Лучшее выступление
"Ленконцерт" устраивал выступления типа "солянка", там работали танцовщики, певцы, клоуны, дрессировщики, фокусники и сатирики – словом, развлекательный жанр. Представления проходили шумно и весело, под аплодисменты и хохот публики. Достаточно долгое время с "Ленконцертом" сотрудничал и Коля Никитин. Об этих выступлениях ходило много актерских баек. Одну из них, самую запомнившуюся, часто пересказывал сам Никитин.
– Среди прочих актеров выделялся укротитель змей со своим дрессированным питоном. Хороший человек и очень добрый, послушный змей, которого и пресмыкающимся-то трудно было назвать. Скорее уж друг и партнер. Единственный друг.
Зрители неизменно шарахались, когда дрессировщик пускал питона поползать по рядам. Это был гвоздь программы. Визги женщин, нервный смех мужчин. Потом человек и питон боролись и, наконец, дрессировщик уносил змею за кулисы.
В тот день, о котором пойдет речь, публика подобралась особенно душевная. Зал рукоплескал, не желая отпускать своих любимцев. Наконец, поклонившись в последний раз со счастливой улыбкой, человек со змеей скрылся за кулисами, где участники представления еще долго слышали его плач.
Оказывается, старый добрый питон умер прямо на сцене, и все блистательное выступление дрессировщик манипулировал еще не успевшим застыть мертвым телом своего лучшего друга.
В бархате
Когда в 1982 в Ленинграде только что отстроили Дворец молодежи, Вячеслав Полунин устроил там фестиваль пантомимы "Мим". На праздник съехались, наверное, все театральные коллективы, занимающиеся этим жанром. Это был переходный этап от классической пантомимы к эксцентрике. Очень интересное, насыщенное время.
Шел октябрь, недавно закончивший институт Анвар Либабов не поехал по распределению, а остался в городе своей мечты актером. И одновременно с тем, как это часто бывало, бомжом. Жить было негде, не было и денег, чтобы снять какой-нибудь угол. Ни двора, ни угла, но зато был Дворец! Где каждый день происходило волшебство, и каждую ночь, прячась от делавших обход дежурных с красными повязками на рукавах, в театре Дворца прятались два актера, два бомжа – Коля Никитин и Анвар Либабов.
Когда стихали шаги проверяющих и гас свет, друзья вылезали из своих убежищ, раскладывали на полу театральный задник, устраивали в изголовье арлекин, клали по краям падуги, а потом зарывались в теплую кулису – все из тяжелого черного театрального бархата.
В полной темноте в пустом театре разносилось два голоса. Анвар и Коля вели неспешные беседы.
– А тебе не кажется, Анвар, что мы обуржуазились? – вдруг спросил бомж Николай бомжа Анвара.
– В каком смысле? – оживился неожиданным поворотом разговора Анвар.
– Ну мы же, как король Луи-Филипп, спим в бархате. Мы же спим с тобой в бархате!!!
О понимании
Странное дело. Вот, казалось бы, какая штука – мы учимся, читаем, ходим, ездим, глядим, слушаем. В результате происходит набор некоторых знаний, представлений о мироустройстве, о человеке, Боге и прочее. А потом вдруг встречаешь человека, у которого тоже две руки, две ноги, одна голова и с которым вполне можно поболтать, обсудить знакомых, провести время в кафе или клубе. Словом, все у него хорошо. Но в его чемодане знаний и понятий нет какой-то малозначительной на первый взгляд детали. Всего одной какой-то мелочи. Например, знаний о Древней Греции.
Вроде бы пустячок. Ну какое мне дело до того, знает мой собеседник о пантеоне греческих богов или путает музу с пегасом? Да и часто ли мы сами разговариваем на такие темы?
А вот, оказывается, – все это имеет значение, да еще какое.
Филиппинки, с которыми я работала в японском клубе, как раз никогда не слышали о греческих богах. Одна из наших положила на стол блокнот с фотографией статуи Аполлона на обложке. И тут началось…
Вполне спокойные и рассудительные девушки повскакивали со своих мест, хихикая и тыча пальцами в причинное место статуи.
– Порнуха! Член! Голый мужик! – орали девушки, крутя пальцем у виска и всячески выражая свое негативное отношение.
– Но это же статуя, классика, Греция… – пытались перекрикивать филиппинок мы.
– Порнография! Голый мужчина! Позор! – вопили в ответ островитянки.
Вот, казалось бы, какая простая штука: ведь мы каждый день видели этих подруг, общались с ними, время от времени они уговаривали своих знакомых давать нам чаевые за танцы, просто так, ни разу не прося нас поделиться подарком, а тут…
Подумаешь, проблема, но не могут они воспринимать обнаженные скульптуры или живопись, определяя уровень цивилизации в том или ином населенном пункте наличием в нем "Макдоналдса", а сразу понятно, что общаться больше вроде как и не стоит, все равно не поймем друг друга.
Фиговые листочки
Персональная выставка Насти Нелюбиной, цикл "От поцелуя до оргии", проходила в 1995 году в Союзе художников недалеко от конференц-зала. А надо сказать, что в работах Нелюбиной не просто присутствуют обнаженные персонажи. Настя принципиально выписывает гениталии, так как считает, что поскольку Господь создал людей такими, снабдив их органами для радости и для воспроизведения, то к чему же их скрывать?
Выставка была с успехом открыта, работы должны были висеть месяц. Но уже через несколько дней в квартире Нелюбиной раздался телефонный звонок. Звонил Настин папа, по взволнованному голосу которого было понятно, что произошло что-то плохое.
– Быстро пойди и сними все провокационные работы. Дело в том, что у нас запланировано отчетно-перевыборное собрание, – срывающимся от волнения голосом начал Федор Федорович, – и все члены собрания должны будут пройти сквозь выставочный зал. И увидят этот ужас! Настенька, прошу тебя, поезжай прямо сейчас в Союз художников и сними все рискованные произведения.
Легко сказать, да трудно сделать. Что значит снять все рискованные произведения, ежели они все таковые? Снять всю выставку? Но это огромная работа…
Наконец у мужа Насти Андрея Лурье созрела гениальная идея. Андрей вырезал из зеленой бумаги фиговые листочки, и Настя при помощи пластилина прикрыла ими гениталии своих персонажей. Приличия были соблюдены, и все остались довольны.
Но самое смешное, что история этим не закончилась. Шло время, Настя побывала во Флоренции, где среди прочих произведений искусства она собиралась сфотографировать статую Давида . И надо же, чтобы именно в это время мраморный Давид претерпевал реставрацию и был весь в лесах. Единственной частью скульптуры, которую сумела сфотографировать Настя, почему-то оказалось причинное место Давида.
Уже дома она выложила флорентийские фотографии в своем альбоме "ВКонтакте". И тут же получила комментарий от собственной дочери. "А между прочим, одна из копий Давида, хранящаяся в Англии в музее Виктории и Альберта, на случай визита королевы снабжалась специальным съемным гипсовым листком", – писала та.
Забавно, идея прикрывать гениталии на художественных произведениях оказалась не новацией, а традицией…
В моем мире нет времени
В моем мире нет времени. Точнее, оно есть, только течет как-то по-особенному, иногда совсем незаметно. Когда-то давно, в детстве, устроившись под столом в гостиной, мы с братом соорудили там себе домик из одеял. Так вот, однажды я сидела в домике, играла со своими куклами. Должно быть, тихо сидела, если меня не заметили вошедшие взрослые. Не обращая внимания на домик под столом, они включили телевизор. Шел фильм о плантаторах и рабах. Рабы были хорошие, а их хозяева, естественно, плохие. То есть это сейчас я могу обозначить ситуацию словом "естественно", а тогда я почувствовала себя раздавленной открывшейся вдруг несправедливостью мира взрослых. Потом, немного успокоившись, наплакавшись и отдышавшись, я приняла непростое для себя решение. Все те, кому я не могла помочь в реальной жизни, были срочно эвакуированы в страну моей мечты.
Обычно мы добирались в воздушной лодке, запряженной прекрасными белыми, величиной с породистую лошадь лебедями. Позже лебедей заменила тройка белоснежных Пегасов, дальше появились и другие средства передвижения.
В начале все было в фантазийном смысле убого: мои гости ели на золотой посуде, получали роскошный гардероб, Папа Карло – естественно, новый театр. Козетта – семью, Сирано де Бержерак – полное собрание своих сочинений плюс наше уважение и всеобщую любовь. Отчего-то мне казалось нечестным предлагать ему уменьшить нос хирургическим или магическим путем. Вместо этого я добилась, что он разочаровался в Роксане и увлекся…
Королевство расширялось. За ночь изготавливались бальные платья, возводились замки, завоевывались, а иногда и покорялись без боя города.
Маленький мир жил и развивался, вырабатывая волшебную субстанцию поэзии, благодаря которой была возможна сама жизнь.
Поколения сменялись поколениями, я дышала своим призрачным миром, а он жил и продолжает жить мной.
В моем мире нет времени. Время тащит за собой докучливую реальность, а значит, пока есть время, те, кто ушел, – ушел безвозвратно.
В моем маленьком мире есть место и для ушедших друзей. Время от времени они стучатся в мое сердце и я… ну, что тут поделаешь… открываю его.
В день поминовения новомучеников российских
Ранним утром 5 февраля 1995 года, в воскресенье, когда праздный народ еще нежился в своих теплых постелях, в центре Санкт-Петербурга, недалеко от Спасо-Преображенского собора, была жестоко убита немолодая женщина, опознанная позже как Наталья Ивановна Карпова – поэтесса.
Говорили, что она ушла вслед за мужчиной, которого любила и который утонул в июле, что, мол, неспокойные времена, чеченская война, бандиты… Версия ограбления была отброшена сразу, поскольку золотые украшения и деньги остались в неприкосновенности.
В этот день – в день поминовения новомучеников российских Наталья Ивановна, как обычно, шла в церковь.
Судя по характеру нанесенных ран, она была убита далеко не с одного меткого удара. Она кричала – центр Питера, улица Пестеля это не глухая тайга, кругом окна, люди… Она кричала, но ее почему-то никто не услышал. Можно, конечно, сказать, что в феврале окна заклеены и происходящее на улице слышно плохо, что все еще спали… Но чтобы в таком перенаселенном городе, как Питер, и не оказалось ни одного человека, способного хотя бы вызвать милицию…
…чтобы не оказалось ни одного человека…
Когда уходит поэт, тем более уходит раньше срока, то прибывает лунный свет и убывает солнечный. "Все мы солнечные зайчики, а станем лунными", – пишет О’Санчес. Вроде ничего особенного не произошло. Ушел человек, такое бывает. Но когда уходит поэт, в мире становится чуть меньше тепла.
Я не считаю себя знатоком православия. Но если человек погиб по дороге в церковь, в день поминовения новомучеников российских, не означает ли это, что в том, небесном полку прибыло?
Вот что пишет на смерть Натальи Карповой протоиерей Андрей Логвинов:
Ах, могилка у Натальи вся в цветах,
В зацелованной морозом красоте…
Где с младенческой улыбкой на устах
Навсегда она застыла на кресте…
И еще одна подробность. Отпевали и хоронили Наталью Ивановну в день смерти Александра Сергеевича Пушкина.
Незнакомая королева
По улице шла молодая женщина. Высокая, светловолосая, платье до пят. Необычное, как будто когда-то в нем играли королеву из "Гамлета". Когда-то давно, потому что было оно потрепано и все в пыли.
Стопы незнакомки были обмотаны тряпками, поверх которых странная дама закрепила полиэтиленовые мешки, плечо оттягивала тяжеленная матерчатая сума, на голове посверкивала серебряная корона, вроде тех, что покупают маленьким девочкам на елочный бал.
Женщина проследовала по Невскому до Марата, остановилась на секунду около "Сайгона", поймав на себе несколько недоброжелательных взглядов.
Кто она и откуда? Затерявшаяся в переплетении миров королева? Беженка?
В памяти всплыл образ из какой-то полузабытой легенды – юная девственница с мешком золота на спине идет через земли королевства и никто не покушается ни на ее честь, ни на богатство, ни на беззащитность.
Девушка с мешком золота все шла и шла, ночуя на грязных постоялых дворах, в стогах сена, а то и просто на голой земле.
Девушка шла, и рядом с ней шло время. Давно истрепалось ее некогда красивое, подаренное королевой платье, сбились и прохудились туфельки. Поседели прекрасные золотые волосы, а сама она превратилась из юной в старую деву. Но путешествие все не заканчивалось.
В своем замке король давно позабыл о начатом много лет назад эксперименте, не предполагая, что девственница с мешком золота смогла уйти дальше королевского парка. А потом умер и сам король, умерли королева и их дети. А странница все шла и шла, не ведая, когда и где закончится ее путь.
Впрочем, если это именно она, то при чем тут корона?
Женщина в короне и обмотках была высока и стройна, ее лицо, правильные черты которого напоминали статую, казалось изможденным и уставшим. Она давно мечтала остановиться где-нибудь, сбросив с плеча тяжелую ношу.
Наконец, приметив бабку с пирожками, она, вздохнув, подошла к ней и, достав из складок платья несколько монет, ткнула в хот-дог.
Когда "незнакомая королева" – из-за величественного вида я решила называть ее именно так, – сняла с плеча суму и поставила ее на асфальт, послышался звон монет.
Я ни разу не слышала, как звенит золото, но уверена, что это было именно оно.
Заметив мое внимание, дама заговорщически усмехнулась, отчего ее детская корона засверкала вдруг подлинными бриллиантами.
Я все время хожу по краю
Я все время хожу по краю. Во сне я даже вижу его: вдруг под ногами раскрывается бездна, и я застываю над ней.
Я застываю над бездной, иногда начинаю хвататься за ускользающий мир, реже лечу.
Когда я летаю – мир шутит со мной, пряча удобные берега, если я лечу над водой, или исчезает сама земля. Кругом лишь обманки-звезды, а крылья уже устали.
Иногда, когда мне удается сохранить равновесие на краю, моя бездна обращается в мохнатого хищника и кидается на меня из засады.
Я все время хожу по краю. Я каждую секунду на грани. Под моими ногами если не болото, то зыбучий песок, если не океанские глубины, то воздух или даже огонь.
Я всегда на краю, и даже ты, в ком я тщетно искала опору, – не прочная стена, за которой я хоть на время могу обрести покой, а призрачное счастье, к которому боязно прикоснуться – вдруг исчезнет.
Моя дивная тайна, даже ты не удержишь меня на краю бездны, когда подует попутный ветер и придет время улетать.
SUNKILLER
Я очень белая, и солнышко мою кожу не жалует, чуть не досмотришь – ожог.
Тем не менее, работать довелось в Японии, где летом если и выходишь на улицу, то дальше уже приходится передвигаться короткими перебежками от магазина к магазину. Влетаешь, бывало, в двери магазина – и под кондиционер.
Зная эту мою проблему, желающие пригласить меня на пляж или на прогулку японцы покупали крохотный пузырек с солнцезащитным кремом под названием "SUNKILLER".
Таким образом, этот пузырек стал своеобразным знаком свидания.
Не знаю, как правильно перевести – "солнцеубийца" или "убийца солнца". Для меня был важен сам результат. Да и вот история осталась.
Из разговоров с мамой
Мама: Ты на мужиков как смотришь? Тебе главное, волосы подлиннее. Не ум, не красота, не деньги. Вот патлы сальные по плечи или хвост за спиной – и все!
Я: А тебе что в мужчинах нравится?
Мама: Ну, чтобы волосы были густые-густые и чтобы на затылке плоечками лежали. Ах!..
В магазине
Делаю покупки или когда, что называется, припрет, или желая исправить настроение.
Захожу в магазин, останавливаюсь возле пестрого ряда платьев.
Продавщица: Чего изволите?
Я: Настроение улучшить.
Продавщица (с видом профессионала): На какую сумму будем улучшать?
Покупатель
Это был симпатичный магазинчик с ассортиментом от народного сувенира и авторских украшений, до полотен современных художников. Писатель Павел Марушкин в то время работал в этом салоне. Любопытствующие, посещавшие художественный магазин, иногда часами бродили по залам и разглядывали картины, общаясь с продавцами и прицениваясь. Постоянных посетителей знали в лицо. С ними здоровались, ожидая, что в один прекрасный день те все-таки решатся на давно запланированную покупку и тогда…
И вот в салон зачастил пожилой, одетый в старый, потертый костюм господин. Он являлся чуть ли не каждый день, обходил картины, словно здороваясь с ними, и неизменно застывал в конце концов рядом с копией знаменитой картины Ивана Ивановича Шишкина "Утро в сосновом лесу", сделанной один в один с оригиналом 139 x 213 см. То есть здоровенным полотном, если попросту.
Копия занимала полстены и жутко надоела продавцам из-за того, что висела уже изрядное время и никому не была нужна. Вот в старые времена какой-нибудь санаторий или дом отдыха наверняка взял бы это чудо, – сокрушались товароведы. – Ведь сколько места занимает.
Тем не менее, за картиной никто не приезжал и она продолжала мозолить глаза, неизменно притягивая к себе опрятного старичка, который ходил-ходил и вдруг однажды словно набрался храбрости и решился сделать дорогую покупку. Влетел в магазин и тотчас устремился к своей любимице. Постоял, как это у него было принято, а потом – была, не была – подозвал к себе скучающего продавца.
– Сколько стоит это произведение искусства? – с напускной серьезностью и громко, чтобы все слышали, поинтересовался он.
Продавец указал на ценник.
– Заверните, – старичок окинул "Утро в сосновом лесу" по-мальчишески озорным взглядом и, убедившись, что двое младших продавцов подлетели выполнять его желание, стал руководить процессом снимания здоровенной картины. Кто-то побежал за тряпкой протирать раму, кто-то уже нес бумагу и бечевку.
– А доставка у вас есть? – деловито осведомился клиент.
– Как же без доставки. Назовите адрес.
– Угу, – чудаковатый старичок оглядел пространство магазина. Стена, с которой была снята картина, смотрелась как человек, на чьей одежде в самом интересном месте образовалась здоровенная прореха. И тут взгляд его остановился на копии картины Эдуарда Мане "Завтрак на траве" (холст, масло. 214 х 270 см). – И эта продается? Неужели? И сколько стоит?
Назвали сумму.
– Что же, они обе будут славно смотреться у меня в столовой. Заверните немедленно, а я тут еще, пожалуй, осмотрюсь. А эта красавица, – он ткнул суховатым пальцем в сторону натюрморта кого-то из современных художников, – ее тоже беру. Все три заверните, пожалуйста.
После того как третья картина была снята со стены и ее принялись обтирать и упаковывать, покупатель направился к кассе, с гордым видом вытащил из кармана пиджака бумажник и извлек оттуда один бумажный рубль.