рассчитывать, что это удастся сделать в Мукдене, - и рассовали их по чемоданам.
В книге "Доктор Зорге радирует из Токио" Отто Браун описывает свое путешествие из Маньчжурии в Шанхай с двадцатью тысячами долларов наличными на руках, предназначенными для оказания помощи товарищам Ноленс-Руг. Он описывает, как белогвардейские и японские шпики вели постоянную слежку за пассажирами.
Мы с Эрнстом предприняли поездку в обратном направлении. Мой сын Миша был, конечно, с нами. На протяжении тысячи восьмисот километров пути нам приходилось следить за нашим багажом. На маньчжурской границе чемоданы вскрыли. Части передатчика состояли из мелких деталей и двух трубок, размер которых в то время был равен размеру брикетной плитки. Подобный контроль на пограничной станции был столь частым явлением в нашей жизни, что я и не стала бы упоминать о провозимых нами частях, если бы не вспомнила об этом под влиянием рассказа Отто Брауна о проделанном им путешествии.
Мы надеялись раздобыть в Мукдене трансформатор, необходимый для включения выпрямителя. Этот трансформатор из единого куска железа представлял собой очень тяжелую болванку, каждая сторона которой равнялась примерно двадцати сантиметрам. Вопреки, однако, нашим ожиданиям в Мукдене вообще не было каких-либо частей, и Эрнст отправился в Шанхай, чтобы достать там трансформатор. Тяньцзинь был значительно ближе, и, возможно, трансформатор можно было достать там. Однако необходимо было тщательно замаскировать трансформатор, а это было легче сделать в Шанхае. Эрнст обратился за помощью к Рольфу, который охотно откликнулся на его просьбу. Мы купили и привезли в нашу шанхайскую квартиру большое клубное кресло. Рольф и Эрнст осторожно извлекли набивку сиденья и закрепили трансформатор проволокой между пружинами.
Эрнст и Рольф всегда серьезно подходили к любому делу. В последний момент кто-то из них решил дополнительно укрепить трансформатор крепким шпагатом. Затем они вновь прибили набивку и послали кресло по моему или Эрнста адресу. Думается, что именно по моему адресу, поскольку естественно было предположить, что я распорядилась выслать мне мебель из Шанхая. Кресло прибыло, однако проволока была разорвана. Удерживаемый лишь шпагатом, трансформатор опустился вниз и был едва прикрыт обивкой. Одно-два лишних движения при транспортировке - и он бы выпал, прорвав острой железной окантовкой обивку. В условиях шпиономании, характерной для японцев в Маньчжурии, этого было бы более чем достаточно, чтобы взять нас под подозрение, что послужило нам еще одним уроком работать не только вдвойне, но втройне осторожно.
В мае 1934 года мы прибыли в Мукден и остановились в отеле Ямато. Пишущую машинку фирмы "Рейнметалл", некоторые рекомендации, которые раздобыл Эрнст, а также мое удостоверение, полученное от книжной фирмы Эванса, мы оставили на видном месте в номере, дабы облегчить шпикам работу. В отеле мы никогда не говорили о нашей работе.
Наши задачи в Мукдене вытекали из специфической ситуации в Маньчжурии. С момента японской агрессии прогрессивные силы Китая начали активное сопротивление. В горах Маньчжурии, а также в небольших городах и деревнях возникли партизанские отряды, в которые входили рабочие, крестьяне, студенты и солдаты. Во главе многих отрядов стояли коммунисты. В промышленно развитой Маньчжурии имелся многочисленный рабочий класс.
Партизанское движение в Китае имело свою историю и традиции. VI съезд Коммунистической партии Китая принял решение о создании партизанских отрядов, составивших впоследствии ядро китайской Красной армии. Присутствовавшие на этом партийном съезде представители Коммунистического Интернационала встретили это решение аплодисментами. Еще до этого Исполком Коминтерна - его высший орган - обязал партии всех входящих в него стран всеми возможными средствами поддерживать китайскую компартию. Само собой разумеется, что Советский Союз принимал наиболее действенное участие в этой интернациональной помощи, и не удивительно, что товарищи в оккупированной японцами Маньчжурии рассчитывали на помощь Советского Союза, которая им действительно оказывалась. Китайские товарищи обучались в Советском Союзе методам партизанской войны и очень гордились тем, что выбор пал именно на них. Мы располагали кличками и конспиративными пунктами для встреч с рядом партизан, которые должны были создать, обучить отряд и повести его на борьбу. Возникающие в мое время партизанские отряды еще не вели бои с японскими войсками. Они действовали на транспорте и в промышленных центрах, совершали нападения на японские штабы. Наш передатчик должен был установить связь между партизанами и Советским Союзом, передавать информацию и запросы отрядов, а также рекомендации советских товарищей, если их не в состоянии был дать Эрнст, который обладал такой же подготовкой, как и я.
Эрнст и я имели дело с тремя партизанскими руководителями. Как это обычно бывает при решении больших задач, наша работа состояла из отдельных действий, связанных с текущими делами, причем успехи чередовались с неудачами. К сожалению, наша работа началась с неудачи.
По приезде мы должны были прежде всего согласовать условия наших встреч с партизанами и найти подходящую квартиру, где бы мы могли смонтировать передатчик и начать на нем работать.
Каждый вечер после моего отъезда из Москвы я восстанавливала в памяти место и время встреч, а также схему кода моих передач. В соответствии с принципом оберегать руководящих товарищей, несущих на своих плечах большую долю ответственности, было решено, что встречаться с партизанами и работать на передатчике буду я. Это не набрасывало на Эрнста тень подозрения, что он избегает любого риска. Он был человеком мужественным, склонным скорее брать на себя больше, чем положено.
Спустя несколько дней после нашего приезда в Мукден наступал срок моей встречи с китайцем Ли в Харбине. После длительного путешествия из Шанхая в Мукден я не хотела еще раз подвергать испытанию Мишу, взяв его в длительную поездку. Заболевание коклюшем его очень ослабило, и я делала все, чтобы поправить его здоровье. Эрнст, который был готов ухаживать за Мишей, был снабжен обширным списком рекомендаций, вплоть до уловки, с помощью которой ему, возможно, удалось бы заставить Мишу пить рыбий жир.
Из всех городов, в которых мне когда-либо пришлось побывать, Харбин тех лет был самый ужасный, Помимо китайцев и японцев, там жили главным образом русские эмигранты. Все они были отмечены печатью Каина. Они никак не могли смириться с тем, что в России произошла Октябрьская революция, и были полностью деморализованы. Многие из них выпрашивали подаяние на уличных перекрестках. Вид этих нищих в китайском городе производил еще более жалкое впечатление, чем в Европе. Лицо города определяли нищие, воры-наркоманы, проститутки. Было опасно ходить вечерами одной по улицам.
Кто-то предложил, чтобы я встретилась с Ли поздно вечером у входа одного отдаленного кладбища. Я отправилась на пустынную окраину города, где лишь изредка можно было увидеть спотыкающегося пьяницу. Страх овладел мной - не столько из-за мертвых, сколько из-за живых. Прошло десять минут, напряжение росло. Дважды ко мне пытались приставать. Я прождала двадцать пять минут. Ли не пришел. На следующий вечер я вновь пришла на кладбище. И снова прождала двадцать минут. Ли не пришел. Расстроенная, я вернулась в Мукден. Эрнст и мой сын как раз ужинали в отеле. Эрнст кормил Мишу с ложки кашей. Я была растрогана, а Эрнст обрадован свиданием со мной. Мое затянувшееся путешествие встревожило его. Когда же я рассказала ему подробно о моей поездке, то лицо его омрачилось и он спросил меня, действительно ли я была на месте встречи и достаточно ли долго там ждала. Неудачи в работе он не переносил.
Необходимо было переждать время, помнится - четырнадцать дней, для проведения резервной встречи. Поначалу поиски квартиры были безуспешными. Раздутый японский чиновничий аппарат конфисковал все свободные квартиры. Свободными остались лишь богатые виллы сбежавших китайских генералов. Чан Кайши никогда не обладал влиянием в Маньчжурии. До японской агрессии в стране правил Чжан Сюэлян, а до него - его отец, генерал Чжан Цзолин.
В конце концов Эрнст нашел комнату у одной немецкой супружеской пары, которая вечно бранилась между собой: материальные дела их шли неважно. Многие предприниматели-европейцы испытывали гнет японской конкуренции.
Для установки передатчика мне необходима была отдельная квартира. Я еще раз осмотрела одну богатую виллу. Она принадлежала родственнику генерала Чжан Сюэляна и была для нас слишком велика. Показывал нам виллу бывший слуга генерала. На участке стоял садовый домик, сложенный из камня. Слуга заулыбался, объяснил, что там жила любовница хозяина-генерала. Подземный ход соединял виллу с домиком. Я спросила, могу ли я осмотреть его. Слуга долго разыскивал нужный ключ; я поднялась вверх по каменным ступенькам и обнаружила за входной дверью три маленькие комнаты, обшитые деревянными панелями. Под домом были расположены кухня, помещение для слуг и выход в подземный коридор. Отопления, ванны и туалета не было, тем не менее дом казался мне подходящим для нашей работы, хотя потолок был низок для устройства антенны.
Слуга сказал, что он должен написать генералу в Пекин. Вскоре пришел ответ. За тридцать марок в месяц я могла располагать этим домиком. Мебель я имела право выбрать на вилле. Там была тахта, предназначенная, видимо, для генеральских визитов к своей любовнице. Теперь эта тахта стала мне кроватью. Для Миши я купила плетеную мебель, приобрели мы и железную печурку. На письменном столе из тикового дерева, как всегда, я поставила фотографию озера.
Было удачно, что помещения слуг располагались под домиком. Я закрывала дверь, и войти ко мне никто не мог. Комнаты находились над подвальным этажом, так что никто не мог заглянуть вовнутрь. На ночь окна изнутри закрывались жалюзи. Туалет, который предназначался для слуг, находился во дворе в пятидесяти метрах от нашего домика и представлял собой деревянную будку сельского типа, без слива воды, в которой не хватало разве что сердца, вырезанного в двери. Я и Миша "купались" в чане, который мы зимой ставили возле железной печурки в моей комнате. Два каменных изваяния зверей украшали входную дверь и, как я надеялась, охраняли меня, когда я в одиночестве работала по ночам. Наш участок отделялся стеной от немецкого клуба, ветви высоких тополей нависали над нашим двором.
Еще до того, как мы нашли квартиру, у нас с Эрнстом вышла размолвка. Он полагал, что я поселюсь в доме вместе с ним, и был уязвлен, когда я отказалась, не понимая того, что он мне не менее дорог, чем я ему. Мы хорошо понимали друг друга, однако он принадлежал к тем людям, которым во всем надо подчиняться. Когда дело касалось работы, я с этим соглашалась, хотя он был безжалостен по отношению к себе и слишком много требовал от других, в том числе от меня - больше, чем я могла выдержать. И во многих личных вопросах я также ориентировалась на него, однако оставалась самостоятельной личностью, которая не может жить в атмосфере, определяемой исключительно партнером. Эрнсту нужна была простая хорошая женщина, которая бы следовала за ним во всем и жила с ним одной жизнью. Изменить его натуру было почти невозможно. Бороться за это в тех условиях я не хотела.
До того как был установлен передатчик, я встретилась с сотрудником одной советской организации. Он был небольшого роста и горбат, с прической ежиком. Я передала ему зашифрованную информацию и получила зашифрованный ответ. Это был тот товарищ, которого до моего отъезда в Центре расспрашивали, есть ли в Мукдене синолог по имени Фукс.
В то время наш шифр отличался от системы, которую Описывает Макс Кристиан Клаузен в книге "Доктор Зорге радирует из Токио".
В качестве второго ряда складываемых цифр мы использовали фразы из одной книги, буквы которой мы переводили в цифры в заранее обусловленном порядке. Итак, я должна была в качестве "информации № 1" сообщить советскому товарищу о неудаче с организацией встречи с Ли. Центр выразил недовольство. По его мнению, это было наше первое самостоятельное задание, и мы его не выполнили. Как только мы въехали в квартиру и прибыло кресло с трансформатором, мы собрали передатчик. Собирал его, собственно, Эрнст, который умел это девать значительно лучше меня. Мы использовали тот же тип передатчика, что и Макс. Его можно было собрать из частей приемника, правда наиболее важных. Насколько я помню, это был передатчик марки "Хартлей" с тремя шкалами переключений. Однако мы не отказались от переключателя постоянного тока, как это сделал три года спустя Макс, хотя он нам и создавал немало трудностей, в особенности приданный к нему трансформатор.
Передатчик, которым мы пользовались в Мукдене, был громоздким. Возможно, что в то время Макс собрал его более компактно. Нечего было и думать о том, чтобы каждой раз его заново разбирать.
Кроме выпрямителя и больших радиоламп, мы использовали толстую медную трубу, которую согнули вокруг пивной бутылки.
В то время одни катушки занимали больше места, чем весь передатчик десять лет спустя. Я использовала 2 линейки: одну (нижнюю) из бронзы с китайскими иероглифами и верхнюю деревянную с катушкой из-под ниток. В отверстие катушки был ввернут винт, и она служила ключом. При работе ключом винт касался бронзовой линейки. Один провод присоединялся к ключу, а другой - к бронзовой линейке. Каждые две-три минуты ключ к шифру менялся. Вырезанная на металлической линейке китайская надпись гласила: "Кто познает мудрость понятий "смысл" и "жизнь" во всей их глубине - проживет пятьсот лет".
Большой письменный стол, который я перенесла в наш дом из виллы, был очень тяжелый. Из Шанхая я привезла с собой старый сундук. По своим размерам он помещался под столом. В этом сундуке мы поместили передатчик и выпрямитель, а на крышку положили доску, на которой зимой лежали старые зимние вещи, а летом - летние. Сундук был большой и тяжелый, так что положенный в него дополнительный груз не бросался в глаза. Он был окован металлическими обручами и имел надежный замок. В моей маленькой квартире сундук - принадлежность каждой семьи - не привлекал внимания. При основательном обыске передатчик, конечно, обнаружили бы. Но мы надеялись, что этих мер достаточно, чтобы обезопасить себя от царившей тогда в Мукдене шпионской слежки за квартирами европейцев. Учитывая размеры и вес установки, лучше спрятать мы не могли.
В Шанхае мы купили американский учебник для специалистов и любителей радио. Эрнст изучал его денно и нощно. Поскольку он, однако, почти не знал английского языка, я должна была переводить. Технические термины я зачастую не могла ни перевести, ни объяснить. В этом случае он выходил из себя, но в конце концов он одолел всю книгу. Думается, что он ее выучил почти наизусть.
В Мукдене из нашей квартиры я радировала дважды в неделю. Информацию я передавала не каждый раз, но должна была выходить в эфир в случае передачи для нас сообщений из Центра. Если возникали помехи, то в следующую ночь я снова пыталась установить связь.
Хотя впоследствии я и сама, без посторонней помощи, успешно собирала передатчики, я никогда не была таким специалистом в этой области, как Эрнст. В то же время работа по азбуке Морзе у меня шла лучше.